Через океан

Насколько были справедливы эти смутные слухи, этого нельзя было узнать. Неопределенное беспокойство, которое заранее внушала Раймунду столь опасная сирена, от этих рассказов значительно увеличилось, и, придя на виллу Куртисс, он был взволнован гораздо более, чем желал бы показать это.

ГЛАВА VIII. На Yellow-River

Первое впечатление было ободряющее. Госпожа Куртисс оказалась маленькой, кругленькой женщиной с умной и доброй физиономией. Она встретила Раймунда очень радушно.

— Я знаю, как высоко ценит вас муж, господин Фрезоль, — сказала она, протягивая ему руку. — Считайте наш дом своим как здесь, так и в Нью-Йорке!

— Папа сказал нам, что вы подали ему самую лучшую в мире мысль, и нам очень интересно узнать ее во всех подробностях! — раздался свежий и музыкальный голос. Эти слова были сказаны молодой белокурой девушкой, вышивавшей туфли у окна гостиной; она была так проста и скромна в своем сером парусиновом платье, что Раймунд с трудом узнал в ней ослепительное видение которое явилось ему третьего дня. Так это — мисс Куртисс, модная красавица и признанная кокетка! Право, она мало оправдывала слухи, ходившие о ней. За всю свою жизнь Раймунд не встречал такой приветливости и добродушия. Он почувствовал себя вполне в своей тарелке, словно с двадцатилетним товарищем. И по настоянию дам, слышавших об его оригинальном жилище, он рассказал им историю бывшего дилижанса и его обитателей.

Эта история очень понравилась Магде. Она заявила о своем непременном желании познакомиться с Кассулэ и Петером Мюрфи.

— Не позже, чем завтра, я нарочно пойду отнести депешу к колодцу Графтона! — сказала она.

Тем временем пришел Эбенезер в сопровождении Фреймана. Других гостей не было, и обед носил интимный характер. Можно было безбоязненно говорить о грандиозном проекте, и Раймунд чувствовал себя в ударе. Как француз, он умел живо и изящно формулировать свою мысль, чем сильно отличался от молодых остолопов, обыкновенно во время разговора сосавших ручку своей тросточки.

Мисс Куртисс слушала его с самым лестным вниманием. Со времени своего приезда в Дрилль-Пит Магда была охвачена приступом благоразумия, удивлявшим ее саму. Вид конторы отца, гигантских нефтяных резервуаров, этих яростно работавших derricks, грохот машин, весь этот трудолюбивый улей и простота виллы Куртисса, — все это произвело сильное впечатление на ее восприимчивую натуру. Почти инстинктивно она усвоила не только костюм, гармонирующий с окружающей средой, но даже мысли и чувства, каких у нее не явилось бы в Нью-Йорке. Например, она принялась за книгу знаменитого историка Паркмана, найденную в старом шкафу, и стала вышивать туфли отцу, — два факта, которые сильно удивили бы Алису Купер и остальных ее подруг, если бы они были свидетельницами этого.

Магда временами сама удивлялась этому, но вследствие новизны и резкости перемены она находила в этом прелесть и вполне входила в свою роль. Не для того ли, чтобы выдержать роль до конца, она была так приветлива с Раймундом? Может быть, потому что в Нью-Йорке, в своем обычном обществе, она никогда не удостоила бы сказать двух слов молодому человеку, который занимался передачей депеш и жил в каком-то ветхом дилижансе.

По правде сказать, она не позволила бы даже представить его себе. Но в Дрилль-Пите — это другое дело. Во-первых, представление уже состоялось. Кроме того, теперь наступил для нее период домашней добродетели. Магда думала, что, интересуясь проектом Раймунда, она только сообразуется с желаниями отца. Как бы то ни было, разговор в течение вечера носил такой оживленный характер, Магда была так мила и Раймунд так воодушевлен, что он ушел домой очень довольный собой и остальными, говоря себе, что ни в Старом, ни в Новом Свете ничто не может сравниться с мисс Куртисс. Она хотела на следующий день совершить с отцом прогулку по Yellow-River, чтобы самой посмотреть на знаменитую трубу, о которой так много говорилось за столом в гостиной.

Разве это не было знаком самого деликатного внимания к молодому инженеру! По крайней мере, он так это принял, и этого было достаточно, чтобы всецело покорить его.

Даже сплетни, распространяемые в Дрилль-Пите насчет мисс Куртисс, еще более побудили его сделаться ее рыцарем. Никогда такая ужасная клевета не задевала более совершенного создания! Магда кокетка? Это невероятно! Достаточно было видеть ее, чтобы опровергнуть все слухи, основанные на этой клевете!

Подобное обвинение с этих пор казалось Раймунду богохульством. Он спрашивал себя, не надо ли ему завтра отправиться вырвать язык или, по крайней мере, отодрать уши тем, кто распространял подобные слухи.

Быть может, он не имел на это права, не будучи ни братом, ни родственником мисс Куртисс. Но в день, когда он приобрел бы хоть малейшее право сделаться ее защитником, он показал бы себя!

Какое право? Ну, право жениха. В конце концов, что же тут такого необычайного? Эбенезер, правда, был колоссально богат, а у Раймунда в кассе не было теперь и пятиста долларов. Но разве он не затеял коммерческого предприятия, которое непременно составит ему состояние? Стоило только довести его до конца. Все предсказывало его успех. Эбенезер понимал его важность; Иаков Фрейман, человек влиятельный в семье Куртисс, сказал, что со своей стороны он не может сделать никакого серьезного возражения. Мисс Куртисс объявила, что она в восторге от проекта, ее мать назвала его «великолепным».

Лишь бы только осуществился он, и на следующий день Раймунд сделался бы очень богатым и популярным человеком; расстояние, отделявшее его от Магды, таким образом уничтожалось. Такие радужные мечты побуждали его без устали работать для достижения окончательного успеха, изучить дело до мельчайших подробностей во избежание неудач. Убаюкивая себя такими надеждами и мечтами, Раймунд заснул в купе старого дилижанса.

На следующий день, еще задолго до назначенного часа, он уже находился с Кассулэ и Петером Мюрфи на паровом катере, приготавливая все для предполагаемой экскурсии; вдруг, к его необычайному удивлению, Магда явилась одна.

— Отец поручил мне извиниться перед вами, он не может ехать! — сказала она, подходя к деревянной набережной, — но вы примите меня все-таки? — добавила она с улыбкой.

Примет ли он ее?.. Раймунд был вне себя от радости, помогая ей взойти на катер и сесть на корме под навес. От счастья у него не хватало слов выразить свой восторг.

— Я уверена, что я вас скандализирую, явившись сюда одна, — сказала Магда, наполовину прикрывшись красным зонтиком, в то время как катер пустился в путь. — Во Франции, как в Испании и Турции, молодые девушки выходят не иначе, как в сопровождении гувернантки, не так ли?

— Поверьте, что вы меня ничуть не скандализируете! — самым серьезным тоном протестовал Раймунд. — У каждой нации есть свои обычаи, которые всегда имеют свое оправдание, и в эту минуту я всего менее вздумал бы жаловаться на американскую свободу!

— Значит, вы не находите необходимым, чтобы молодая девушка вечно ходила с опущенными глазами, прижав локти плотно к телу, под охраной особы зрелого возраста, безразлично, родственницы или нет? По правде сказать, такой режим мне не по душе!

— Быть может, он совсем не так суров, как вы воображаете! — смеясь, заметил Раймунд.

— Вот видите! Вы его защищаете! Я даю голову на отсечение, держу даже пари, что ваш французский предрассудок доходит до крайности, до того, что вы, наверно, находите в выборе мужа родителей и опекунов более компетентными, чем самих барышень?

— Я, признаться, мало занимался этим вопросом. Но по первому взгляду я не вижу ничего странного в признании прав и мнений семьи в таком важном деле. Разве родители и даже опекуны не имеют более житейской опытности, чем только что вышедший из пансиона ребенок, и не лучше ли обыкновенно они могут оценить достоинства кандидатов?