Мир приключений 1988 г.

Я видел, как напряглась Инга в ожидании, и чувствовал, что смелость моя как-то растаяла. Собственно говоря, мне еще ни разу не приходилось объясняться в любви, и я не знал, с чего начать. Я осторожно взглянул на нее. Инга не мигая смотрела на багровую верхушку светила, очень медленно и отлого опускающегося за лес.

Сбоку на ее загорелой шее, красиво прикрытой волнистой прядью волос, мерно пульсировала какая-то жилка. «А что, если просто обнять и прижаться губами прямо к этому месту на шее, чтобы ощутить биение ее сердца?» — подумал я. Инга, естественно, все понимала, я видел, как она напряглась, в этом напряжении я почувствовал какое-то внутреннее сопротивление тому, что должно было сейчас произойти. «Промедление смерти подобно…» Надо смелей, все говорят, что девушкам это нравится. Но на самом деле неожиданно даже для самого себя спросил:

— Слушай, шеф назвал тебя сегодня Ингулей… Это он придумал? Как, кстати, зовут тебя дома?

— Гуся. Это папа выдумал.

Я невольно рассмеялся.

— А, все понятно: Инга — Ингуся — Гуся!

Напряжение спало, обстановка разрядилась. Нам обоим вдруг стало легко и просто.

— Знаешь, ты молодец, Василий, — быстро и горячо заговорила она, — нет, честно, я не ожидала от тебя такой прыти в истории с дядей Сергеевым. Кто бы мог подумать?

— Ну, я почувствовал, что Андрей сознательно отдал всю инициативу нам. Он, видно, хочет, чтобы мы сами действовали, а не только сидели у него за спиной.

— Нет, здорово, слушай! Хотя мне жаль, что завтра наши приключения могут кончиться. Ведь осталось всего ничего: пройти каких-то тридцать километров на лодке, свернуть в протоку за этой самой варакой и поискать в заброшенном скиту. Глядишь, завтра же и вернемся в Слободу с золотым идолом.

— Ну, все может оказаться куда сложнее. У меня есть предчувствие, что все приключения еще впереди. Ведь Пирогов сказал, что все богатство заключено в Библии, и только. А что это за богатство? Ерунда какая-то! Или загадка?

— Я думаю, что в Библии спрятан план, схема или еще какой-нибудь документ на этот счет…

Тут я опомнился. Увлекшись, мы говорили в полный голос, и я завертел головой, осматривая округу. Поблизости я никого не увидел, но беспокоящее чувство присутствия кого-то постороннего заставило меня встать и раздвинуть ивовые ветви. Раздвинул и тут же бросил, меня словно ошпарило! По другую сторону куста, прямо на берегу, темнела фигура лежащего человека. Я успел заметить только смутно белеющее лицо, почти растворившееся в тени низко надвинутого козырька.

В ответ на вопросительный взгляд Инги я молча взял ее за руку и, приложив палец к губам, осторожно уступил свое место.

Она посмотрела сквозь ветви и сделала недовольную гримаску. Вышло не здорово, и мы это оба ощутили.

Слышал ли человек за кустом наш разговор? И кто он, почему оказался именно здесь? Задремавший рыбак? Случайный гуляка, заснувший в подпитии? Может быть. А если нет? Может, он все наши разговоры об идоле намотал на ус и только прикинулся дремлющим, не желая, чтобы его опознали?

Как бы то ни было, момент, что называется, был скомкан. Не сговариваясь, мы двинулись берегом в сторону лагеря. «Прокол, прокол, — ошарашенно думал я, — похоже, раззвонили о наших секретах на весь свет… Хотя, — пытался успокоить я себя, — ну, что такого? Подумаешь, тайны мадридского двора».

Однако успокоенность не наступала.

Сели. Я молчал. Инга молчала. То романтико-лирическое настроение, которое овладело мной целиком в начале вечера, развеялось бесследно. «Что такое, в сущности, любовь? Любовь, прежде всего, ослепление. Иначе чем объяснить тот факт, что влюбленные считают всех окружающих самыми обычными людьми, кроме одного. Выходит, что все видят, один не видит», — брюзгливо думал я, продолжая серчать на весь свет.

— Ты в миноре? — тихо спросила Инга. — Пойдем-ка, дружок, восвояси…

Я поднял с земли ветку, зашвырнул ее далеко в воду, и она исчезла во тьме.

— Палатки свернуть, костер залить, вещи тащить к лодке! — весело командовал Андрей.

Мне он поручил тщательно собрать весь мусор, накопившийся в районе стоянки, и предать его земле.

— Туристский закон: все отходы цивилизации вниз гони на полметра и чтоб ни банки-склянки, — наставлял он, вручая мне саперную лопатку.

Я быстро сложил все, что ранее не было сожжено в костре, в старую газету и огляделся, держа пакет в руках. Между соснами, как раз за стоянкой, ранее прикрытая палаткой, виднелась узкая глубокая яма.

— Василь! Кончай ночевать! — кричали снизу ребята. Они уже перебрасывали рюкзаки из рук в руки, укладывая их в фелюгу дяди Сергеева. — Давай по-быстрому!

Я сделал шаг вниз, опускаясь в яму, и сильно ударил лопатой, выворачивая дернину. Стараясь поскорее закончить работу, прямо руками сгреб песок. На поверхности оказалась вывернувшаяся откуда-то стертая, заржавелая подкова. «Взять, что ли, на счастье?» — подумал я, похоронив пакет и отряхивая землю с одежды.

Сбежав вниз по склону, размахивая подковой над головой, еще на ходу заорал:

— Давай приколотим к корме нашей посудины! На счастье!

— Погоди. — Президент фирмы взял находку, повертел в руках. — Откуда это?

— Понес пакет с мусором, копнул раз-другой, там, в яме. А что?

— В какой яме? А ну, покажи! — неожиданно заинтересовался моей находкой Андрей.

Мы снова взбежали на холм.

— Вот, пожалуйста, — с трудом переводя дыхание, показал я на свежевырытую землю.

Андрей присел на корточки у места, где я извлек из земли подкову, потом медленно, пятясь назад, начал спускаться к берегу.

— Все ясно! — крикнул он снизу. — Иди к лодке, там поговорим, а я уж, как всякий умный, обойду по бережку, вверх не полезу.

У мотора хлопотали Сашка и Сергеев.

— Ты только аккумулятор зря не гоняй. Движок у меня с пол-оборота берет. И почаще проверяй, не забита ли решетка. Следи за сливом и, в случае чего, прочищай.

— Все будет железно. Это дело мы понимаем! — солидно отвечал Сашка, вытирая ветошью запачканные руки.

— Когда у меня она долго стоит, я беру вот пузырек с авиабензином и порскаю прямо под воздушный фильтр. Вот, понял? Пошла-а!

Мотор конвульсивно забился, по воде пополз шлейф едкого дыма.

— Это ничего. Сейчас прогреется, будет как ходики.

Видно было, что дядя Сергеев немного переживает переход своего судна в чужие руки, но, как человек добрый и безотказный, старается замаскировать это.

Подошел Андрей.

— Друзья, Ветров случайно обнаружил старую пробную траншею-раскоп. Подковке этой несколько веков.

— Ой, какая маленькая, — умилилась Инга, — от пони, что ли?

— Просто лошади сейчас стали крупнее. Человек, кстати, тоже. Сейчас городские барышни имеют рост древнего богатыря. А в общем, мы, по всей вероятности, находимся около того самого средневекового новгородского поселения, которое начала исследовать экспедиция Сергея Петрова. Это сам по себе факт интересный.

Мы разместились в просторной лодке с комфортом. Мотор, прогревшись, и в самом деле загудел ровно и успокоительно.

Яковенко и Андрей, отталкиваясь веслами, как шестами, развернули судно против течения, Сергеев напутственно махнул рукой:

— С богом, с богом…

Сашка прибавил обороты, мотор взял более высокую ноту, и за бортом вспухла, встала темным горбом стоячая, нагонная волна. Инга, сидевшая впереди меня, опустила пальцы в воду, и дорожка белых, искрящихся на солнце пузырьков протянулась мимо меня. На бархатистых зеленых покровах лугового, приблизившегося теперь берега красивой нежно-фиолетовой каймой выделялись заросли клевера, васильков и колокольчиков.

Но уже через несколько километров пути цветочки кончились, начались ягодки. Сужаясь, Вилюга здесь делала очень крутой, петлеобразный изгиб. Яковенко, сидевший на руле, лихо взял первый поворот, нацелил лодку на второй, но течение и инерция разгона отнесли нас со стрежневой части реки в сторону, и скорость возросла. Враз посветлевшая вода указала на предательскую подводную косу. Липский, который был у нас за «впередсмотрящего», отчаянно крикнул: «Стопори!!!»