Божество реки

Во время каждой встречи Масара бросала мне отчаянные, умоляющие взгляды, как будто я мог чем-то помочь ей. Очевидно, она была очень важным пленником. Девушка была столь красива, что я часто думал о ней и пытался понять, почему ее держат в плену. Я решил, что, скорее всего, она отказалась выйти замуж и теперь ее насильно везут к мужу. А может быть, стала пешкой в какой-нибудь политической игре.

Без знания языка у меня не было никакой надежды понять, что происходит вокруг меня, или узнать побольше об эфиопах. Я начал учить язык.

У меня слух музыканта, и я решил сыграть с ними шутку. Я внимательно прислушивался к голосам окружающих и ловил ритм и интонацию их речи. Очень скоро узнал, что вождя зовут Аркоун. Однажды утром перед отправлением каравана Аркоун отдавал приказы своим людям. Все собрались перед ним и внимательно слушали. Я подождал, пока он закончил свою длинную и горячую речь, а потом повторил ее с абсолютно теми же тоном и интонацией.

Все ошеломленно дослушали меня до конца, а потом вдруг загоготали. Они хохотали и хлопали друг друга по спинам, слезы струились у них по щекам, так как все обладали простым, но добротным чувством юмора. Я не имел ни малейшего представления о том, что я сказал, но, очевидно, сказал именно то, что нужно.

Они выкрикивали друг другу отрывки из моей речи, мотали головами и подражали надменным манерам Аркоуна. Только немного спустя удалось восстановить какое-то подобие порядка, и тогда Аркоун гордо прошествовал ко мне и выкрикнул какой-то вопрос, словно обвинял меня в чемто. Я не понял ни слова и вместо ответа выкрикнул ему слово в слово тот же самый вопрос.

На этот раз вокруг воцарился настоящий ад. Эта шутка оказалась слишком крепкой. Взрослые люди хохотали и цеплялись друг за друга, чтобы не упасть. Они визжали от смеха и вытирали слезы, а один из них даже упал в костер и опалил бороду.

Хотя пошутил я за его счет, Аркоун смеялся вместе со всеми и даже похлопал меня по спине. С этого самого момента мужчины и женщины маленького отряда стали моими учителями. Мне достаточно было указать на какой-нибудь предмет, и они тут же выкрикивали мне слово на языке гиз, которое обозначало его. Когда я начал строить предложения из этих слов, охотно поправляли меня и очень гордились моими успехами.

Мне потребовалось довольно много времени на усвоение грамматики. Глаголы спрягались совсем непохоже на египетское спряжение, а род и множественное число существительных тоже были совершенно иными. Однако через десять дней я уже мог более-менее понятно изъясняться на языке гиз и накопил приличный запас ругательств и проклятий.

Я учил их язык и лечил болезни, а также изучал нравы и обычаи. Узнал, что все они были неисправимыми игроками, и самой большой их страстью была игра, похожая на наше бао. Эту игру называли «дом», и она оказалась проще и примитивнее, чем бао. Хотя количество чашечек на доске и количество фишек или камешков было несколько иным, принципы и цели игры те же самые.

Аркоун был лучшим игроком в дом своей шайки, но когда я начал изучать стиль его игры, то понял, что он не имеет ни малейшего представления о классическом правиле семи камешков. Он также не понимал значения договора четырех быков. Без подробного знания этих двух правил ни один игрок в бао не может надеяться получить даже нижнюю степень мастера. Я долго обсуждал сам с собой риск унизить столь тщеславного и властного тирана, как Аркоун, но в конце концов решил, что это единственный способ получить влияние в шайке.

Когда он в следующий раз сел и поставил перед собой доску, с довольной ухмылкой поглаживая усы, я оттолкнул в сторону первого, кто пожелал играть с ним, и скрестив ноги, сел напротив.

— У меня нет серебра, и мне нечего поставить, — сказал я на своем примитивном еще языке. — Я играю из любви к камешкам.

Аркоун серьезно кивнул. Он сам был ярым приверженцем игры и понимал мои чувства. Весть о том, что я сел играть с вождем, быстро облетела лагерь, и все собрались вокруг нас, смеясь и толкаясь, чтобы посмотреть, как я проиграю.

Когда я позволил Аркоуну провести три камешка в восточный замок, все начали толкаться локтями с разочарованными усмешками на лицах, решив, что игра скоро закончится. Аркоуну достаточно было провести еще один камешек на восток, и он бы выиграл. Они не понимали значения четырех быков, которых я выстроил на юге. Когда я пустил своих быков по доске, те прошли победным маршем и рассекли беззащитные камешки противника, отрезав от главных сил восточный замок. Аркоун был бессилен помешать им. Еще четыре хода, и я выиграл. Мне даже не пришлось демонстрировать правила семи камешков.

Несколько мгновений все потрясенно молчали. По-моему, Аркоун не сразу осознал свое поражение. Затем, когда проигрыш дошел до его сознания, он встал на ноги и вытащил свой ужасный голубой меч. Я решил, что ошибся в нем, и сейчас мне отрубят голову или, по крайней мере, руку.

Он высоко поднял меч, а затем с яростным воплем обрушил его на доску. Десятком ударов раскромсал ее в щепки и разбросал камешки по лагерю. Потом ушел в скалы. Он рвал на себе бороду и выкрикивал смертельные угрозы в мой адрес, отвесные скалы отражали вопли, а затихающее эхо разносило их по горам.

Прошло три дня, прежде чем Аркоун снова сел играть в дом, и на этот раз он жестом пригласил меня занять место перед собой. Бедняга еще не знал, что его ожидало.

С КАЖДЫМ днем я все лучше овладевал языком гиз и начинал понимать эфиопов; скоро узнал причину, которая заставила их отправиться в дальнее путешествие по каньонам и ущельям гор. Я недооценил Аркоуна. Он был не вождем, а царем. Его полное имя звучало так: Аркоун Ганноучи Мариам, Негуса Нагхаст, царь царей и правитель эфиопского царства Аксум. Только много позже я узнал, что в этой горной стране любой разбойник, имеющий сотню лошадей и пятьдесят жен, может объявить себя царем и что по горам шатается по меньшей мере двадцать царя царей в поисках добычи и новых земель.

Ближайшим соседом Аркоуна был Престер Бени-Джон, который также претендовал на звание царя царей и правителя эфиопского государства Аксум. Постоянное соперничество позволило обоим соперникам накопить массу злобных чувств по отношению друг к другу. Оба монарха уже провели множество сражений, которые так и не принесли никакого результата.

Масара была любимой дочерью этого самого Престера Бени-Джона. Ее похитил один из вождей разбойников, который еще не возложил на свою голову корону царя царей. Он продал девушку Аркоуну за вьюк серебряных слитков. Аркоун намеревался с ее помощью добиться от любящего отца кое-каких политических уступок. Оказалось, что захват заложников и умение выбить выкуп было главным в искусстве управлять эфиопским государством.

Не доверив никому из своих людей столь ценный товар, Аркоун сам отправился за царевной Масарой. Наш караван возвращался с ней в крепость Аркоуна. Это я понял из рассказов рабынь, которые приносили мне еду, и из случайных разговоров, услышанных за игрой в дом. К тому времени, когда мы достигли Амбы Камары, горной крепости царя Аркоуна Ганноучи Мариама, я стал большим знатоком сложной и переменчивой политической жизни множества эфиопских государств Аксума и бесчисленных претендентов на трон этой империи.

Я почувствовал, как с приближением конца путешествия растет волнение в рядах наших спутников. Наконец мы поднялись по узкой извилистой тропе на вершину еще одной Амбы. Амбы представляют собой горные массивы в центральной Эфиопии, каждая из них — гора с отвесными склонами и плоской вершиной. У ее подножия тянется долина, которая отделяет ее от соседней Амбы.

Стоя на краю пропасти, нетрудно понять, почему эти земли разделены на множество царств и государств. Каждая Амба представляет собой естественную неприступную твердыню. Любой человек, поселившийся на ее вершине, может спокойно называть себя царем и не бояться, что ктото попытается отнять у него его царство.

Аркоун ехал рядом со мной. Он показал мне горы на южном горизонте.