Кто придет на «Мариине»

Марта работала на «Мариине» в конструкторском бюро. На нее заглядывался и часто вызывал к себе партайлейтер Шпандау. Марта тоже носила на лацкане жакета значок члена нацистской партии, но в любовники выбрала себе не партийного руководителя, домогавшегося ее, а Еккермана. Это особенно забавляло главного конструктора, тем более что Марта во всем остальном старалась не нарушать катехизиса нацистской партии.

— Вы знаете, Отто, что висит над кроватью Марты? — спросил Еккерман, когда все уже изрядно выпили и он с Отто вышел покурить на балкон. Енихе не сомневался, что он скажет какую-нибудь сальность. Так и случилось.

В разгар вечера пришла поздравительная телеграмма от Штайнгау, и Отто еще раз послал Ирену в погреб за шампанским.

Шлихте, его супруга и Марта наговорили много комплиментов обрученным. Гости восхищались Отто, кавалером Рыцарского креста, и Кристой, «настоящей германской женщиной». Только Еккерман в это время тихо сидел в углу и молча потягивал рейнское.

Когда гости разошлись, Криста подошла к Отто.

— Я пойду искупаюсь, у меня такое ощущение, будто я испачкалась, — сказала она.

Он вспомнил эти слова сейчас, когда они прохаживались по пустынной набережной Варнемюнде и разговор снова зашел о том вечере.

— Ненависть к нацизму у меня от отца, Он был моряком, изъездил весь мир, видел людей, — говорила Криста. — «Идеи Гитлера бредовы. Они могли родиться только в больном мозгу. Болезнь — всегда несчастье. Но если болезнь поражает многих — это катастрофа». Эти слова отец сказал мне, когда я училась уже в Высшей мореходной школе. Отец считал, что я должна учиться именно там, что профессия штурмана даст мне возможность увидеть мир, а значит, понять его и полюбить. «Поездки в другие страны — это как глоток чистого воздуха, как распахнутая форточка в доме с затхлой атмосферой. Когда ты побываешь в других странах, поймешь, что Гитлер лжет…» В Швеции я встречаюсь с моряками разных национальностей и чувствую, что все они ненавидят нас, немцев. И поэтому я ненавижу фашизм, который уготовил моему народу такую участь.

Ты как-то сказал мне, что я храбрая. Совсем нет. Можно даже сказать, что я трусиха. Но кто-то же должен что-то делать для очищения, для того чтобы люди потом могли сказать: «Не все немцы были такими…» Может, я говорю слишком длинно, но мне давно хотелось сказать тебе это, чтобы ты лучше знал меня.

Они шли по молу, далеко выдающемуся в море. Штормило. Брызги дробящихся волн перелетали через мол, и Отто и Кристе приходилось спасаться бегством от настигавшего их то в одном, то в другом месте холодного душа. Им было весело. Криста добежала до маяка и стала с подветренной стороны.

Отсюда хорошо был виден город. Он был прорезан во многих местах каналами, рукавами реки Варнов. Все они запружены рыбацкими ботами, моторными лодками, яхтами. Волна достала их даже там, в каналах, и они мерно покачивались, а их мачты вычерчивали в сером небе кривые.

Слева от мола — пляж. В этот серый день он был холодным, неприветливым. Навесы, которые служили летом защитой от зноя, убрали. Только будка, где хранился разный инвентарь, одиноко торчала среди песка, отливающего на солнце желтым светом… Здесь, на берегу холодного, сердитого моря, на пустынном пляже, думалось о маленькой теплой комнате в одном из частных пансионатов, об ужине с бутылкой мозельвейна…

То, что Отто услышал от Кристы, удивило его и обрадовало, так совпали их желания.

— Отто, давай останемся здесь до утра. Я хочу сварить тебе кофе. Ты любишь кофе?..

Хотя большинство частных пансионатов было реквизировано и в них разместились госпитали, Отто и Криста без труда нашли комнату в двухэтажном доме у моря.

Хозяйка, тощая, молодящаяся женщина, заломила непомерную цену, но Отто не стал торговаться.

Не успели они еще расположиться как следует — Криста пошла в ванную комнату, а Отто собирался спуститься вниз, чтобы договориться об ужине, — когда к ним постучали. Он повернул ключ, и в дверь тотчас же просунулся начищенный сапог, чтобы ее вновь не закрыли. Енихе отступил, в комнату вошел штурмовик с повязкой на рукаве. Правую руку он держал в кармане.

— Прошу предъявить документы.

Енихе даже не разозлился, напротив, его рассмешил этот «районный активист». На одно только мгновение в проеме мелькнула голова хозяйки, снедаемой любопытством.

— Заходите, фрау Эмма, заходите, — почти с улыбкой пригласил ее Отто. Его спокойный, уверенный тон несколько охладил пришедшего, и он уже не так грозно и настойчиво повторил свое требование:

— Прошу предъявить документы!

Енихе протянул свое удостоверение.

— Вы были на фронте? — спросил он.

— Так точно, штурмфюрер! — штурмовик щелкнул каблуками, вытянулся по стойке «смирно».

— Где?

— Франция, Бельгия…

— Россия… Только там солдат становится солдатом…

— Я не годен к строевой службе, у меня было тяжелое ранение.

— У меня, господин…

— Перзике, районный уполномоченный Перзике…

— У меня, господин Перзике, тоже тяжелое ранение, однако…

— Господин штурмфюрер, простите мою настойчивость, но уверяю вас, тут тоже не так спокойно, как может показаться. Четвертого дня у здешних берегов появилась английская подводная лодка, и нам приходится быть постоянно начеку.

— Идите, Перзике. А вас я прошу задержаться на минутку, фрау Эмма.

Как только дверь за Перзике затворилась, фрау Эмма затараторила:

— Вы не представляете, как он несносен, этот Перзике. Он постоянно за всеми следит. Вы думаете, он ищет диверсантов? Ха-ха! Как бы не так. Он требует мзду с хозяек пансионатов, которым удается приютить кого-нибудь из редких постояльцев или влюбленных вроде вас.

— Простите, фрау Эмма, мы проголодались, что вы можете предложить нам на ужин?

— Могу предложить картофель с мясной подливой, бутерброды, кофе…

— Кофе настоящий…

— О, господин штурмфюрер… Кажется, у меня немного еще найдется для вас…

— Спасибо, фрау Эмма, и чего-нибудь выпить, хорошо?

— Один момент, — фрау Эмма с готовностью шмыгнула вниз по лестнице.

Из ванной комнаты вышла Криста.

— Ты слышала? — спросил Отто.

— Да.

— Старая доносчица!

— Она просто запугана, — возразила Криста.

Криста подошла к камину, в котором уже потрескивали дрова, пододвинула кресло и села, заложив ногу за ногу. Ее белая блузка от огня казалась розовой, и вся она раскраснелась после ванной. Отто подсел к ней:

— А Перзике тоже запуган? — с иронией спросил он.

— Перзике — негодяй. Но ты, к сожалению, не хочешь видеть разницу между ними.

Отто молчал. Подобный разговор возникал и раньше. Криста ненавидела фашизм, но нередко была снисходительна к таким, как фрау Эмма. В этот момент Отто вспомнил ее слова, как-то сказанные ему: «Я немка, это мой народ, и ты должен понимать меня».

«Что ж, может быть, она и права», — подумал он. Взяв сигареты, Отто вышел на балкон. Едва различимое море тяжело билось почти у ног, оставляя на песке быстро тающие белесые пятна пены.

Выкурив сигарету, Отто вернулся в дом. Криста сидела в той же позе у камина. Глаза ее блестели, и чувство нежности и жалости вдруг охватило Отто. Он подошел к ней, наклонился и поцеловал. Волосы ее были шелковистыми и пахучими. «Где она берет такое душистое мыло? Наверное, в Швеции… Какие глупости иногда приходят в голову».

Глава одиннадцатая

Здоровье Видера ухудшилось. Врачи настаивали на том, чтобы он прекратил полеты.

К работе с новой машиной стали готовить Енихе. Теперь у него не было даже выходных. Тренировки, тренировки, тренировки… Запуски двигателя на месте, пробные полеты с инструктором…

В то утро Енихе проснулся в восемь. Он спал без сновидений и хорошо выспался. Ирена принесла ему кофе, и в это время с улицы послышался сигнал.

Установилась холодная погода, на мотоцикле ездить было не очень приятно, поэтому еще вечером Еккерман пообещал, что заедет за Енихе.