Кто придет на «Мариине»

Кто придет на «Мариине»

Кто придет на «Мариине»

Повесть

Глава первая

Из окна вагона хорошо была видна надпись на стене, сделанная светящейся краской: «Познань». Поезд стоял около часа, и надпись намозолила всем глаза. В купе было четверо: пожилой майор-интендант, молоденький белобрысый лейтенант-танкист, унтерштурмфюрер СС с пилочкой для ногтей в руке и обер-лейтенант, летчик, лицо которого невольно вызывало уважение даже у видавших виды солдат: следы ожогов и последующей пластической операции были явно заметны на нем. Все уже давно успели перезнакомиться и знали, что летчик едет из госпиталя в Постлау в отпуск, лейтенант-танкист — в Берлин получать новые танки, майор надеется выцарапать в управлении «хотя бы тысячу комплектов приличного обмундирования», унтерштурмфюрер получил назначение в Бухенвальд.

Частые остановки в пути, пока ехали по Польше, казались естественными. Но здесь, можно сказать на пороге рейха, вынужденная остановка раздражала.

Лейтенант-танкист сразу проникся уважением к летчику с Рыцарским крестом.

— Вы воевали на Восточном фронте?.. А с американцами вам приходилось драться?.. Сколько самолетов вы сбили?..

Танкист еще как следует не хлебнул войны: ускоренный курс в училище, фронт и в первом же бою «рус Иван сжег мой танк». Лейтенант не имел еще ни одной награды, и это его очень огорчало.

На крыше вокзала завыла установленная там сирена.

— Этого еще не хватало, — недовольно пробурчал майор. — Что прикажете делать: идти в убежище или ждать? Дурацкое положение…

— Да, действительно глупо, — поддержал майора унтерштурмфюрер. — Хотя бы сделали какое-нибудь объявление. — Наконец он спрятал пилочку для ногтей.

Неожиданно лязгнули буфера, состав дернулся и медленно пошел.

— Ну вот, так-то лучше, — успокоительно заметил майор.

Простучали колеса на стрелке. Летчик обер-лейтенант выглянул в окно. Состав поворачивал. Темный, без огней, в неярком свете луны он казался темно-зеленым и напоминал огромную гусеницу. Поезд выходил на центральный путь и весь был виден от паровоза до последнего вагона. Позади остались серые громады фабричных зданий, и в лицо пахнуло свежим воздухом от полей.

Минут через десять послышался гул моторов. Сначала он был едва различим из-за стука колес, но вскоре усилился.

Поезд втянулся в какой-то лесок и остановился. Пассажиры стали высовываться из окна вагонов, задирали головы вверх. Самолеты шли высоко, их не было видно, но время от времени в небе вспыхивали огоньки — англичане в сорок четвертом году уже не очень соблюдали светомаскировку.

— Пустые идут, — заметил летчик.

— Почему вы так думаете? — поинтересовался майор.

— А разве вы не слышите? По гулу.

— Почему же они пустыми летят на восток? — спросил танкист.

— Они летят к русским, там они заправляются, берут бомбы и летят обратно — «челночные полеты». Не слышали разве?

— Нет, господин обер-лейтенант. Подумать только, — простодушно сказал лейтенант-танкист, — против нас воюет весь мир…

— Вот именно! И вы еще успеете заработать не один Железный крест, — буркнул майор-интендант.

Унтерштурмфюрер скользнул по нему изучающим взглядом и повернулся к танкисту:

— И все-таки вам придется поспешить, лейтенант. Новое оружие скоро будет готово, и тогда, возможно, на вашу долю придется не так уж много работы…

Гул самолетов стал постепенно удаляться. Наконец состав тронулся. Все облегченно вздохнули.

Было уже далеко за полночь. Разговоры стихли. Мерное постукивание колес убаюкивало. Обер-лейтенант, прислонившись головой к спинке сиденья, задремал.

Проснулся он от того, что резкий луч карманного фонарика был направлен прямо ему в лицо.

— Документы! — у входа в купе стоял лейтенант фельджандармерии с подковообразной бляхой на груди, а с ним — ефрейтор и солдат с такими же бляхами.

— Где будете выходить? — спросил жандарм обер-лейтенанта.

— На Алекс [1].

— Там вам надо будет сделать отметку у коменданта.

— Спасибо.

— Счастливо добраться, — сказал жандарм, козырнув.

— Где мы? — спросил лейтенант-танкист.

То, что они уже в рейхе, не вызывало сомнений. Пейзаж резко изменился. Бедные деревеньки с покосившимися, сплетенными из ивовых веток заборами, грунтовыми проселочными дорогами, захламленные, как после бурелома, леса — все это осталось позади. Аккуратные домики с островерхими крышами из красной черепицы весело глядели сквозь белое кружево цветущих садов. На полях виднелись водоотводные каналы. Леса были прорежены и прибраны, как приусадебные участки.

Они уже проехали Франкфурт-на-Одере, и вот-вот должны были начаться пригороды Берлина.

Обер-лейтенант не был в Берлине больше года. В нем только на первый взгляд, казалось, ничто не изменилось. Но стоило миновать городскую черту, как сразу же начались развалины. Едкий запах обгоревшего кирпича, краски, бревен — всего того, чем пахнет после бомбежки и пожаров город, теперь преследовал их неотступно. К центру Берлина разрушений становилось больше: целые кварталы лежали в развалинах. И только по расчищенным дорогам двигались автомобили, необычные на вид: изящные легковые «оппели» и солидные «мерседесы» — каждый тащил на себе громоздкую газогенераторную установку.

В прошлый его приезд, в марте сорок третьего года, этого еще не было. Тогда в городе разрушенные здания встречались редко, улицы были запружены людьми в гражданской одежде. Теперь, казалось, весь Берлин был одет в зеленую военную форму…

На станции Александерплац, распрощавшись со спутниками, обер-лейтенант вышел на площадь. Часть зданий и здесь была разрушена.

До поезда на Постлау еще целых три часа, обер-лейтенант решил немного пройтись. Он вышел на Унтер-ден-Линден — широкий проспект, который вел к Бранденбургским воротам. Миновав Бранденбургские ворота, он зашел в Тиргартен. Раньше это было любимое место отдыха берлинцев. Сейчас парк пуст. Старые дубы, липы и кедры казались грустными и поникшими. Если кто и встречался на ухоженных аллеях, так это инвалиды: на костылях, в колясках в сопровождении медицинских сестер. Маленькие ресторанчики на островах, где в беседах за кружкой пива в воскресные дни берлинцы коротали время, были закрыты.

Побродив по центральной части города, обер-лейтенант направился к вокзалу. Как и советовал ему жандарм, он зашел сначала к коменданту, чтобы сделать отметку. У коменданта, пожилого майора артиллерии, сидел человек с бородкой.

— Присядьте, обер-лейтенант! Служба безопасности, — представился он. — Итак, вы направляетесь в Постлау, господин Енихе? — рассматривая его документы, спросил контрразведчик.

Обер-лейтенант ничего не ответил на этот вопрос — обо всем было написано в его отпускном предписании.

— Вы лежали в госпитале «Колтберг»?

Обер-лейтенант неприязненно взглянул на контрразведчика:

— Это что, допрос?

— Вы выписались из госпиталя двенадцатого?

— В моих документах это помечено.

— Вы были сбиты?

— У меня открылись старые раны.

— Вы служите в штабе тридцать седьмой дивизии?

— Да.

— В Постлау у вас есть родственники?

— Мои отец и мать погибли во время бомбежки.

— Значит, у вас там нет ни родственников, ни знакомых?

— Почему же нет? Есть.

— Например.

— Группенфюрер [2] Штайнгау.

— Начальник службы безопасности округа?

— Вот именно.

— Пройдите туда и подождите.

Контрразведчик указал на дверь в соседнюю комнату. Обер-лейтенанту ничего не оставалось делать, как войти в комнату. Там горела маленькая синяя лампочка, на окнах были решетки, стол и стул прикреплены к полу, как в камере. Он просидел там около часа. Наконец дверь распахнулась.