Приключения 1972—1973 (Сборник приключенческих повестей и рассказов)

—

Три пачки «Махорковых», коробку спичек.

При звуке его слов Стефан медленно поднялся. Богданна увидела, что лицо его покрывается бледностью.

—

Долгий?! — сказал он надламывающимся голосом, в котором странно перемешались скорбь, радость, гнев и надежда. — Долгий?!

Названный этим именем отпрыгнул от стойки, повернулся к Стефану. На белом без кровинки лице Стефана блестели полные ненависти глаза. Пальцы руки сжимались и разжимались, как бы ощущая горло врага.

—

Долгий, — повторил Стефан — жуткое чувство заставляло его снова и снова произносить ненавистное имя. — Наконец-то мы встретились, Долгий!

Он встал и, как слепой, опрокинув скамью, пошел на Долгого. Долгий не стал мешкать. Быстрым движением швырнул тяжелый табурет под ноги Стефану и выскочил за дверь. Послышался скрежет засова, которым чайную снаружи запирали на ночь. Две-три секунды Стефан стоял ошеломленный, не понимая, что произошло. Потом кинулся к двери, навалился на нее всей телом, замолотил кулаком единственной руки.

—

Ой, люди! — закричал Стефан, и крик его резанул Богданну по сердцу — столько было в нем ярости, ненависти, тоски. — Уйдет! Господи, да что же это! Уйде-о-т!

Товарищи его тоже били по двери, нажимали на нее плечами. И тоже безуспешно — доски и засов держали крепко.

Пышноусый товарищ Стефана тоже вылез в окно и отодвинул дверной засов.

То, что увидела Богданна, выйдя на высокое крыльцо чайной, невольно напомнило облаву на волков, о которой рассказывал дед. В старину, бывало, обезумевшие от голода волки забегали в село, и тогда против них подымались все, кто с чем мог. Так было и сейчас.

Долгий (кличка, или, по терминологии бандитов, «псевдо») что есть силы мчался к лесу, темневшему в километре от шоссе. Сзади, изрядно отстав, бежал Стефан. А за Стефаном на его вопль «Бандит уйдет!» из хат выскакивали крестьяне с топорами, дубинами, железными прутьями.

Однако на вооружении крестьян были не только топоры да палки. Богданна заметила, что из некоторых хат выбегают и на бегу строятся по двое парни с винтовками. Человек в пилотке, солдатском костюме без погон, размахивая пистолетом, отдавал им команды.

«Ястребки», — догадалась Богданна. Так назывались сельские отряды самообороны от бандитов, еще бродивших по лесам.

Надеясь взять врага живым, «ястребки» недооценили его предусмотрительности и хитрости. Лесные хищники обычно ходили тройками- «боёвками». Так было и сейчас: Долгий направился в село на связь с Богданной, сообщники его сидели на опушке, наблюдая за деревней и шоссе.

И когда «ястребки» приблизились, в лесу вспыхнули огоньки автоматных очередей. Отход Долгого прикрывали. Преимущество было на стороне бандитов. Невидимые в своем зеленом укрытии, они простреливали поляну между лесом и шоссе. Повинуясь приказу человека в пилотке, «ястребки» залегли. Стефан не послушался команды, продолжал бежать. Человек в пилотке догнал его, сбил с ног, прижал к земле — вовремя: рядом свинцовая струйка взбила пыль. Из леса швырнули гранату. Она разорвалась, не долетев до «ястребков». Перебежками, переползая по-пластунски, «ястребки» продолжали наступать. Их командир дорожил людьми, не хотел восемнадцати-девятнадцатилетних парней бросать на отпетых бандитов с автоматами. Если встать «ястребкам» в рост, чтобы атаковать, половина их погибнет от вражеских пуль. Но промедление в действиях — на руку бандитам. Может, они еще лежат за стволами лесных великанов, целясь в наступающих. Но, может, и удрали, петляя по буеракам и чащобам.

Так и случилось. Когда «ястребки» вошли в лес, надеясь охватить противника с флангов, никого там не оказалось. Преследовать врага было бесполезно. Злые, потупив глаза, возвращались «ястребки» в село.

Стефан сидел на краю кювета. Он издавал какие-то неясные звуки; если бы Богданна не видела всего предыдущего, подумала бы, что он смеется. Когда подошел командир «ястребков», Стефан поднял голову и, не стыдясь слез, которые редкими струйками текли по щекам, спросил:

—

Ушел, а? Как же так?

Никто не посмел ответить.

—

Ведь он… Жену мою и дочку… Дитя пятилетнее на мать положил и ножом… Одним ножом обоих…

Стоявший рядом с Богданной «ястребок» — круглолицый парнишка лет семнадцати — заскрипел зубами.

Вдруг Стефан вскочил, как подброшенный пружиной, и снова рухнул на колени в дорожную пыль.

—

Люди добрые! — крикнул он, земно кланяясь «ястребкам». — Бейте бандитов! Где ни увидите — бейте. Моих родненьких… не вернешь… Не вернешь, а сколько еще погубят! Бейте волков окаянных.

—

Успокойся! Успокойся. — Командир взял Стефана за плечи, неловко, по-мужски обнял, помог встать.

Подошли спутники Стефана. Пышноусый попросил:

—

Не надо, Стефан…

Стефан молчал.

Чувствуя, что еще секунда — и она закричит, заплачет, Богданна пошла прочь.

А потом тряслась в кузове трехтонки, едущей в город. На душе было смутно. Мысли возвращались к Стефану с его страшным рассказом о жене и дочери, убитых Долгим.

Когда машину встряхивало, Богданна ощущала в кармане деньги, которые везла Долгому, и казалось, жгут они тело через толстое сукно жакета.

Отец Иваньо принял ее в углу храма, за колоннами. Лицо его, как всегда, оставалось непроницаемо-добродушным, длинные пальцы медленно перебирали четки.

Богданна рассказала, почему не выполнила задания, и обо всем случившемся в селе.

Иваньо выслушал спокойно, четки падали медленно, методично, как тяжелые капли.

—

Служители святой церкви не вмешиваются в политику, дочь моя, — сказал священник. — Деньги, которые я попросил вас передать этому человеку, он когда-то дал в долг одному из моих прихожан… Так что я плохой судья в этих вопросах… Но, насколько мне известно, рассказы о зверствах лесных воинов преувеличены и раздуваются официальной пропагандой.

—

Он был искренен в своем горе — Стефан, у которого убили жену и дочь, — робко возразила Богданна.

—

Или был хорошим актером, не знаю, не знаю. — Иваньо кончил перебрасывать четки из правой руки в левую, начал — из левой в правую. — Конечно, есть поганые овцы, которые портят стадо. Но в большинстве своем такие люди, как тот, с которым вам не удалось встретиться, искренние, пламенные идеалисты, борются за веру и западную цивилизацию. Наша церковь одобряет их борьбу, а святая наша церковь знает все, она не может одобрять неправое дело.

—

Да, конечно, — грустно сказала Богданна. — Церковь знает все.

Иваньо благословил ее, она ушла. Священник долго смотрел вслед удаляющейся девушке, перебирая четки. Рассказ Богданны и тон, которым она говорила, ему не понравились. Он думал, что надо крепче привязать ее, дать такое задание, после которого она боялась бы кары Советской власти, неминуемо шла дальше по дороге, на которую ее толкнул отец Иваньо.

Конечно, будь у него на примете надежный человек, Иваньо даже внимания не обратил бы на простую девушку. Но надежных людей святой отец уже не имел.

Отец Иваньо и Демьянко входили в подъезд пятиэтажного дома, которым заканчивалась круто взвивающаяся на гору улочка. «Дом «белых воротничков», — мысленно определил Демьянко. «Белыми воротничками» в старой Польше звали интеллигентную бедноту: мелких чиновников, учителей, служащих, приказчиков. Она населяли такие вот огромные дома: крошечные квартиры, узкие лестницы, мало удобств, много дохода хозяину. Лифтов здесь не полагалось. Демьянко заметил, что шагает Иваньо со ступеньки на ступеньку легко, дыхание его не участилось. Подумал непочтительно: «Здоров пан отец, как боров».

Остановились на четвертом этаже. Иваньо, нажал кнопку электрического звонка.