Кто там стучится в дверь?

Так началось знакомство с Ашенбахом-младшим, знакомство, которому было суждено возобновиться через несколько лет при иных обстоятельствах.

Пока же Юрген Ашенбах говорил себе: «Сделка совершилась к обоюдной выгоде, и стороны должны забыть о ней». Днем эта мысль казалась сама собой разумеющейся, но по ночам на ум приходило неотвязное и липкое: «Нет ничего такого тайного, что со временем не стало бы явным». И сын военного атташе спрашивал себя: не выгоднее ли было бы рассказать обо всем отцу, не согласился бы он сам оплатить весь его немалый долг, если бы узнал, какого рода господа искали связей с сыном военного атташе и в конце концов нашли их.

Но проходили дни, и Юрген Ашенбах все реже вспоминал о встречах с коллекционершей и все спокойнее спал, убеждая себя, что случившееся забыто... Раз и навсегда. И что ему только послышалось, что где-то недалеко тихо щелкнул затвор фотоаппарата в момент, когда он рассовывал по карманам пачки купюр.

Это была одна из тех чистых удачливых рустамбековских операций, вся ценность которых состояла не в сиюминутном успехе (после собранной информации обезвредить группу не составило особого труда) — работа имела дальний прицел и дальний расчет; истинные результаты ее стали сказываться в будущем, когда удалось вступить в контакт с одним из трех агентов, испытать его и превратить в закордонного сотрудника.

Рустамбекова берегли. Им дорожили. За то, что он сделал раньше. За то, что ему предстояло совершить в будущем. За то, что он видел, помнил и знал. И когда руководству стало известно о его предстоящей длительной командировке по делам фирмы за океан, было решено несколько изменить ее маршрут и сделать конечным пунктом Москву. За океаном же германское консульство посетил похожий на Назима Керимовича господин, который известил чиновника, что на несколько месяцев отправляется в горы по маршруту Туско — Налука — Хелая познакомиться с работами местных ювелиров и заключить сделки.

В управлении Рустамбекова поздравили с орденом. Дали неделю для подготовки доклада руководству. А после доклада он услышал:

— Вообще по всем правилам вам полагалось бы отдохнуть эти месяцы. Но если вы не возражаете, у нас будет одно предложение.

Так Назим Керимович узнал о новой специальной школе недалеко от его родного Баку, где изучают дисциплины, достаточно известные ему, и где очень нужен преподаватель его профиля.

Сдержанность, царившая в управлении и определившая взаимоотношения в его стенах, заставляла Рустамбекова ждать вечера, когда к нему в номер пришли старые друзья. Обмакнули в бокалы орден боевого Красного Знамени, выпили за встречу, за удачи в работе, за мирное небо над страной.

— Кем ты был в жизни, Назим? Помоги вспомнить, — сказал старший в компании. — Историком, юристом, коммерсантом, кем еще? Теперь я хочу провозгласить тост за новую твою профессию, за учительство... Чтобы она принесла радость тебе и пользу другим. Дала бы будущим нашим бойцам и командирам то, что они не прочтут ни в одном учебнике. Сколько в нашем распоряжении дней? Многое можно успеть. Желаю тебе...

Песковский слушал Рустамбекова, замерев, забыв о времени, которое существовало само по себе и ко всему происходившему на лекции не имело никакого отношения. Он удивился, когда раздался звонок, подумал: ошибся дежурный; посмотрел на часы, оказалось, что звонок прозвенел вовремя. Никто не шевельнулся. Рустамбеков продолжал рассказ, словно бы и сам не услышал сигнала.

Если чья-либо лекция была малоинтересной и не задевала Песковского, не давала толчка мысли, писал он конспект ровным отчетливым почерком — одно удовольствие читать, одно мучение запоминать написанное.

После первой лекции Рустамбекова в тетради были невообразимые каракули. Евграф писал торопливо, хотя знал, что потом придется изрядно попотеть над расшифровкой «криптограммы». Это его не пугало. Быть может, еще и потому, что ему вообще доставляло удовольствие расшифровывать на специальных занятиях какой-либо головоломный текст и составлять шифровки.

Первую лекцию Рустамбекова Евграф запомнил особенно хорошо, потому что после нее начал смотреть на свое будущее новыми глазами.

— Вам дано великое право жить необычной, наполненной жизнью, — говорил Рустамбеков, — иными словами, право и возможность реализовать всего себя, все свои умственные и физические силы и поставить их на службу социалистической Родине. Рядом с названием вашей будущей профессии должны стоять слова: «готовность к жертве». Об этом нам говорит пример многих разведчиков-революционеров, знавших, во имя чего они рискуют жизнью, за какое будущее сражаются и, если надо, отдают жизнь.

Но и еще бы два слова я поставил рядом: «искусство противостояния». Я имею в виду способность выстоять в самом трудном поединке, когда, кажется, все потеряно, когда противник начинает тебя одолевать, способность не просто выстоять, но и внести перелом в схватку, взять верх. Для этого надо быть вооруженным духовно, превосходить своей убежденностью противника. По-моему, это то, что позволяет человеку в минуту самого тяжелого испытания такие в себе резервы находить, о которых он раньше не подозревал.

У каждого из вас будет много друзей и единомышленников. Но у вас будет и много противников, хитрых, опытных, с широкими связями. Между прочим (я говорю об этом вообще, это моя мысль, мое убеждение, у других может быть иная точка зрения), я считаю, что настоящий противник позволяет мужчине показать все, на что он способен. Не будь у одного мифического героя могущественной неприятельницы — богини Геры, он никогда не совершил бы своих подвигов и умер бы в безвестности. Я говорю о Геракле. «Геракл» — значит «прославленный той, которую зовут Гера», — это тоже не обязательно записывать.

Ваши враги выросли там, где люди мало приспособлены к жизни в коллективе, где скорее преуспевает человек с отрицательными чертами характера, где недостаточно иметь просто светлую голову, но обязательно еще и изворотливость и сильные локти. Там понятие «чувство локтя» имеет совершенно иной смысл. Они, эти противники, повторяю, опасны тем, что являются мастерами, их не обвинишь в трусости. Вы обязаны знать и то, что они далеко не всегда аморальны. Наоборот, многие из них объективно честны до предела. Среди них немало людей, свято верящих в правоту своего дела.

Вам будет противостоять машина государственного полицейского режима, отлаженный механизм контрразведки, среда со своими нравами и обычаями. Убежденность, способность превзойти противника мастерством и проницательностью, — я думаю, это и есть первые качества советского военного разведчика.

Я хочу, чтобы вы знали, будут в жизни трудные недели, может быть, месяцы... когда вам станет казаться, что вы взяты под наблюдение, что ваши сведения ничего не дают, и тогда перед вами вырастет стена отчаяния... Тут впору позавидовать солдату, который идет в полный рост на вражескую цепь. Если он выживет — увидит результаты боя, своей смелости, и познает великую радость, и получит новые силы для новых боев. Вы же будете под огнем все время, не зная, когда, из-за какого угла прозвучит выстрел. Вы будете все время в бою и, может быть, никогда не узнаете, причастны ли к победе.

Вам, видимо, грустно слышать об этом сейчас, но вы обязаны помнить всю жизнь: разведка не выигрывает боев. Она только обеспечивает бой. Как пуля в стволе. Как кусок черного хлеба к солдатскому пайку.

...О чем-то шептались в углу два слушателя, о которых Рустамбеков знал, что они приехали из немецкой колонии Терезендорф.

— Я чувствую, у некоторых есть вопросы.

— Можно спросить, товарищ преподаватель? — спросил один из них. — Разве не бывает, что хорошо проведенная разведывательная операция по значению своему равняется, скажем, дивизии или корпусу и помогает выиграть сражение?

— Разведка сражений не выигрывает. Война — это столкновение многих сил. Разведка — лишь инструмент войны, ее компонент. Но хорошо поставленная разведка — это очень много... в предстоящей войне, будем помнить об этом. И будем готовить себя...