Золото пустыни

Они слепо следовали за ним, подчиняясь любому его приказу, проявляя при этом мужество и безграничную веру своему предводителю. Если он бросит их сейчас, то тем самым обречет их на неминуемую гибель. Они не смогут пройти по этим горам без него. Те, кто не умрет от голода и жажды, будут убиты охваченными чувством мести куруками, которые, конечно же, не забыли того поражения, которое нанесли им смуглолицые туркменские всадники.

На лбу О'Доннела выступила испарина. Нет, даже ради сохранения мира во всей Индии он не сможет бросить людей, доверяющих ему. Он был их вождем, и его первый долг – быть с ними.

Но как тогда быть с этим проклятым письмом? Оно содержало в себе ключ к заговору Сулейман-паши. Оно рассказывало о надвигающейся опасности, зреющей сейчас в Хиберских горах, о мятеже, который должен охватить Индию, о заговоре, который можно было бы задушить в зародыше, если бы англичане вовремя о нем узнали. Но если он вернется с туркменами в Шахразар, ему придется отдать письмо в руки Сулейман-паши, иначе Сулейман выдаст его Оркану – а это означало пытки и мучительную смерть. О'Доннелл чувствовал себя словно в тисках, мучительно выбирая – пожертвовать собой, своими людьми или беззащитным народом Индии.

– Ага, да это сам Али эль-Гази! – раздался вдруг сзади приглушенный свистящий шепот, и американец увидел, как за выступом неподалеку замаячила чья-то тень. Очевидно, его держали под прицелом, и О'Доннелл с досадой отказался от попытки дотянуться до пистолета, висевшего у него на поясе сзади.

– А ну, не двигаться! – строго предостерег голос. – Верить тебе нельзя, так что лучше не делай лишних движений, а не то сразу получишь пулю в лоб.

Скосив глаза, О'Доннелл вгляделся в неясную тень за выступом и различил знакомые черты Сулейман-паши.

– Ты! Но как, во имя Шайтана...

– Не имеет значения. Дай-ка мне бумаги, которые ты держишь в руке. Давай их сюда живо, или, клянусь Аллахом, я отправлю тебя в ад, проклятый курд!

О'Доннелл не двигался с места, до боли стиснув зубы. Без пистолета, который был сейчас бесполезен, так как до него нельзя было дотянуться, он ничего не мог сделать. Его душила такая ярость, что он едва сдерживался, чтобы не закричать.

Сулейман-паша сделал шаг назад от О'Доннелла и спрятал бумаги себе в пояс. Он разрешил американцу повернуться к нему лицом, по-прежнему держа его под дулом пистолета.

– После того как ты уехал, – неторопливо произнес он, злорадно улыбаясь, – мне тайно сообщили с Севера, что бумаги, за которыми я тебя послал, гораздо более важные, чем я думал. Я решил не ждать в Шахразаре твоего возвращения, опасаясь, как бы дело не приняло нежелательный оборот, и отправился в Курук с небольшим отрядом гилзов, которые хорошо знали дорогу. Но за перевалом Акбара мы попали в засаду, которую устроили те самые люди, которые были нам нужны. Они убили моих людей, но пощадили меня, потому что меня знал один из их вожаков. Они сказали мне, что их загнал сюда Афзал-хан, и я начал догадываться, что там еще произошло. Они сказали, что за перевалом было сражение, потому что слышали звуки стрельбы, но что это за сражение, они не знали. В башне, что находится на перевале, никого не осталось, но куруки все же опасались какой-нибудь ловушки. Они не знают, что те, кому они хотят отомстить, уже ушли с равнины.

Я хотел поговорить с тобой как можно быстрее, поэтому добровольно вызвался один пойти в разведку, чтобы разузнать для них обстановку, и тогда они показали мне пешеходные тропы в горах. Я подошел к равнине как раз в тот момент, когда оттуда уходили последние патанцы, и спрятался здесь в надежде застать тебя одного. А теперь слушай! Туркменам конец. Куруки собираются уничтожить их всех до одного. Но я могу спасти тебя. Мы переоденем тебя в одежду мертвого патанца, и я скажу, что ты мой слуга, который убежал от туркменов. В Шахразар я не вернусь – у меня дела в Хиберском регионе, и я могу воспользоваться услугами такого человека, как ты. Мы вернемся к курукам и объясним им, как лучше напасть на туркменов и уничтожить их. За это они предоставят нам проводников и охрану, чтобы мы могли двигаться на юг. Ну так как, пойдешь ко мне на службу, курд?

– Нет, и будь ты проклят, свинья!

В пылу ненависти О'Доннелл произнес эти слова по-английски. Челюсть Сулейман-паши отвисла от неожиданности – он не думал, что человек, которого он считал курдом, вдруг заговорит по-английски, И именно в тот момент, когда Сулейман-паша опешил, О'Доннелл бросился на него, как кобра.

Смятение Сулейман-паши действительно длилось всего лишь мгновение, но этого было достаточно, чтобы американец выхватил пистолет из его онемевших пальцев. Внезапно очнувшись, Сулейман-паша начал бороться со всей яростью и ожесточением, на которые только был способен, но кинжал О'Доннелла безжалостно вонзался в его тело, не оставляя ни малейшей надежды остаться в живых. Они покатились по земле, скрывшись в тени огромного выступа; О'Доннелл, обезумев от ярости, продолжал наносить удар за ударом, пока не осознал, что его кинжал вонзается в мертвое тело.

Он с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, как пьяный, сделал шаг вперед. Только сейчас он заметил, что держит в левой руке пакет из промасленной бумаги, который выхватил в пылу схватки из-за пояса врага. Тьма уже окончательно сгустилась, и лишь звезды освещали своим призрачным светом мрачные холодные горы. До слуха О'Доннела донесся стук подков и скрип кожаных подпруг – к нему приближались его воины. Его сердце забилось, когда он услышал приглушенный смех Яр-Мухаммеда.

О'Доннелл сделал глубокий выдох и закрыл глаза; напряжение последних часов медленно покидало его. Теперь он сможет повести своих людей через перевалы обратно в Шахразар, уже не опасаясь Оркана Богатура, который никогда не узнает его тайну. Он сможет убедить туркменов, что в их же интересах будет как можно быстрее доставить письмо британскому командованию. Он сможет под видом Али эль-Гази оставаться в Шахразаре в полной безопасности, и он не допустит там нового заговора...

О'Доннелл улыбнулся и, вытерев кровь с кинжала, вложил его в ножны. Отдыхать еще рано – впереди куруки, сжигаемые жаждой мести, нетерпеливо ожидали встречи со своими врагами, притаившись за перевалом Акбара. И все же теперь душа О'Доннелла была спокойна, и предстоящее сражение в горах его совсем не тревожило. Он знал, что все будет хорошо, и чувствовал себя так, как будто уже вернулся в шахразарский дворец.