Островитяния. Том второй

Тем не менее оба следующих дня мы играли в весьма сомнительную игру — этакие любовные «кошки-мышки». Скрытая ее цель — обольстить партнера, заманить его в ловушку. Каждый рассчитывает, что его обвинят, будто он избегает партнера, и тут уже у него наготове набор отговорок, напускной вид оскорбленной добродетели и взаимные упреки. Еще одно из правил игры в том, чтобы притворяться, будто ничего не происходит, в то время как каждый только и ждет, что другой не вытерпит. Победителем же выходит тот, кто терпит до конца.

Когда за столом рядом с Наттаной или со мной оказывались свободные места, кто-либо из нас сознательно выбирал другое и, сев, тут же заводил оживленный разговор с соседом о чем-либо якобы очень важным; однако все правила хорошего тона соблюдались неукоснительно: мы ни разу не забывали пожелать друг другу доброй ночи, мы даже иногда улыбались один другому и тут же отворачивались, словно и не ожидая ответной улыбки. А если кому-либо случалось подметить, как другой украдкой смотрит на него, он выигрывал очко…

Жалкая эта игра, ведь обоим игрокам все время приходится мучиться и оба всегда в проигрыше.

Но настал третий день, когда запас плит оказался почти весь израсходован, и, чтобы продолжать работу, необходимо было его пополнить. До моих ушей долетел разговор, который вели находившиеся неподалеку, на крыше, Эк и Нэзен. Они как раз обсуждали этот вопрос и решили снарядить в карьер пять тележек, одна из которых принадлежала Хисам и четыре — их соседям. На следующее утро, которое, по моим расчетам, должно было быть последним, проведенным в Верхней усадьбе, тележки подготовили, но, только когда дело уже шло к ленчу, Эк сообщил мне, что Наттана хочет, чтобы мы с ней поехали в тележке Хисов.

Игра подошла к концу. За ленчем она ни разу не взглянула в мою сторону, когда же настало время выезжать, молча дождалась, пока я подойду к ней.

— Ну? — сказала она. — Так мы едем?

При этом она даже не улыбнулась, и вид у нее был такой, словно она испила свою чашу до дна.

Мне не часто случалось передвигаться в Островитянии на колесах. И было непривычно катить по дороге в подпрыгивающей, без всяких рессор тележке, вместо того чтобы идти или ехать верхом.

Три тележки ехали впереди и одна сзади, впрочем, на достаточном расстоянии, чтобы не утонуть в облаках пыли, подымаемых лошадьми и колесами.

Наттана, держа поводья, бесстрастно глядела вперед. Я не выдержал и украдкой то и дело поглядывал на нее, поражаясь тому, как могли мы, еще недавно столь близкие, что тела наши сплетались, ни ласкам, ни словам не было преград, теперь стать такими далекими и чуждыми. Как будто именно то, что мы сейчас рядом, отвращало нас друг от друга.

— Наттана?

— Да?

— Взгляните на меня, улыбнитесь и скажите же хоть что-нибудь.

Она медленно обернулась ко мне, все еще избегая моего взгляда, сдерживая улыбку, но наконец наши взгляды встретились, и мы, словно после долгой разлуки, признали друг друга.

— А разве есть что говорить? — сказала Наттана.

— Я хочу кое-что сказать вам.

Она снова отвернулась, устало понурившись, словно тяжелая ноша легла ей на плечи, и улыбка исчезла с ее лица.

— Вы написали такое замечательное письмо, так благодарили, что я спасла вашу одежду, вот я и думала о том, как она вам к лицу.

— Нет, не о том, Наттана.

Она вздохнула:

— Уж не связано ли это с тем, что вы можете вернуться?

— Да, — ответил я, и сердце мое часто забилось.

— Надеюсь, вы не будете снова просить меня выйти за вас замуж.

— Да, Наттана. Ведь нас всегда разделяло то, что я не островитянин.

— Нет, — быстро ответила она, словно ответ был готов уже заранее. — Ничего не изменилось. Если я скажу, что согласна выйти за вас, вы будете чувствовать себя обязанным вернуться, а это нехорошо. Когда вы приехали, то говорили Эттере о том, как поедете к себе домой, в Америку, и там решите, возвращаться в Островитянию или нет.

— Если вы станете моей женой, Наттана, мы вместе поедем ко мне домой и вместе все решим. Зная, что мы можем вернуться, вы увидите мою страну другими глазами. Вам даже может понравиться там, а если нет, то я с радостью вернусь в Островитянию. Я хочу, чтобы вы стали моей, это главное, тогда место, где мы останемся жить, уже не будет играть роли. Мы выберем его сами. Раньше это было невозможно.

Она бросила на меня быстрый взгляд.

— Ах, Джонланг! — воскликнула она. — Я и не думала, что вы все так повернете. Я уже сказала: мне представлялось, будто вы действительно хотите сделать свободный выбор, а если вы женитесь на мне, это свяжет вам руки.

Я думал, что переиграл ее, и теперь отчаяние и разочарование буквально парализовало меня.

— Но когда вы говорите «мы решим», — продолжала между тем Наттана, — «мы с вами», мы, мы, мы! Ах, Джонланг, ведь это ваше «мы» включает и меня тоже!

Вся моя прежняя любовь к Наттане вспыхнула с новой силой.

— Я хочу вас, Наттана!

Она взглянула на меня полными слез глазами и как-то странно рассмеялась. Потом подхлестнула лошадь.

— Вы такой милый! — сказала она. — Вы были прекрасны! Я думала, вы предложите мне стать женой такого уважаемого человека, но не думала, что вы будете так последовательны и логичны. Спасибо, Джонланг! Мне уже никогда не встретить никого, похожего на вас. Но я не стану вашей женой, и мы оба чувствуем это.

— Наттана, я действительно хочу вас!

— Я верю, но брак наш был бы ошибкой.

— Почему?

— Дело не в разнице между нашими странами. Это не главное. Ах, если бы только… но тогда я уже давно была бы вашей женой. Есть другие причины, куда более важные.

Я против воли почувствовал облегчение, хотя и был до глубины души раздосадован.

— Так, значит, вы не выйдете за меня, Наттана? Все ваши возражения ничего не значат… Мы рядом, и мы любим друг друга! Нас ожидает прекрасная жизнь, когда мы найдем себе место и никогда не будем разлучаться.

— Пожалуйста! — сказала она. — Все уже решено. Вы просили Хису Наттану быть вашей женой, и по каким-то своим соображениям она ответила вам «нет».

Я смерил ее взглядом, мысленно оценивая ее упорство, и спросил:

— Вы очень упрямая?

— Вам ли не знать. Вы овладели моим телом вопреки моим намерениям, но вам не победить мой здравый смысл!

— Но вы — моя, Наттана. Я это чувствовал все эти дни.

— Ах, я знаю, о чем вы… но, мой милый, вы уже совершили благородный поступок. Остановитесь на этом! Дальше идти нет смысла. Поверьте, прошу вас. Прекратим этот спор.

— Будьте моей женой, Наттана!

— Нет, нет и нет! — Она рассмеялась.

— Вы должны!

— А вы меня заставьте! Хоть зацелуйте, заласкайте, ничего не выйдет. Все уже давно решилось.

Она оттолкнула мои руки, к тому же я и не мог как следует обнять ее в тряской тележке. Наттана смеялась и казалась едва ли не счастливой. Во мне вскипел гнев, но, несмотря на это, я тоже рассмеялся, отчего еще больше разозлился на самого себя, но ничего не мог поделать, хотя и не хотел сдаваться.

— Когда я вернусь… — начал я.

— Нет и нет! Вы свободны, если я…

Внутренне я уже сдался, но продолжал увещевать ее.

— Ведь вы свободны, Наттана? Я думал, что свободен, пока не узнал, что могу вернуться. Эта возможность сняла все преграды.

— Я совершенно свободна, свободна настолько, что стоит мне захотеть, и я выйду за любого или стану чьей угодно любовницей. И вы не должны мешать мне, так же как я не должна мешать вам.

— Ах, вот какие у вас мысли, Наттана!

— А у вас?

— Нет! — воскликнул я. — Я предлагаю именно вам стать моей женой.

— Я скажу вам, только если вы обещаете отказаться от малейшей надежды видеть меня своей женой.

— Но как я могу? Теперь, когда я вернулся и вы по-прежнему одна…

— И вы один, и если вы хотите жениться на мне, то и я должна хотеть выйти за вас замуж! Но такое можно сказать о любой женщине, о любом мужчине! Значит, на это вы и надеетесь?