Приключения маленького горбуна

Татуэ растянулся на кровати и стал прислушиваться к звукам снаружи. Вскоре прозвучал сигнал отбоя.

— Пора! — прошептал бродяга сам себе, бесшумно спустил ноги, достал из кармана инструменты и нагнулся. Нащупав отверстие для ключа в замке на колодках, он осторожно вставил в него «соловушку». Его грубые пальцы умело проделывали ювелирную работу, сравнимую лишь с ремонтом часового механизма. — Готово! Не так трудно, как казалось. Не зря же я в свое время был неплохим слесарем, — довольно произнес бывший мастеровой. Он освободил одну ногу, затем вторую. Теперь оставалось открыть дверь. Татуэ пробрался на ощупь к дверному проему.

Все замки в тюрьмах были одинаковые, а значит, открывались только снаружи, внутри не делали даже отверстия для ключа. К счастью, в этих казематах в дверях имелись сквозные отверстия, и не было ничего проще, чем открыть такую дверь.

Тюремщикам даже в голову не могла прийти мысль, что закованный в кандалы заключенный может попытаться совершить побег из камеры, запертой снаружи. Имелся миллион других способов побега!

Тем не менее именно это и задумал бывалый каторжник, обеспечив себе замечательное алиби [50]. Таким образом, совершались самые загадочные и до сих пор не раскрытые убийства и акты возмездия. Даже внедренные в преступную среду шпионы ничего не смогли разузнать, ведь человек, совершив преступление, благополучно возвращался к себе в камеру и снова надевал колодки.

Татуэ вставил ключ в замочную скважину, с усилием повернул и, стараясь не скрипеть, осторожно приоткрыл дверь. Он высунулся наружу и подождал несколько минут. Никого. Вытащив из двери ключ, преступник вставил его с другой стороны и, закрыв камеру, направился к забору.

В это время проходила смена часовых и вечерний сбор солдат. Капрал проводил инструктаж. Татуэ, воспользовавшись тем, что никто не следил за заключенными, перемахнул через забор, вышел на дорогу и спокойно зашагал к поселению. Босиком он передвигался совершенно бесшумно. Ночь была безлунной, и бродяга благополучно добрался до крайнего дома.

Дом с многочисленными пристройками принадлежал одному освобожденному торговцу. В нем, кроме жилых помещений, находилось несколько магазинов, бар, меблированные комнаты и склады, набитые товарами.

Хозяин, еще относительно молодой человек с хитрыми глазами на умном лице, был известен под кличкой Виконт [51]. Проведя десять лет на каторге, он остался на постоянное местожительство в колонии и стал работать с золотом.

В зале было полно любителей выпить: младшие офицеры, солдаты морской пехоты, охранники, золотоискатели. Татуэ остановился, осмотрелся и, хорошо зная расположение помещений, решил подойти к дому с другой стороны. Положив два пальца в рот, он пронзительно свистнул. Звук напоминал крик птицы-трубача [52]. Виконт, суетившийся около клиентов, услышал его и закричал:

— Кто-то потревожил моих кур, я слышал свист трубача, который их сторожит. Извините, один момент!

Взяв дубину, хозяин быстро спустился на скотный двор.

— Кто там? — настороженно спросил торговец, вглядываясь в темноту.

— Это я, Татуэ, — ответил каторжник.

— Что ты хочешь? — ничуть не удивившись, продолжал Виконт.

— Полный комплект, чтобы пройти в лагерь и провести вечернюю поверку. И еще литр водки и такую же бутыль воды.

— Ты рискуешь шкурой, если тебя раскроют…

— Знаю, но мне очень надо, Виконт. На твое молчание можно рассчитывать?

— Ты же знаешь…

— Если продашь, считай себя покойником!

— Только без угроз! Пошли в мою комнату.

Мужчины поднялись на второй этаж. Хозяин зажег свечу, открыл сундук и сказал:

— Здесь все, что тебе нужно. Переодевайся! Через пятнадцать минут водка и вода будут стоять около мангового дерева во дворе.

Бродяга порылся в сундуке, вытащил из него доломан цвета морской волны с золотыми галунами [53], голубым воротником и быстро надел на себя. Затем достал холщовые брюки и пару ботинок на шнурках. Из многочисленных колониальных шляп силач выбрал самую большую и натянул ее поглубже, стараясь прикрыть уши.

— Ладно! В темноте меня никто не узнает, только вот бритая голова! О! Идея! — Татуэ взял пробку и, подержав ее над горящей свечой, сажей нарисовал себе усы. — Отлично! — похвалил сам себя каторжник. — Теперь в лагерь! Посмотрим, помогут ли мне остальные.

Татуэ спустился во двор. Найдя приготовленные бутыли, он взял в каждую руку по одной и направился в лагерь.

Через десять минут преступник был на месте. Часовой остановил его, выставив штык вперед. Здесь с оружием не шутили.

— Стой! Кто идет?

— Военный патрульный, — ответил Татуэ голосом совершенно пьяного человека.

— Иди к месту сбора!

— Черт меня подери, если бы я помнил, где оно находится. Все проклятая водка… Что ты сказал, мой морячок?

Надо сказать, Татуэ внешне разительно напоминал известного пьяницу, господина Перно. Солдат «узнал» его и, засмеявшись, сказал:

— А, это вы, господин Перно… Опять приняли?

— Тридцать глотков в день только улучшают здоровье! Хочешь немного?

— Давайте! В этой проклятой стране всегда мучает жажда.

Наливая водку часовому, каторжник приговаривал:

— Вот и хорошо, сын мой, выпей на здоровье!

— Только после вас, — вежливо произнес солдат.

— Твое здоровье, Этьен, — провозгласил мнимый патрульный и одним залпом осушил полную до краев кружку.

— Будьте здоровы, господин Перно, — опрокидывая водку в рот, произнес молодой человек.

Бродяга снова наполнил кружки.

— Твоя очередь.

— Ваше здоровье, господин Перно!

— Спасибо, мальчик мой…

Затем они выпили по третьей, а потом и по четвертой кружке. Юноша, уже плохо соображая и забыв о долге, спокойно пропустил преступника, который напоследок спросил:

— Между прочим, что-то я забыл пароль. Как там было? Начало помню. Надо сказать: видеть, чтобы не оказаться взаперти, возвращаясь… Откуда? Какой отзыв?

— Слово… Черт, что-то похожее на Три или Трип… — Язык юноши заплетался, мысли путались.

— Может быть, Триполи [54],— сообразил Татуэ.

— Точно, Триполи, господин Перно.

— Ладно, я не прощаюсь… — пробормотал бродяга и тяжелыми шагами направился в глубь лагеря. У входа в барак он встретил еще одного часового и, сказав пароль, сразу прошел в большую тускло освещенную спальню, где в грязных гамаках спали каторжники.

Двойник Перно уверенно направился к первому гамаку и дотронулся до плеча спящего. Тот сквозь сон пробормотал что-то невразумительное, затем открыл глаза и, ничуть не удивившись, посмотрел на Татуэ.

— Скелет, это я, Татуэ.

— Ты же сбежал…

— Я вернулся, чтобы спасти Мариона номер двести двенадцатый. Подними своих людей и помоги ему смыться.

— Нет, я отказываюсь. Двести двенадцатый не наш. Он ведь был твоим смертельным врагом, не так ли? Да и моим тоже…

— Прошу тебя, у меня на то серьезные причины. Мне очень надо, чтобы он был свободен. Я тебе все потом расскажу… сегодня же.

— Я сказал нет, значит, нет. Я здесь хозяин, и не настаивай! Двести двенадцатого должны скоро казнить.

— Послушай, Скелет, я умоляю тебя. Марион никогда не был нашим, это правда, но он всегда помогал нам, не был доносчиком, хоть и знал кое-какие секреты. Подними ребят, спаси его ради меня, ради всего того, что я сделал для тебя.

— Нет! И если ты произнесешь еще хоть слово, я выкину тебя отсюда!

— Не посмеешь! Я прирежу тебя, как курицу! А что касается Мариона, я вытащу его сам, или меня повесят. Лучше сдохнуть, чем быть таким скотом, как ты, и…

Бродяга внезапно замолчал, так как в противоположном конце помещения открылась дверь и в спальню вошли четверо арабов в тюремных робах и без головных уборов в сопровождении вооруженного белого охранника. Арабы держали в руках дубины. Вероятно, им поручили помогать надсмотрщику и следить за беспрекословным выполнением его приказов. Европеец с черными усами на заплывшем от постоянного пьянства лице, с пистолетом в одной руке и фонарем в другой, пробирался по проходу, громко оповещая: