Текучая Вода

Густав Эмар

Текучая Вода

От издательства

Редакторы настоящего тома решили оставить без изменений по сравнению с дореволюционным изданием транскрипцию некоторых имен, географических названий и специальных терминов, встречающихся на страницах романов.

Глава 1. Экспедиция

5-го апреля 1805 года в одной из самых диких и неприступных местностей Новой Испании, образующей теперь государство Когагуилу, принадлежащее к Мексиканскому Союзу, многочисленная кавалькада выступила из ущелья и галопом направилась к склону довольно высокого холма, где находилась aldea, или деревня, мирных индейцев mansos.

Кавалькада эта состояла из пятнадцати человек.

Десять из них были уланы, прозванные за свой желтый костюм tamarindos. Они продвигались в стройном порядке под командою старого, поседевшего в боях офицера с длинными седыми усами и угрюмым лицом.

Шагов на двадцать впереди этой группы ехали двое мужчин и женщина.

Один из них был мужчина высокого роста, лет тридцати. Его грубые, надменные и мрачные черты казались еще более грозными от глубокого багрового шрама, который, начинаясь от правого виска, разделял все лицо на две почти равные части. Пышный костюм мексиканского campesinos сидел на нем с редкой элегантностью. Этого человека звали дон Аннибал де Сальдибар, он был одним из самых богатых владельцев гасиенд в этой области.

Его спутник, из почтительности немного придерживавший коня, был индейцем мансо, т. е. цивилизованным индейцем, обладателем загнутого наподобие клюва хищной птицы носа и большого рта с двумя рядами зубов ослепительной белизны. Его лицо отражало ум и отвагу, а невысокое, но коренастое тело с сильно развитыми мускулами указывало на выдающуюся физическую силу. По богатству одежды он далеко уступал своему товарищу, хотя и имел претензии на элегантность, черта, характерная для индейцев. Звали его Педро Сотавенто, он был mayordomo mayor, управляющим, дона Аннибала де Сальдибара.

Третья особа, как мы уже сказали, была женщиной. По тонкому стану и юношеской грации движений можно было заключить, что она еще очень молода, но ее лицо невозможно было разглядеть, так как она спрятала его под волнами газа и кисеи, чтобы защититься от палящих лучей солнца. Только длинные волнистые черные волосы, выбившись из-под широкополой вигоневой шляпы, падали беспорядочно на бледно-розовые плечи, едва прикрытые платьем из китайского крепа.

В данную минуту все трое вели оживленный разговор.

— Нет, — говорил дон Аннибал, хмуря брови и ударяя кулаком по седлу, — это невозможно. Я не могу и помыслить о такой дерзости со стороны этих скотов индейцев. Тебя обманули, Сотавенто!

Мажордом мрачно усмехнулся, привычным движением втянув голову между плечами, и отвечал тихим голосом:

— Ты увидишь, mi amo, мой господин, что мои сведения верны.

— Как, — возразил владелец гасиенды с удвоенным гневом, — они думают сопротивляться? Да они с ума сошли!

— Не настолько, как ты думаешь, господин. Альдеа велика, в ней не меньше трехсот хижин.

— Что до этого? Хотя бы вдвое больше! Разве каждый испанец не стоит десятка индейцев?

— В открытом поле — может быть…

— Как так, может быть! — вскричал дон Аннибал, быстро повернувшись к мажордому и окидывая его в высшей степени пренебрежительным взглядом. — Смотри, Сотавенто, твое индейское происхождение мешает тебе беспристрастно взглянуть на дело.

— Нет, мой господин! Индейское происхождение, которым ты меня попрекаешь, позволяет мне, напротив, здраво обсудить положение дел и повторить: оно серьезнее, чем ты думаешь.

Эти слова, произнесенные внушительным тоном, заставили гордого испанца призадуматься.

Уже давно Педро Сотавенто служил у него, он знал его храбрость и осмотрительность и был уверен в его преданности. Поэтому он сказал более сдержанным тоном:

— Итак, вот почему ты настаивал, чтобы я взял отряд из форта Агуа Верде?

— Да, господин, — отвечал мажордом, бросая выразительный взгляд на солдат, — только я хотел, чтобы он был многочисленнее.

— Ну, если бы не присутствие сеньоры, я не взял бы ни одного солдата. Нас и одних слишком достаточно, чтобы наказать этих животных, будь их хоть тысяча.

— Дон Аннибал, — сказала тогда молодая женщина тихим мелодичным голосом, — презрение твое к этим бедным людям несправедливо. Они лишены развития и нашего цвета кожи, но все-таки они люди и поэтому имеют право на наше сострадание.

— Очень хорошо, сеньора, — язвительно отвечал владелец гасиенды, — ты берешь их сторону.

— Я не беру чью-то сторону, дон Аннибал, — отвечала она с легкой дрожью в голосе, — а высказываю только свое мнение, которое считаю правильным, вот и все. Но твой гнев страшен. Кажется, меня следовало бы оставить в гасиенде, как я и желала.

— На членов моей семьи нельзя нападать безнаказанно, сеньора. Я хочу сделать тебя свидетельницей мщения за нанесенную тебе обиду.

— Я не жаловалась, дон Аннибал. Легкая обида, нанесенная мне, не заслуживает того ужасного наказания, каким грозишь ты этим несчастным созданиям. Берегись, дон Аннибал! Эти люди, которых ты в своей кастильской гордости низводишь до степени животных, потеряют терпение. Они уже питают к тебе глубокую ненависть. Индейцы мстительны, они, может быть, двадцать лет будут выжидать благоприятного случая отплатить тебе за все зло, но тогда их мщение будет ужасным!

— Довольно, сеньора, — отвечал сурово владелец гасиенды.. — В ожидании этого мщения я буду обращаться с ними, как они того заслуживают.

Молодая женщина безмолвно опустила голову.

— О! — с насмешливой улыбкой вскричал мажордом. — Ты можешь наказывать их безбоязненно, господин. Уже давно индейцы приучены сгибать плечи, и вряд ли им придет в голову мысль выпрямиться и укусить бьющую их руку.

Эти слова были произнесены с такой выразительностью, что непременно привлекли бы внимание дона Аннибала, не будь он слишком увлечен своим мнимым или действительным превосходством над несчастным племенем, служившим предметом данной беседы.

Впрочем, мнение, высказанное доном Аннибалом, не было так уж неосновательно, как это может показаться европейцу. Испанское имя пользовалось в это время таким престижем в Америке, а несчастные индейцы были доведены до такого унизительного положения и до такой степени подавлены превосходством своих завоевателей, что последние не давали себе труда даже скрывать презрение к этим выродившимся потомкам некогда могущественных народов. На каждом шагу им давали почувствовать тяжесть давившего их ига.

В данном случае, однако, гордый испанец совершил грубую ошибку, и вот почему. Индейцы, задевшие его самолюбие, не принадлежали к тем, которые уже три столетия подчинялись кастильскому могуществу. Они всего лет тридцать как поселились в этих местах по собственной воле. Это требует объяснения, которое мы и намерены дать, извиняясь перед читателем за отступление.

Есть народы, которым суждено роковым образом исчезнуть с лица земли. К их числу принадлежит красная раса, бывшая сама себе злейшим врагом.

Индейцы, вместо того чтобы общими силами бороться с притеснителями и свергнуть их тиранию, тратили все мужество и энергию на борьбу между собой. Эта ожесточенная борьба, происходившая между людьми одной крови, возникла из-за пустых, в сущности, причин, но скоро она разделила массу воинов на два враждебных лагеря.

Таким образом, целые народы, когда-то многочисленные, сократились до нескольких семейств и вскоре совсем исчезли. Только немногие воины нашли спасение в бегстве, часть их приняла покровительство другой нации и слилась с ней.

Сколько сильных народов эпохи открытия Америки теперь исчезло почти бесследно!

Первые завоеватели, движимые религиозным фанатизмом и ненасытною жаждой обогащения, были безжалостны к покоренным, и немало последних пало жертвою работ в копях.