За крокодилами Севера (СИ)

Я вспоминаю сейчас Москву-реку, свои школьные годы. Мы жили тогда на Извозной улице (ныне — Студенческая), рядом с окружной железной дорогой. И стоило перейти Можайское шоссе (теперь — Кутузовский проспект), и ты оказывался на берегу Москвы-реки. Река здесь считалась чистой — никаких промышленных стоков здесь в воду не поступало, и возле железнодорожного моста рыболовы-сторожилы полавливали в то время с лодки в проводку на пареный горох очень приличных язей. Не отставали тут и мы, мальчишки, разыскивая по реке ершей и пескариков. Ловили в то время рыбу и напротив Краснопресненского парка, со стороны будущей гостиницы «Украина». Но дальше, к Дорхимзаводу, наши рыболовы не заглядывали — от Дорхимзавода в Москву-реку приходила по сточной трубе дымящаяся, пузырящаяся грязь-жижа. Эта грязь-жижа пузырилась здесь и по зиме, и возле теплой воды крутилась, видимо, и какая-то несмышленая рыбешка, но этой рыбешкой все наши рыболовы определенно брезговали.

Ловили мы рыбу в Москве-реке и на Филях, ловили на донки на выползка по весне тех же язей-подъязков, по льду разыскивали здесь пузатеньких ершиков и гладеньких пескариков. Ну, а дальше, к Крылатскому, рыба вообще была самая замечательная… Знали мы и дорогу в Рублево — там вода в реке была совсем чистой. И сейчас рыба в Москве-реке, значительно выше столицы, (официальные данные) весьма чиста и вполне пригодна в пищу.

Ну, а какова же рыба в Москве-реке в черте столицы, где водоем принимает все т. н. поверхностные и промышленные стоки?.. Увы, я располагаю тут конкретными данными только за 1993–1994 годы: «Усредненные показатели концентрации тяжелых металлов в теле рыб не превышали санитарных норм (СН), но по отдельным постам наблюдения были значительно выше. Например, содержание цинка в плотве в районе Бесединского моста превышало СН в 32,2 раза, меди — в 7,8 раза, свинца — в 35 раз, а мышьяка — в 2 раза.» (журнал «Вода и экология» № 2 за 2005 год)… Говорят, что сейчас в реке Москве что-то изменилось к лучшему, хотя, как мы с вами узнали из доклада Минприроды РФ: «Вода р. Москва характеризовалась в диапазоне от «грязной» до «очень грязной». В реке выше и ниже д. Нижнее Мячково увеличилось содержание нитритного азота в З раза, достигнув 10–15 ПДК, максимальная концентрация была 80 ПДК. Высокое загрязнение р. Москва наблюдали: у г. Москва, ниже нефтезавода, аммонийным азотом до 10–12 ПДК, нитритным азотом до 11–12 ПДК, нефтепродуктами до 49 ПДК; у г. Коломна фенолами до 32 ПДК.» К сожалению, здесь нет данных по содержанию в водах Москвы-реки тех же тяжелых металлов… И еще: очень хотелось бы попросить нашу московскую науку провести старательный анализ той рыбы, которую добывают и добывают наши лихие спортсмены-спиннингисты на своих соревнованиях в р. Москва в районе Бронниц, а у самих участников соревнований поинтересоваться, как распоряжаются они пойманными судаками и щуками: отпускают ли обратно в воду, потребляют ли сами или, как их коллеги под Ярославлем, дарят опасную для здоровья рыбу, детским домам?

В то время, когда я проживал на своей Студенческой улице и полавливал разную рыбешку в Москве-реке на Филях, в Рублево, возле Тучково, мы вообще не слышали, не знали ничего о каких-то там ПДК по тяжелым металлам, по ядохимикатам, которыми позже щедро «одарили» в том числе и нашу Москву-реку, но всегда очень верно держались правила, доставшегося нам еще от наших внимательных предков: ГРЯЗНАЯ ВОДА — НЕГОДНАЯ РЫБА! Мы точно знали, что если воду из реки, озера почему-либо нельзя пить, то рыба, которая водилась тут, в пищу никак не годилась.

Это правило на Руси утверждалось еще в то время, когда наши реки и озера не знали опасных промышленных стоков, и тогда этим правилом пользовались, если приходилось добывать рыбу в водоеме, пережившем тот же зимний замор. Не жаловали наши предки и рыбу, живущую в грязной, худой воде. И действительно, рыба, добытая из заморного водоема еще до самого замора или зимовавшая в водоеме, которому замор всего только угрожал, но не состоялся, на вкус была просто отвратительна. Нет, в ней не было еще того же свинца или тех же нынешних ядохимикатов, но такой рыбой определенно брезговали.

И сейчас это охранное чувство — брезгливость, должно быть знакомо каждому из нас, и тогда, встретив водоем неопрятный на вид, водоем, воду из которого скорей всего нельзя пить, мы сами, без предупреждений санитарных служб, откажемся от рыбной ловли в таком месте.

Все это я говорю не ради красного словца… Меня крайне беспокоит, например, нынешнее нашествие оглашенных рыбаков на Волго-Ахтубинскую пойму. Волгу, Ахтубу и их многочисленные протоки в районе Петропавловки, выше и ниже, я знал еще в самом начале шестидесятых годов. После работы и в выходные дни мы ловили здесь рыбу, варили уху и в удовольствие пили сырую волжскую воду. Но это было давно…Кое-кто из моих знакомых регулярно посещает и сейчас известные мне места, посещает и саму волжскую пойму и жалуется, что там очень много отдыхающих, но рыба вроде бы пока еще есть. Спрашиваю: «А знаете ли вы, что вода в Волге на территории Астраханской области характеризуется, как «загрязненная» и «грязная», а рукава нашей великой реки в этих местах встречают нас только «грязной водой»? А если вы решите спуститься по Волге вниз, за Астрахань, то тут приготовьтесь к встрече с совсем не благополучной водой».

Ко всем прочим природным чувствам, включая и чувство брезгливости, что ограждают нас от разных опасностей, я бы хотел добавить и чувство безопасной среды, которое может развиться в человеке со временем, придти с опытом, если ты обеспокоен состоянием окружающей тебя природы, если внимательно отмечаешь для себя все, что происходит в близкой тебе природной среде. И такое чувство безопасной среды, если оно отметилось в тебе, может быть очень полезным (и высоко оцененным!), когда речь зайдет об определеии экологического качества того или иного района, водоема.

Точный и исчерпывающий лабораторный анализ качества нашей среды обитания очень дорог, он требует и много денег и много времени… Мне приходилось интересоваться, как точно и быстро определяются в воде Балтийского моря все ядохимикаты, попадающие сюда с сельскохозяйственных угодий. Таким контролем в Скандинавских странах в конце восьмидесятых годов прошлого столетия занималось всего несколько лабораторий, которые могли в то время обнаружить в воде всего лишь несколько пестицидов и гербицидов. И сложностью такого контроля в то время успешно пользовались производители ядохимикатов. Как только контролеры осваивали методику определения очередного пестицида или гербицида, так промышленники тут же снимали этот ядохимикат с производства и начинали выпускать новый, который контролеры пока не могли обнаружить в морской воде. Зная все трудности такой охоты за ядохимикатами и их производителями, скандинавские «зеленые» и предлагали самый простой выход из создавшегося положения: запретить использовать опасные ядохимикаты в сельском хозяйстве, т. е. вернуться из среды обитания, которую человек успел сильно загрязнить, в чистую среду.

Я не очень верил тогда, что эти ревностные защитники родной природы победят в той борьбе, но их поклонение чистой среде обитания помнил всегда.

Чистая вода — чистая рыба! Это все из той же области борьбы за сохранение здоровья общества. Это все то же ответственное чувство благополучной среды обитания. Может быть, я, обращаясь к требованию именно такой среды обитания для каждого человека, живущего на земле, тоже немного похожу на защитников природы из Скандинавии, но что делать, если развилось во мне со временем это чистое чувство. И другой раз не надо мне точных научных данных, не надо запретов санитарной инспекции: встретив тот или иной водоем, знакомишься понемногу с водой, с берегами, с людьми, обитающими возле этого водоема, узнаешь, что вокруг этого водоема, какие ветры господствуют здесь в какое время, что они могут принести с собой, и очень скоро начинаешь более-менее точно чувствовать, как живет эта вода, чем больна она, чего именно не хватает ей для полного счастья. Ну, а если эта вода чиста, если еще не испорчена, не оскорблена людьми, то, значит, чиста, пригодна в пищу и живущая здесь рыба.