Живое море

Два часа мы провели в страшном напряжении, прежде чем вырвались из этого затонувшего стобашенного города. Я поклялся больше никогда не входить вечером в лабиринт красноморских рифов, какими бы заманчивыми они мне ни казались. Но вот нервы успокоились, и я стал размышлять над загадкой строения этих башен. Самые короткие из них намного не дотягивались до зоны фотосинтеза. На таких глубинах рифообразующие кораллы не могут развиваться. Я проверил данные по другим участкам Красного моря. Профиль, показанный самописцем в районах Дедалуса и Фарасана, очень напоминал бастионы Зеленого рифа. Высота выступов различна, но в общем очертания сходны: плоская верхушка, отвесный спад на четыреста — шестьсот футов, потом еще на тысячу пятьсот футов вниз идет сорока-пятидесятиградусный склон. Точная копия горы Сен-Мишель, с поправкой на вертикальный масштаб.

Как возникли эти «морескребы»? Геологи говорят, что рост кораллового острова начинается, когда его строители обосновываются на скале, достигающей зоны фотосинтеза, где для них есть питание. По мере того как скала погружается все глубже, крохотные организмы, живущие за счет света и тепла, наращивают ее сверху своими скелетами. Скорость строительства зависит от скорости погружения. И когда опускание земной коры прекращается, полипы завершают свой труд. Под водной гладью таится риф — потенциальный коралловый островок.

Видимо, дно Красного моря колебалось очень неравномерно, одни участки опускались быстрее других, так. что полипы не поспевали надстраивать их, Попав в холодные, темные глубины, они прекращали свой труд, а соседний столб еще продолжал расти. Наше открытие едва не стоило нам жизни.

Из всех этих рифовых сооружений самое дикое место — Фарасанская банка, которая протянулась на триста пятьдесят миль и достигает в ширину тридцати миль. Рифы и островки занимают площадь в шесть миллионов акров у побережья Хиджаза и Йемена. Невообразимый хаос выступов, мелей, окутанных пеной рифов и других притаившихся взломщиков корабельных днищ создан колониями крохотных тварей, которые видоизменяют лик нашей планеты куда более заметно, чем это до сих пор удавалось человеку.

Северные Фарасаны, область кипучей подводной жизни, очень мало изучены гидрографами. Внутренняя часть представляет собой белое пятно, на котором картографы написали: «Эта зона, опасная для навигации, испещрена рифами, и проходов фактически нет». До середины XX столетия здесь, рядом с великим водным путем, сохранился неизведанный, опасный уголок земного шара. «Калипсо» и ее катера снова и снова вторгались в пределы этого белого пятна, соблюдая только одно ограничение: мы следили за тем, чтобы ночь не застигла нас среди рифов. В освещаемой солнцем толще Мирового океана трудно найти более увлекательное для подводных пловцов место, чем Фарасаны.

Здесь мало кто бывал и почти никто не нырял. Разве что арабы иногда наведываются сюда в поисках жемчуга. А чтобы хоть немного изучить богатейшую фауну и замечательные «постройки» северных Фарасанов, нужно не один десяток лет поработать под водой! Внешний барьер составляет извилистые рифы, присыпанные горсткой песка, который дает им право называться островками. Посмотришь издали — острова будто обрамлены жемчужным ожерельем. А вблизи оказывается, что жемчужины всего-навсего перегоревшие электролампочки; их выбрасывают с проходящих мимо танкеров.

Гладкое, без единой морщинки море, великолепный риф и легкие подводные кулисы приманили «Калипсо» к самому крупному во внешней цепи острову Мармар. Крутой берег с промоинами был отличной пристанью. Автомобильные шины смягчили удар деревянного борта о риф; торчащие глыбы коралла заменили нам швартовые тумбы. Один сонный калипсянин, проснувшись оттого, что смолк баюкающий гул машины, глянул через борт, увидел у самой поверхности воды кораллы и ворвался на мостик с криком:

— Как это вы ухитрились посадить судно на мель? Симона указала на бугор за промоиной:

— Ничего не поделаешь, теперь нам до конца жизни сидеть вон там и дистиллировать воду.

А я показал ему эхограмму: под килем пятьсот футе в. Два дня «Калипсо» спокойно отдыхала в коралловом доке, пока мы исследовали подводные склоны Мармара.

Пляжи Фарасанского архипелага кишат длинноногими квадратными крабами-привидениями грязно-желтого или розового цвета, под стать песку. Глаза на длинных стеблях — настоящие перископы. Сойдешь на берег — десятки «длинноглазых» крабов мчатся к тебе, петляя среди электролампочек, как «Калипсо» среди рифов. Сделаешь угрожающий жест — тотчас прячутся, только глаза торчат из песка. Или юркнут в воду и выставят свои перископы. Наш Скаф часами играл с ними в «салки». Смотришь, уже опять роет лапами песок; да разве до них доберешься!

Тазиеву крабы-привидения показали себя с другой, совсем не смешной стороны. Однажды он решил переночевать на островке, покрытом тощим кустарником, и отправился на берег, захватив маленькую палатку. А утром вернулся на борт совершенно измученный и поклялся, что никакие силы не заставят его повторить этот опыт. Ночью тысячи «длинноглазых» осадили его палатку, и он, вместо того чтобы спать, до утра жег костер, держа круговую оборону.

Нам попадались признаки того, что люди все-таки навещали бесплодные Фарасанские острова. На песчаной косе Малату мы увидели могилы, обложенные скелетами морских черепах. Коралловые могильники были обращены в сторону Мекки. И в других точках внешнего барьера нам встречались мусульманские захоронения, украшенные черепаховыми костями или раковинами. Что за суровая секта избрала для последнего убежища столь дикий край, где только птицы, крабы да черепахи оплакивали покойных?

А в Порт-Судане мы выяснили, что это вовсе не были добровольные отшельники. На африканском берегу собирались полчища паломников, готовых отдать все свое земное имущество в уплату за перевоз из Порт-Судана и Суакина в Джидду, через которую проходил единственный путь в Мекку. И тут чернокожие мусульмане узнавали, что Саудовская Аравия взимает в Джидде с паломников пошлину, превышающую многолетний заработок большинства из них (эту пошлину отменили только в 1955 году). И в Судане возникали огромные лагеря застрявших богомольцев.

Находились «благодетели», они тайком знакомили паломников с владельцами заруг, предлагавшими высадить их в укромном уголке, подальше от сборщиков пошлины. Маленькие суденышки шли через Красное море, битком набитые благочестивыми мусульманами, и многие пассажиры умирали в пути. Держать на борту покойников нельзя, а хоронить их в море не положено, Коран не позволяет. Вот и появились могилы на Фарасанах.

Мы использовали официальные «ворота» паломников — Джидду как базу, через которую к нам прибывали припасы и почта, а также новые научные сотрудники, сменявшие своих товарищей. Однажды утром я отправился в местное отделение Индокитайского банка, чтобы обменять аккредитив на наличные для уплаты жалованья команде «Калипсо». Француз-управляющий отпер дверь своей конторы, и тотчас туда ворвалась целая гурьба местных дельцов. Все кричали и тянули его к себе, но особенно неистовствовал четырнадцатилетний парнишка, который, по словам управляющего, в день совершал сделок на сумму до десяти тысяч долларов серебром. В Джидде признавали только серебряные монеты, и требовались мощные грузовики, чтобы перевозить деньги, иначе мог застопориться весь бизнес. Получив мешок денег — месячный фонд зарплаты команды «Калипсо», я попытался было поднять его. Куда там!

Наряду с серебром высоко ценятся в Саудовской Аравии черные кораллы, из которых делают четки для богатых. В Красном море мы находили черные кораллы на глубине от восьмидесяти до двухсот футов и, ныряя за ними, поняли, почему их считают редкостью.

Эта разновидность горгонарии представляет собой похожие на тамариск бурые кусты высотой от шести до девяти футов. Ствол черного коралла толщиной в руку, густые ветви покрыты слоем липкой слизи. Мы часто находили на ветвях жемчужницы, но сорвать бурую горгонарию нам оказалось не под силу.