Следы на воде

Озеро, где проходило мое знакомство с обитателями подводного мира, носило все характерные признаки глухого таежного озера. Темные от глубины плесы граничили здесь с обширными мелкими пространствами, а берега были основательно завалены упавшими в воду деревьями. Такие деревья рыбаки называли вершинами, и именно здесь, около самых вершин затонувших елей, щуки и устраивали свои далеко выдвинутые от берега охотничьи засады.

В такой заводи щука могла стоять часами, никак не выдавая своего присутствия. Рядом вертелась мелкая рыбешка, но хищник «молчал». Что мешало ему плотно позавтракать: то ли недостаточная уверенность, что силы, потраченные на атаку, полностью окупятся, то ли неподходящее для трапезы время?

Последнее предположить я никак не мог, наблюдая, как местные рыбаки расправляются с вершинами… В любое время дня рыбак направлялся к затонувшему дереву, опускал щуке под нос судорожно бьющуюся на крючке сорожку и почти тут же с шумом и плеском доставлял в лодку очередной увесистый трофей.

Не менее тщательно обследовал вершины и я и всегда приходил к одному и тому же выводу: щука, стоявшая в засаде, то есть занявшая вершину, редко когда отказывалась от предложенного угощения. Этих щук можно было даже кормить, как всякое другое животное, еще недостаточно привыкшее к нам…

К длинному удилищу я привязывал толстую леску, а крючок заменял кусочком мягкой проволоки. Небольшая сорожка опускалась в воду, старалась освободиться от проволочных пут, падала на бок, поднимала хвост – словом, вела себя несколько отлично от своих благополучно здравствующих собратьев. И казалось, щука только и ждала этого случая – она стрелой вырывалась из засады и утаскивала мое подношение… Новая сорожка крутилась на одном месте, и снова хищник, не обращая внимания на здоровых рыбешек, что толкутся около его пасти, бросается к жертве, отличающейся от сородичей своим поведением.

«Переговоры» у вершин проводились обычно неторопливо. С каждым последующим подношением мой партнер становился менее активным и, как правило, после третьей порции лакомства наотрез отказывался отвечать мне желанным вниманием.

Насытившаяся щука медленно покидала засаду и незаметно уходила к берегу, в глухой, непролазный завал. Тогда я опускал свое подношение поглубже, к следующим затонувшим ветвям, и на «переговоры» вызывался очередной, как правило, более солидный партнер. Новый полномочный представитель подводного мира также предпочитал поскорее насытиться, а после насыщения лениво удалиться на отдых. Следом за второй щукой могла наступить очередь и третьей, томившейся пока в ожидании.

Кормление первой и второй рыбин обычно никогда не проходило в спокойной, сдержанной обстановке. Щуки оставались щуками, а щукам к добыче полагалось бросаться: удары хвостов, плеск воды, разлетающийся в сторону веер напуганных сорожек – все было как при настоящей охоте. Но ни шум, ни возня соседа, видимо, не тревожили обитателей следующего этажа засады – эти подводные охотники невозмутимо ждали своей очереди.

Дипломатические контакты с подводными охотниками, успех первых «переговоров», казалось, открывали путь к дальнейшему сближению представителей двух разных миров, и я реально мечтал уже о том времени, когда приучу щук получать мои дары в строго установленное время.

Теперь обильное кормление рыбин, явившихся ко мне по вызову, проводилось в определенные часы, время кормления строго выдерживалось изо дня в день, но щуки, к сожалению, оказались тут неблагодарными учениками – они еще не поднялись в своем умственном развитии даже до уровня диких уток, которых без особого труда можно было приучить по часам являться к обеденному столу.

Как ни старался я «объяснить» своим подопечным, что у каждой приличной щуки должны быть и завтраки, и обеды, и ужины и что эти завтраки, обеды и ужины изо дня в день должны проходить в одно и то же время, но из этого ничего не вышло. Порой щуки торчали в своих засадах целыми днями и всегда были готовы к принятию пищи, а другой раз разыскать этих рыбин никак не удавалось. В такие пустые дни я удивленно отмечал, что возле вершин нет и вечно крутящихся здесь сорожек. Оказалось, что кроме моих обильных подношений непременным условием для щучьих засад было наличие вблизи засады потенциальной добычи. И стоило сорожкам по какой-то причине покинуть вершину, как следом за ними из засады исчезали и мои вчерашние щуки… Сытые, ленивые хищники и те всегда следовали за добычей, как следуют волки за стадом диких северных оленей…

Неудача, которой окончилась попытка приучить щук к постоянным местам «переговоров», заставила меня вспомнить тяжелый берестяной поплавок…

Еще не так давно меня занимал один странный рыбак. Этот рыбак без устали бродил по берегам озера и всегда возвращался домой с десятком хороших щук. У этого везучего человека были солидное березовое удилище, толстенная леска и громадный поплавок, сделанный из бересты. Причем увесистый берестяной поплавок преднамереняо громко опускался в воду. Такая снасть казалась мне варварской, но успехи рыбака заставляли задумываться…

Свой успех рыбак объяснял просто: бульканье поплавка напоминает всплеск небольшой рыбешки и привлекает щук. Щука якобы, услыхав бульканье, незаметно покидает засаду и крадется по дну к источнику звука… Четыре, пять ударов берестяной трубки по воде – и старик безошибочно определял, есть ли поблизости рыбина и расположена ли она в данный момент поохотиться.

Старый рыбак оказался прав… Берестяная трубка, неглубокий удар по воде – и почти тут же первый гость. Рыбина подошла и замерла недалеко от лодки… Затем точно так же состоялись и вторая, и третья… и пятая встречи. Я строил планы точного учета щук в озере, мечтал о том, как буду водить рыбу по озеру следом за своей лодкой. Но уже на следующий день щуки не так резво откликались на мои призывные сигналы… Я снова обратился за опытом к дотошному рыбаку и выяснил еще одну деталь его успеха: больше одного дня на озере старик не булькал – старик менял озера, объясняя свои вынужденные переходы тем, что щуки скоро узнают обман…