Перо ковыля

Чибис

У двух весен могут быть похожие или даже одинаковые дни, но полностью ни одна не повторяет другую. То ее первый месяц только по календарю весенним называется, а сам ни шага против зимы не сделает, то он с первого до последнего дня солнечный, то по-осеннему дождливый, то не в меру ветреный, то тих, как бабье лето. А один во всем Черноземье выдался необыкновенно пасмурным. Все его ясные дни можно было пересчитать по пальцам одной руки. И ветра хорошего не было, чтобы разогнать серую пелену туч. Без солнца же и теплого ветра весна не весна: нет у нее ни веселых ручьев, ни настоящего перелета, чтобы птица валом валила. И как-то незаметно, словно поодиночке, собирались в грачевники грачи, как-то неуверенно окликали своих полевые жаворонки, невыразительно звучали песни первых скворцов. Медленно ширились проталины на озимых и паровых полях, медленно сырел и оседал снег по лесам и лощинам, медленно натекала вода на поголубевший лед Битюга. Для появления птичьих караванов не хватало солнца, попутного ветра и половодья. Густые туманы висели и над речными долинами, и над равниной.

Но вот наступило утро, когда, несмотря на пасмурную погоду, будто почувствовав ее близкую перемену, на опушке зазвенела желтогрудая овсянка. В отдалении, как эхо, повторила простой напев другая. А еще через полчаса овсянки пели везде: на полянах, по углам больших сеч, у дорог и кордонов Хреновского бора. И словно для того, чтобы эти звенящие звуки могли подняться повыше, над вздувшейся рекой, над посвежевшим лесом и черно-пегими полями открылось голубое оконце. За ним — другое, пошире, почище. И вот уже не тяжелые тучи, а легкие, светлые облака поплыли в ту сторону, куда отступала зима.

И рядом с плывущими облаками, как их попутчики, потянули на северо-восток многокилометровые нестройные грачиные колонны. А пониже грачей легким, порхающим полетом понеслись небольшие стайки франтоватых чибисов. Грач, конечно, еще долго будет оставаться весенней птицей, но большой грачиный прилет уже не производит впечатления, потому что примелькались за долгую зиму тысячи зимующих черных птиц. Чибисы же дарят радость возвращения настоящей весны. У них и полет какой-то радостный: будто немного пританцовывают в воздухе. Правда, смелые одиночки-разведчики появляются иногда у Битюга и в других местах, когда на белом покрове полей нет еще ни пятнышка темного, а русло реки угадывается только по рыбацким лункам да родниковым промоинам. Тогда они — самые ранние в Придонье из всех перелетных птиц.

Летят чибисы днем, тогда как другие кулики в основном путешественники ночные и встретить их стайки в полете засветло удается не чаще, чем сову в солнечный полдень. Летят не только над речными долинами и полями: иногда взгляд ловит их в городском небе, но мелькание широких крыльев слишком быстро исчезает за высокими громадами домов.

Чибисы — из тех куликов, которым не нужны ни болото, ни чистые песчаные берега. Они жители низкотравных лугов, где имеют хороший круговой обзор, не взлетая с земли. Чибисы охотнее гнездятся на почти голом месте, нежели на хорошем сенокосном лугу. А прилетают и начинают гнездиться рано, когда на больших реках разливы еще скрывают просторные займища, но большинство и не ждет, пока сойдет полая вода. Сыроватые степные солонцы среди полей, выбитые пастбища вокруг степных озер, «потные» места, мокрые огороды в долинах малых рек, осушенные торфяники — вот что устраивает этих птиц.

Есть на левобережье Битюга, южнее его медлительного притока Курлака, среди черноземных полей небольшая луговинка на пологом склоне. Пробовали засевать ее пшеницей и просом, но что-то у этой земли мешает расти посевам. На ней и трава не выше, чем в половину заячьего роста. Стелется тут клеверок-пустоягодник, полынь низкорослая вдается в него седоватыми языками. Для полей эти травы не опасны, это не сорняки. И зеленеет луговинка с самой ранней весны чуть ли не до настоящих снегопадов. Нравится она чибисам, и с первого дня прилета в наши места до золотой осени останавливаются на ней и здешние, и пролетные стайки. Вода недалеко, а это почти обязательное условие даже временного пребывания чибисов, хотя не замечено, чтобы она была нужна птицам для питья или купания.

Первые стайки летят транзитом, останавливаясь покормиться около полевых луж, у дорог, на незатопленных половодьем берегах и островах, где вода выживает из земли разную мелкую живность. Чибисы не прощупывают почву, подобно другим куликам, клювами и охотятся только на глаз. Движения стайки чибисов на кормежке похожи на примитивный древний танец, в котором нет общего рисунка, нет общего ритма, но каждая птица повторяет и повторяет одни и те же движения. Опустившись на землю, клювом к ветру, чибисы замирают неподвижно, кто где стал. Потом то одна, то другая птица делает два-три коротеньких шага вперед, наклоняется всем корпусом, прицеливаясь, и быстро тычет коротким клювом в землю. После такого поклона переступает еще раз, словно восстанавливая равновесие, и замирает вновь, будто забыв, что делать дальше.

Поле зрения у чибиса — полный круг. Поэтому, заметив движение добычи у себя за спиной, птица не оглядывается, а делает неуловимый разворот на сто восемьдесят градусов, прицеливается, склевывает насекомое, улиточку, червя и принимает прежнее положение: клювом к ветру. Ни суетливой беготни, ни торопливого прощупывания почвы наугад, а лишь спокойное и терпеливое ожидание. Раз, два, три — стоп, поклон; раз, два — стоп.

В конце лета и осенью, когда из травы так и брызжут разные коньки и кобылки, чибисы охотятся на этих прыгунов совсем иначе. Тут, наоборот, требуется проворство, чтобы схватить насекомое сразу после скачка, в тот миг, когда оно еще не готово прыгнуть снова. Издали такая охота похожа на игру в короткие перебежки — кто вперед добежит до края луговинки. Но, видно, правила в этой игре не строги. Не добежав до финиша, чибисы взлетают плотной стайкой, делают широкий разворот, опускаются почти на то же место, откуда начинали игру, и — побежали снова.

Настоящий весенний танец чибиса — в полете. Танец, в котором ему не нужны партнеры, но всегда есть зрители. Эти танцы начинаются вскоре после прилета птиц на гнездовые места. Самец, взлетев на метр-полтора над землей, разгоняется сильными взмахами крыльев, накреняясь на каждом третьем или четвертом взмахе то вправо, то влево и не набирая высоты. Широкие крылья, рассекая воздух, рождают звук, который в тихую погоду слышен метров за двести, а иногда и дальше, как отчетливое «ффух-ффух-ффух». Развив предельную скорость, чибис круто, почти свечой взмывает вверх и продолжает горизонтальный полет уже в ином темпе. Взмахов больше не слышно, но далеко разносится чуть протяжный, сипловатый крик, который трудно передать буквами. Этим криком, иногда до четырех раз кряду, птица словно объявляет о намерении совершить нечто особенное. За возгласом-вступлением следует визгливое «кви-кви», и снова вскрик, похожий на первый. В этот момент воздушный танцор приостанавливается и, почти опрокинувшись на спину, падает вниз, увеличивая скорость падения резкими полувзмахами крыльев.

Высота, с которой чибис устремляется к земле, невелика, но он с такой стремительностью проносится эти несколько метров, что восхищение перед его мастерством мгновенно сменяется тревогой: вот-вот черно-белая крылатая фигурка врежется в мокрую пашню, став комком испачканных грязью перьев. Сколько раз видел я по весне, как токуют чибисы, а все не могу подавить в себе беспокойство при виде этой удали. Иногда птица исчезает из виду, проносясь бреющим полетом между оплывшими гребнями борозд зяби, едва не касаясь их кончиками полетных перьев. И снова — разгон и повторение тех же движений полета-танца, и снова над полем или мелеющими разливами, над гладью степного пруда раздается быстрое «ффух-ффух-ффух», в которое вплетается тихий, жестковато-скрипучий звук трущихся друг о друга перьев.