Под знаком тигра

Хоть погладить такого! Потихоньку перебирая ногами по скользким валунам, подхожу к нему ближе. Таймень стоит! Ближе. Протягиваю руку и дотрагиваюсь до его спины! Рыбина чуть шевельнулась. Стоит! Ох и идиот! – не сообразил вонзить ему в пасть два целых крюка якоря! Тянусь достать блесной до его пасти, совсем чуть-чуть не хватает до него дотянуться, но вода уже доходит до подмышек!..

Вспышка. Почему-то резко высветилось в памяти, как тигриная лапа просунулась меж брёвен, стальной коготь зацепил меня за нагрудный карман кожаной куртки и потащил из, казалось бы, надёжного бункера, сооружённого из брёвен плавника на берегу укромной бухты…

…Освободившийся таймень, вконец измотанный, хватает воду светлой пастью, насыщая тело кислородом. Позволяет погладить себя по спине и ещё долго стоит, не шевелясь, словно зная тщетность моих усилий дотянуться до его пасти и зацепить ещё раз якорем.

А сфотографировать дикого тигра в природе несложно: находишь место, где он часто появляется, выкладываешь приманку, делаешь или засидку на дереве, или крепкое убежище в яме и, набравшись терпения, ждёшь.

Так и я, сорвавшись с тигриного когтя, совершенно не мог пошевелиться и, судорожно хватая воздух, отрешённо глядел, как лапа снова и снова шарила прямо перед глазами четырьмя смертельными остриями. Медленно, глубоко и явно я переживал чувства сорвавшейся рыбы.

Плен

– Ох и влип я однажды в историю! В плен попал… к тигру. В плену у тигра был. М-да-а. Красиво звучит! Вот и голова такая красивая стала. Белая. Седой как лунь. Ведь сорока еще нет! Врагу не пожелаешь. А ты спрашиваешь: «Почему седой?»

– М-да-а. Вот потому и седой. Думал, что только во времена великого путешественника Пржевальского тигры среди бела дня собак таскали, лошадей-коров давили, да людей не боялись. Ан – нет. Тигр есть тигр и тигром останется. Всегда так было и будет. Точно!

– Да не-е. Не на дерево загнал. Не-е. Это слишком просто. Тут извращение в высшей степени и-зы-скан-ней-ше-е. Можно так сказать? Во-от. И-зы-скан-ней-ше-е из-вра-ще-ни-е. Поиздевался-а-а!

– Да как? А вот так! Послушай, может, пригодится…

Приехал как-то я к своему охотничьему зимовью. Часа в четыре – ещё солнце светило. На ЗИЛ-157. Знаешь такую машину? Во-от. «Колуном» его называют за простоту, надежность, проходимость и неповоротливость. Выгрузил продукты, капканы. На неделю же приехал. Растопил печь, завел мотопилу, напилил дров. Альта – собачка моя – лаечка восточносибирская, соболятница-кабанятница, убежала от шума да дыма проверить свои владения. Да… Напилил-наколол дров на неделю, приготовил ужин. Нарезал хлеба, заварил чаю, налил в миску супа, разделся, сел за стол, взял ложку и… тут-то всё и началось.

В дверь ударило что-то мягкое, зацарапало, заскулило.

– Альта, ты чего?

Только приоткрыл двери, та – как мышь – шмыг и под нары забилась. Поня-ятно: тигр в гости пожаловал. Это ж никакой охоты не станет – так и будет то сзади, то спереди, то сбоку над душой ходить, пока собаку не выцапает.

Взял карабин, вышел на крыльцо да разрядил всю обойму в кусты вокруг. «Ну вот, – говорю, – Альта, иди в свою конуру – ушло твое пугало». Выгнал собаку, налил ей супца в мисочку. Зарядил и поставил карабин возле двери. Только сел за стол и в руку ложку взял – опять в дверь – стук, скулеж, царапанье.

Вот, гад! В зимовье её запустить? – Не годится в тепле промысловой собаке томиться. Да и будет всю ночь тигр об углы тереться, да снегом скрипеть. Стрельбы не боится. Так уже было у моего друга. Не выспишься.

А посажу-ка я её в кабину! Взял собаку на руки – брыкается, рвётся: никогда на руках не бывала. И понёс к машине. Машина в 20 метрах от зимовья.

Ты понимаешь, какой тигр наглый?! Только дверцу машины открыл, а он – вот он – идет прямиком из-за зимовья. Здоровенный! Ещё не стемнело, силуэт хорошо видно.

Куда деваться? – Я в машину! Хлопнул дверцей, сижу и матерюсь. На себя, на собаку, на тигра. Матерюсь, а он… идё-о-от! Подошёл к машине, обошёл вокруг – и под кабину заглядывает – щель ищет, паскуда! Собака ни жива ни мертва и, вроде, не дышит. К ногам прижалась, только вздрагивает иногда при шорохе. А он, подлюка, прыг – на капот, когтями скребёт – капот-то скользкий. Мордой в стекло потыкался: хорошо, что стёкла покрыты изморозью, ничего ему сквозь них не видно – и на крышу кабины полез. Как крыша жестяная хрустнула и прогнулась, так мне совсем нехорошо стало. Всё, конец, думаю.

Щас стекло вывалится и крючки когтей подцепят меня намертво. Не сорвёшься. Это же надо так влипнуть?! Карабин в зимовье, аккумуляторы – оба – с машины снял, да под нары поставил, чтоб за неделю на морозе не разрядились. Ты понимаешь?! Над головой громыхает-гнется жестянка кабины. Да-а-а…

Стал в себя приходить, когда замерз. Тигр давно уже с кабины спрыгнул да улегся меж машиной и зимовьем, а я всё в оцепенении: под впечатлением, как крыша, прогнувшись, головы коснулась. Словно тигриная лапа вдавила меня по самую макушку в землю-матушку. Со всех сторон давит: не вдохнуть, не шевельнуться. А земля холодная, холод просачивается сквозь кожу, стынут мышцы, тянет сухожилия, крутит кости, сердце холодеет, замирает… Б-р-р-р!

Может, и замерз бы, если б собака не шевельнулась. Очнулся, чувствую, что рук и ног не ощущаю. Стал шевелиться, дергаться, растираться. Отскрёб лёд на стекле, глянул – стоит, стервец, перед машиной, слушает внимательно мой скрежет, как лучшую музыку. Луна полная, снег. Книгу можно читать, а тигра почти не видно: только тень его, да над тенью что-то призрачное, полупрозрачное чуть светится, словно оболочка души дьявольской. Вот он какой, лунный зверь!

Я ногами топаю, на сиденье прыгаю, ору-ругаюсь, а тот стоит, наслаждается. Сел потом тигр, завалился на бок, посучил лапами, перевернулся на спину, ёрзает на снегу. Весело ему, завывает, урчит, только смеха демонского не хватает.

Собаку к себе прижал, руки грею – нормально рукам, а ногами топаю – ноги мерзнут. Выскочил-то без портянок – носки только на ногах, под курткой только одна рубаха, хорошо, что шапку надел. Повезло мне, что мороза сильного не было.

На крики тигр внимания не обращает. Нашел спички в бардачке, стал зажигать, швырять из приоткрытой дверцы – стекло опускать боялся: вдруг поймёт тигр, что это не одно целое с дверцей, да и лапой попробует на прочность. Но тигр только голову опускает к упавшим спичкам, да следит, как они потухают в снегу. Надергал из сиденья ветоши какой-то, обмотал гайки, поджигаю да швыряю в зверя. Но тот отошел подальше, улегся, вроде как заснул даже.

Я и волком выл, и орал, и железяками стучал, и дверцей хлопал: не уходит!

Стал песни петь, себя подбадривать: «Врагу не сдается наш гордый „Варяг”!» А ночь всё тянется. Что ты тут сделаешь? Остается одно: ждать до утра. Жду, ногами стучу – мёрзнут! Что делать? В кабине костёр не разведешь: машину спалишь. Да и из чего костёр? Из сиденья, что ли?

Приспособился боком приседать меж сиденьем и панелью. То на одной ноге, то на другой. Теплее. А пальцы на ногах всё равно мёрзнут. Нащупал под сиденьем железяку-монтировку, пропорол дерматин, разодрал сиденье, нащипал ваты, разулся, растёр пальцы, обвернул ватой, натянул носки, обмотал куском тряпки, сверху полиэтиленом – в сапоги уже не засунешь. Сначала одну ногу, потом другую. Ноги спасены! Засунул их в голенища – всё теплее. А ночь-то вся ещё впереди – луна только до половины добралась. Тигр всё стережет, не уходит. Как его прогнать?.. М-да…

Что-то изменилось…

С трудом выпрямляю затёкшее тело. Ноги? Да не-е – живы ноги. Луна перебралась на другую сторону, светит через стекло правой дверцы. Светит другим светом. В кабине изнутри выросла белая шерсть – иней. Иней белеет. Не желтеет от света луны, а белеет. Рассвет? Точно!