Невероятное путешествие

— Ну, не странно ли это? — говорила она, энергично стирая черные пятна на кафеле камина. — Он, должно быть хотел сказать, что заберет их всех на Хирон-лейк. Почему же он сделал так, ведь мы договорились иначе? Он ни слова не сказал об этом по телефону… Но, постойте, постойте… Я вспоминаю теперь — он как раз начал что-то говорить о них, и линия испортилась.

Как ни удивлялась миссис Оукс, что Лонгридж взял животных с собой, ей совсем не показалось необычным, что и кот поехал вместе со всеми. Она знала, что кот обожал автомобиль и всегда ездил с собаками, когда Лонгридж брал их куда-нибудь. Как многие сиамские кошки, он был послушен и воспитан не хуже собаки и, гуляя, всегда возвращался на свист.

Миссис Оукс подмела и вытерла пыль, потом заперла дом и возвратилась к себе в коттедж. Она была бы потрясена до глубины души, если бы узнала, что произошло на самом деле.

Две собаки и кот вовсе не сидели спокойно на заднем сидении машины Джона Лонгриджа, держащего путь на север, как доверчиво полагала миссис Оукс. Они находились за много миль отсюда…

Первые два часа они шли довольно быстро; лабрадор — слева от старого пса, который был почти слеп на левый глаз; бультерьер бежал, как всегда странно подпрыгивая и раскачиваясь, а лабрадор — легким, небыстрым скоком. Немного позади них шел кот; он часто отвлекался и останавливался, а потом снова догонял собак.

Когда лабрадор понял, что старый пес устал, он свернул с безлюдной посыпанной гравием дороги в полумрак соснового леса, к быстрому чистому ручью. Старый пес жадно пил, войдя в воду по грудь. Кот осторожно взобрался на нависший над водой камень и уселся на краешке. Потом они отдыхали под деревьями на мягкой сосновой хвое. Терьер часто и тяжело дышал, полузакрыв глаза, а кот умывался.

Так они провели около часа, пока солнце не стало проникать сквозь ветви. Тогда молодая собака вскочила, потянулась и пошла к дороге. Старый пес тоже встал на одеревеневшие, негнущиеся ноги, и опустив голову, пошел за лабрадором, слегка прихрамывая и помахивая хвостом коту, а тот вдруг заметался в пятне солнечного света и схватил медленно летящий лист; потом кинулся за собаками.

До полудня они двигались рысцой, по заросшей травой бровке тихой проселочной дороги, а заслышав гудки автомобиля, спускались в тянущуюся вдоль дороги канаву.

Солнце начало садиться и тени упали на дорогу. Кот все еще двигался бесшумно, равномерно и быстро, молодая собака тоже была бодрой, но старый пес чрезвычайно устал, он замедлил шаг и стал сильно хромать.

Они свернули в кусты и медленно двинулись по просеке вдоль дороги, продираясь через густой подлесок. Скоро они вышли на небольшую поляну, поперек которой лежала гигантская голубая ель, поваленная бурей; на месте корней в яме было полно сухой листвы и хвои.

На поляну легли косые лучи заходящего солнца; здесь было уютно и спокойно. Постояв минуту, опустив голову и слегка качаясь на ослабевших ногах, старый пес залез в яму и повалился на бок. Кот долго обнюхивал и рассматривал все кругом, потом сделал в хвое небольшое углубление и свернулся там, тихонько мурлыча. Молодой пес исчез в зарослях, но вскоре вернулся. С его гладкой шерсти стекала вода. Он устроился поодаль.

Старый пес долго еще часто и тяжело дышал; задняя его лапа временами сильно дрожала. Затем, наконец, глаза его закрылись, дыхание стало ровнее и он уснул, только изредка вздрагивая всем телом.

Когда совсем стемнело, молодой пес придвинулся к старому и прижался к нему вплотную, а кот улегся между лап терьера. Всем стало теплее и удобнее. Старый пес спал, забыв о боли, усталости и голоде.

На окрестных холмах печально выли волки; бесшумно пролетая, перекликались совы. Слышались чьи-то робкие шаги, слабые шорохи — звуки, не прекращавшиеся всю ночь.

Однажды жуткий вопль, похожий на плач ребенка, разбудил старую собаку и она, дрожа и взвизгивая, вскочила на ноги. Но то был всего-навсего неуклюжий дикобраз, с шумом карабкавшийся по стволу соседнего дерева. Он слез и, переваливаясь, пошел прочь, потихоньку скуля. Когда терьер снова улегся, кота уже не было на месте. Он отправился на охоту. Молодой пес спал, временами тревожно вздрагивая, часто подымая голову и глухо ворча. Один раз он вскочил на ноги с громким рычанием; вслед за этим неподалеку раздался громкий всплеск воды, — и снова тишина. Кто знает, что было то неведомое, невидимое и неслышное, что проникло в сознание лабрадора и не давало ему покоя. Одно было очевидно: чего бы это ему ни стоило он дойдет до дома своего хозяина. Дом находился на западе — так подсказывал ему инстинкт. Но он не мог бросить своих друзей.

3

Бультерьер проснулся в холодный предрассветный час и с трудом поднялся на ноги. Он дрожал от холода, был ужасно голоден, его мучила жажда. Пошатываясь, медленно пошел он к ближнему озерку и по дороге наткнулся на кота, который припал к земле, держа что-то в лапах. Терьер услышал хруст костей в челюстях кота и, замахав хвостом, с любопытством приблизился выяснить, что происходит. Кот встретил его холодно и гордо и сразу же ушел прочь, оставив терьеру лишь объедки от своего пира — одни перья.

Терьер долго пил воду из озерка, а на обратном пути жадно накинулся на перья. Они застряли у него в горле и его вырвало.

Затем он откусил несколько травинок, немного пощипал перезрелой малины с низкого куста. Дома малина всегда ему нравилась, но сейчас, несмотря на то, что вкус был хорошо знаком, она нисколько не утолила голода.

Терьер обрадовался, увидев молодого пса, помахал хвостом и лизнул его в морду и, когда молодой пес направился к дороге, покорно последовал за ним. Вскоре к ним присоединился и кот; он еще облизывался после вкусного завтрака.

Они шли в сером предрассветном сумраке по обочине дороги и дошли до места, где дорога круто сворачивала в сторону. Здесь они остановились: перед ними была заброшенная лесовозная дорога, которая уходила на запад, прячась под свисающими ветвями.

Вожак поднял голову, как бы исследуя доносящиеся запахи и, по-видимому, обнаружив что-то, успокоился и повел товарищей по заросшей колее. Идти тут было приятнее: дорожка заросла травой, облетевшие листья покрывали ее. Густо растущие деревья почти сходились над головой и сулили прохладу и тень, когда солнце подымется выше. Больше всех в этом нуждалась старая собака, так как она чувствовала себя усталой еще утром, до того, как они пустились в путь. Двигалась она значительно медленнее, чем накануне.

Обе собаки были страшно голодны и с завистью следили за котом, который в полдень во время отдыха у ручья, съел пойманного им бурундука. Но когда старый пес подошел к нему, заискивающе помахивая хвостом, кот урча, отступил в кусты вместе с добычей.

Озадаченный и разочарованный, терьер сел, прислушиваясь к доносящемуся из куста хрусту. Изо рта собаки бежала слюна.

Спустя несколько минут кот вылез, уселся и начал заботливо чистить усы и шерстку. Старый пес лизнул его в черную морду и получил в ответ нежный хлопок лапой по носу.

Изнывая от голода, терьер бродил по отмелям ручья, исследуя каждый камень и ямку, продираясь сквозь заросли высохшего камыша, разрывая носом мягкие кротовые холмики. После этих тщетных поисков он уныло улегся возле кустика голубики с осыпавшимися ягодами и стал облизывать лапы и счищать грязь с морды.

Молодой пес был тоже голоден, но лишь перед лицом голодной смерти он мог бы побороть врожденные инстинкты: все его предки были приучены лишь находить и приносить добычу, не причиняя ей вреда, и в нем не осталось ничего от охотника. Убийство вызывало у него отвращение.

Он вволю напился воды из ручья, и все трое отправились дальше.

Теперь тропа бежала по лесистым гребням холмов. Куда ни взглянешь — леса в ярких осенних красках; багряные с киноварью редкие клены, бледные березы, желтые тополя, рдеющие тут и там гроздья рябины — и все это на фоне величавых темно-зеленых елей, сосен и кедров.