Заповедными тропами

Как любил я наш большой запущенный сад! Зимой я проводил в нем целые дни, и меня не тянуло за его пределы. Весь сад граничил с унылой, то серой, то покрытой белой пеленой степью. На юг и восток она уходила до самого горизонта и в то время казалась мне бесконечной. Непривлекательна была степь зимой. Зато как великолепен был сад! Иной раз ветви деревьев покрывались пушистым инеем, среди них алела грудка снегиря, где-то по стволу дерева деловито стучал дятел. А вечером сотни ворон и галок собирались на высоких акациях, и нестройный гомон голосов ночующей стаи проникал в самые отдаленные уголки нашей просторной квартиры.

Но и тогда я особенно любил весну и с нетерпением ждал, когда пройдет зима, когда наступит это чудное время года.

Вот весенний беспокойный ветер качает еще обнаженное дерево, а на его ветви, вздрагивая крылышками, поет скворец.

Холодно еще, неприветливо, а прилетевший скворушка поет с увлечением.

В его пении вы услышите кряканье утки, крик галки, скрипение немазаного колеса. Жадно вслушиваюсь я в эти нестройные звуки, узнавая в прилетевшем скворушке по манере петь старого знакомца. Второй год он прилетает в наш сад ранней весной и выводит птенцов в дупле тополя.

Еще пройдет неделька-другая — и степь покроется нежной молодой зеленью, а сад побелеет от цветущих фруктовых деревьев. На смену им зацветут сирень и белая акация, и тогда просторные комнаты нашего дома наполнятся пряным, одуряющим запахом.

Что сравнится с весной?

Весна была для меня самым большим праздником, и не только потому, что оживала природа, но и по той причине, что весна сулила мне интересные поездки с отцом на охоту и рыбную ловлю, далекие походы в степь за тюльпанами и новых питомцев. Уже в то время я привык видеть в нашей квартире всевозможных животных. Большая вольера с канарейками стояла в одной из комнат; на окнах помещались аквариумы с рыбками. Но яркие канарейки — любимицы моей матери — и красные рыбки со свисающими хвостами и выпученными глазами не привлекали моего внимания. Веселый, бойкий скворец, наш воробей и зубастый хищник — щуренок значительно больше нравились мне; жизнь их меня особенно интересовала. Выпавшие случайно из гнезд скворчата, молодые сорокопутики и птенцы других птичек неизменно весной попадали в нашу квартиру. Их вскармливание и воспитание занимало все мое время и делало мою жизнь осмысленной и интересной.

«Что может быть лучше, интереснее ручной зверушки или пичуги!» — думал я в детстве. И если моих сверстников-мальчуганов интересовали заводная машина, подводная лодка или волшебный фонарь, то эти пахнущие свежей краской яркие игрушки привлекали мое внимание лишь на самое короткое время.

— Кому что, а курице просо, — посмеивались надо мной в семье, когда в нашей квартире появлялось новое животное. Эти слова были сама истина. Кому что, а для меня в то время зверек или птичка были самым лучшим, самым дорогам подарком. Никогда не забуду одного дня в моей жизни. Из соседнего поселка как-то к отцу приехал сельский учитель. Он долго сидел у отца в кабинете, а затем вышел в столовую и, увидев меня, протянул мне картонную коробку. «Это тебе», — сказал он между прочим и спустился с крыльца во двор, где стояли его дрожки. В крышке коробки было пробито много отверстий; я сразу сообразил, что в ней какая-то живность. Но то, что я нашел в ней, превзошло все мои ожидания. В коробке сидел маленький живой зверек — тушканчик. Для меня это был ни с чем не сравнимый, драгоценный подарок.

В дальнейшем этот тушканчик стал совершенно ручным и, пользуясь моей заботой, прожил в нашей семье, вероятно, значительно дольше, чем живут эти грызуны на свободе. Спустя год в маленькой транспортной клетке, специально изготовленной моим отцом, он совершил переезд в Москву, а затем в Иркутск, где около шести лет жил на полной свободе в нашей квартире. Будучи настоящим ночным животным, дневные часы он неизменно проводил, свернувшись в комочек, в той самой клетке, которая была сделана для его перевозки.

Множество и других зверушек и птиц перебывало у меня в детские годы.

О них я смог бы написать большую книгу, но, обдумав, решил отказаться от этого. Слишком однообразны показались бы читателям мои рассказы, и поэтому я остановлюсь на поступках и поведении только немногих живших в неволе животных.

Свои рассказы я начну с описания простеньких случаев, которые произошли в моем детстве.

Глава первая

ОПАСНОЕ СОСЕДСТВО

Содержание мелких птиц в квартире, где живет домашняя кошка, небезопасно. Ведь кошка — настоящий хищник, и заставить ее отказаться от своих хищнических наклонностей чрезвычайно трудно. Как бы умна и воспитанна ни была кошка, ваши птицы всегда будут под угрозой смерти. В этом я убедился в самом раннем детстве, когда наш общий любимец, лентяй и неженка кот Васька задушил одну из моих египетских горлинок, как только она вылетела из клетки в комнату. Пока горлинки сидели в клетках, кот не обращал на них никакого внимания и этим усыпил нашу бдительность и осторожность. Это был для меня жестокий, но хороший урок, и в Ахтубе, где в нашей квартире обитали птицы, кот Васька не допускался в комнаты. Он жил в кухне и вел себя, как подобает хорошему и благовоспитанному коту. По словам моей няньки, он недаром ел хлеб — добросовестно вылавливал мышей. В свободное время кот спал на печке, а когда я забегал на кухню и гладил его выхоленную, блестящую шкурку, он терся ухом об руку и мурлыкал что было мочи. Но разве можно вполне доверять кошке? Собаке можно вполне верить, но кошке… Не было доверия у меня и к Ваське. Мне казалось, что под его привлекательной внешностью скрывается большой разбойник, гроза и истребитель всего живого.

В те дни, когда выпадал снег и почва покрывалась сплошным белым ковром, я неоднократно находил в саду Васькины следы. В виде ровной цепочки они уходили в отдаленные уголки сада и здесь прихотливо извивались среди густой сирени и малинника. «Что он тут делает? — думал я. — Наверное, ничего доброго, иначе он не вел бы себя таким образом, как это было несколько дней тому назад». Я осторожно шел по следам Васьки и на белом фоне заметил его издали. Он, как настоящий дикий зверь, затаился среди торчащей из-под снега желтой травы и неподвижными глазами следил за мной. Когда же я подошел к нему на несколько шагов и позвал его по имени, он выскочил из своей засады и как сумасшедший пустился к дому. Так мог убегать только застигнутый врасплох разбойник, опасаясь за свою шкуру. Однако с тех пор прошло много времени, пока наконец ловкий Васька не попался на месте преступления. Вот как это случилось.

Было чудное летнее утро. Рано проснувшись, я вышел на веранду и, ежась от утренней прохлады, остановился на верхних ступенях. Как великолепен был цветущий сад, залитый косыми и пока почти не греющими лучами солнца! Да, хорошо было кругом, и я был готов присесть на залитые солнцем ступени, как какие-то странные звуки заставили меня насторожиться. Это кричали знакомые мне птицы, но их тревожные голоса были так необыкновенны в тишине раннего утра. Желание понежиться на солнышке как рукой сняло; вслушиваясь в доносившиеся издали голоса птиц, я быстро пошел в глубину сада.

Вот кончились редкие яблони, окруженные широкими лунками, вот и край огорода с кукурузой и подсолнухом, а далее за ним — высокий дощатый забор и деревянный желоб, по которому с журчанием стекает вода в канавы сада. В этом сыром и прохладном уголке среди густой бузины и цветущей белой акации высоко поднимался погибший тополь. Дерево давно перестало жить. Местами его кора упала на землю, местами висела лохмотьями, обнажая источенный насекомыми ствол; немногие сохранившиеся голые ветви неуклюже торчали далеко в стороны. Отжившее уродливое дерево давно пора было срубить на топливо. Но мы медлили.

Жалко было расстаться со старым тополем, своим уродством придававшим своеобразие этому уголку сада. В дуплах тополя, кроме того, постоянно гнездились скворцы, полевые воробьи и еще какая-то птичка. И вот на этом-то тополе, высоко над землей, я и увидел — кого бы вы думали? — нашего Ваську. Видимо не подозревая о близости человека и мало обращая внимания на жалобные крики птиц, он деловито и бесцеремонно хозяйничал на дереве. Крепко держась на стволе тремя лапами, правую до самого плеча он засовывал в дупло дерева. Когда же лапа появлялась наружу, за ней из дупла тянулись клочья гнездовой подстилки.