Свой среди волков

Дверь сарая снова заскрипела, пропуская дедушку и фермера. Собака вскочила и, глухо рыкнув, кинулась к ним. Я предположил, что это и есть мать щенков. Судя по тому, что последовало дальше, гостей она не жаловала. «А ну пошла в сарай!»— злобно крикнул ей хозяин. Собака присела и попятилась обратно ко мне. «Спокойно, малыш, — предупредил фермер, — не шевелись, и она тебя не тронет». Но все его поведение и пронзительные крики, которыми он приказывал собаке вернуться в сарай, явно свидетельствовали, что он ни на грош не доверяет животному. По мере его приближения собака, отступая, уперлась в меня испуганно дрожащим телом, и я, вопреки совету сидеть неподвижно, начал снова ее чесать и успокаивать тихими словами.

«Господи боже, посмотри-ка на это! — воскликнул фермер, в изумлении срывая с себя шапку и почесывая в затылке. — Ни разу ничего подобного не видел! Эта псина в жизни никого к себе не подпускала! Я держу ее только из-за того, что она хорошо помогает мне управляться с овцами, но с людьми — это сущий кошмар». — «Моя жена говорит, у мальчика дар в отношении собак, — ответил дед, держась поодаль, — она готова поклясться, что он знает их язык».

Не веря в то, что собака не станет больше нападать, фермер запер ее, дабы мы смогли спокойно войти в сарай к щенкам. Малыши лежали в небольшом ограждении за копнами соломы. Всего их было пятеро — четыре девочки и мальчик, свернувшиеся в единый клубок черного, белого и коричневого меха. Помесь ищейки с колли, они обещали в будущем вырасти хорошими охотниками. Я решил взять щенка женского пола — дед рассказывал, что они гораздо лучше псов заботятся о своей семье, а я хотел, чтобы моя собака стала мне верным защитником.

Фермер достал откуда-то шнурок с привязанной на конце кроличьей лапкой, опустил в загончик и начал болтать им, повизгивая на манер вспугнутого кролика. Щенки моментально навострили ушки и принялись озираться по сторонам, ища источник беспокойства. Заметив кроличью лапку, они разом набросились на нее. Как и следовало ожидать, девочки опередили мальчика, а две из них достигли приманки быстрее остальных. Мой выбор пал на одну из этих двух. Я взял ее на руки. И пока мой дед выкладывал соседу плату в размере пары больших бутылей светлого эля, я услышал, сквозь неистовые проявления щенячьей любви, слова фермера: «А мальчик-то знает толк! Я и сам не выбрал бы лучше, будь я на его месте».

«Ступай домой, малыш! — сказал он мне с лукавой улыбкой. — Да смотри, заботься о ней хорошенько!»

«Не волнуйтесь, сэр, — ответил я, светясь от счастья, с теплым, извивающимся щенком на руках, — я буду хорошо о ней заботиться».

Я назвал ее Виски. И тринадцать лет мы с ней были неразлучны.

Глава 2

Детство в норфолкской глуши

Не подумайте, что каждый житель английской глубинки — почитатель волков. Эта страсть появилась у меня отнюдь не сразу. Но с тех пор как я себя помню, меня постоянно окружали животные.

Однажды летним вечером моя мама пришла домой очень уставшая после целого дня тяжелой работы. Может быть, она собирала морковь или какие-то другие овощи. «Шон приготовил тебе сюрприз, — сразу предупредил ее дед и добавил: — Он весь день старался, как мог». Мама открыла дверь и замерла в ужасе. По всей комнате скакали, ползали и квакали полчища лягушек! Я провел несколько послеобеденных часов, отлавливая их в ближайшем пруду и без устали бегая туда и обратно с корзинкой. В результате моих трудов все помещение было заполнено шевелящейся лягушачьей массой. Мне пришлось потратить целый вечер на то, чтобы перетаскать их обратно.

В другой раз мама отправилась в дровяной сарай, чтобы взять немного поленьев для очага. Но, едва переступив порог, она огласила окрестности заполошным визгом. Потому что из темноты, с хлопаньем и писком, ей прямо под ноги кинулись пятеро черных цыплят. Я нашел их в поле во время прогулки. Конечно, мне тотчас было строго наказано следующим же утром вернуть их на место.

Еще был случай, когда я притащил в дом мускусную утку — да не как-нибудь, а вместе с гнездом, полным яиц. Моя мать побоялась даже притронуться к ней. «Жуткая тварь» — так она ее с ходу окрестила. Поэтому мне самому пришлось взять утку под мышку, а мама несла гнездо с яйцами. Мы спустились к пруду, и покой почтенного семейства был восстановлен в укромном местечке меж стеблей тростника. Бедная моя матушка! Я вечно доводил ее чуть ли не до сердечного приступа, каждый раз подыскивая новых маленьких соседей, чтобы разделить с ними наше жилище.

Я рос близко к земле и был просто очарован окружающим миром. У нас не было средств на увеселительные поездки, игрушки и прочие развлечения. Моими детскими площадками были кустарники, поля и лесные чащи, а верными друзьями — фермерские собаки. Мои странствия по лесу длились часами. Я прочесывал заросли на предмет птичьих гнезд, знал, когда у кроликов должны появиться детки, наблюдал заячьи бои весенней порой. Я мог запросто отыскать лисью или барсучью нору. Я узнавал сову в полете и легко отличал обыкновенную пустельгу от воробьиной. Правда, в свои десять лет я вряд ли сумел бы перейти шумную лондонскую улицу или отыскать дорогу в метро — честно говоря, я и в сорок-то не очень уютно себя чувствую в больших городах. Но что касалось дикого мира, лежавшего прямо за моим порогом, — о нем я знал почти все.

Я рос в северном Норфолке — отдаленном уголке на восточном побережье Англии. Эта местность славилась в основном болотами, фазаньей охотой и обширными, плодородными фермерскими угодьями. Здешней землей владели самые богатые люди в стране, а работали на ней самые бедные. Моя семья была в числе последних. Все они трудились на фермах, жили очень просто и едва сводили концы с концами. Мы питались по принципу: что добыл — то и съел. Поэтому, пока я еще не стал достаточно взрослым, чтобы работать, моей обязанностью, как младшего члена семьи, оставалась охота. Тут меня всегда сопровождали собаки. Я считал фермерских псов своими друзьями, но в то же время хорошо понимал, что они прежде всего — рабочая сила. В отличие от Виски, они жили в сарае, и мне не позволялось проявлять сентиментальность по отношению к ним. В нашем мире каждое животное должно было выполнять некую полезную функцию. Мы не могли позволить себе кормить того, кто не отрабатывал свой хлеб. К счастью, Виски была отличной охотничьей собакой.

Такое же мировоззрение было свойственно и нашим соседям. Деревенский народ был хотя и добродушным, но по-своему циничным и начисто лишенным сантиментов. Помню, мне было лет восемь, когда мы с дедом отправились в гости к управляющему, у которого жил великолепный черный лабрадор. Пес составлял предмет особой гордости своего хозяина. Его чудесная шерсть буквально искрилась; он был настолько чутким и аккуратным, что мог по команде поднять с земли и принести яйцо или любой другой предмет, не оставив на нем ни единой отметины. Вдобавок красавец был безупречно вышколен — казалось, будто он читает мысли своего хозяина. Но однажды сыновья управляющего устроили в сарае крысиную охоту. Скорее по незнанию, чем со зла, мальчишки решили взять с собой отцовского любимца. Одно утро — и вся кропотливая работа по дрессировке и воспитанию пса пошла прахом. В первой же стычке крыса укусила беднягу за нос, да так, что резкая боль и шок совершенно отбили у него желание в будущем на кого-либо нападать. Травма оказалась фатальной — пес сделался совершенно непригодным для охоты. Управляющий пристрелил лабрадора и поколотил мальчишек. Он знал, что сам виноват — не уследил за своим питомцем и, таким образом, позволил сыновьям испортить его. Но он также понимал, что потерянного уже не вернуть, а кормить пса просто так, как домашнего любимца, считалось непозволительной роскошью. Эта история тогда ужаснула меня — получалось, что жизнь собаки ничего не стоит. Но таковы были законы мира, в котором я рос.

Моего деда звали Гордон Эллис. Он приходился отцом моей матери. Этот человек научил меня всему, что я знал. Когда я родился, ему было уже шестьдесят семь лет, но именно он, вместе с моей бабушкой Роуз, вырастил и воспитал меня. Хотя моя мама жила вместе с нами, в одной времянке, в детстве мне казалось, что ее постоянно нет дома. Самым близким мне человеком был дед — ближе, чем кто-либо, даже мать.