В стране каменных курганов и наскальных рисунков

Возможно, многое скопированное мною имеет не столь простой, как кажется, смысл, понять который трудно и, по-видимому, вряд ли возможно. Но, кто знает! Человеческая мысль пытлива, и нет ничего тайного, что бы ни стало явным!

К большому сожалению, мы лишены возможности обследовать наскальные рисунки этого урочища, здесь можно найти еще много нового, и я утешаю себя тем, что, может быть, удастся еще побывать здесь.

Прощаясь с горами Саякэмеля, думаю об одной, кажущейся неразрешимой загадке. Здесь совершенно нет изображений горного барана-архара, всюду встречающегося в южной части территории Казахстана одновременно с горным козлом. Изображение этого зверя с так характерно загнутыми в полтора оборота рогами — деталь, неизменно подчеркиваемая древними ваятелями наскального искусства. Если только мое утверждение верно, что эти животные, наряду с оленем, служили памятным знаком об исчезнувшем человеке, то напрашивается предположение, что здесь ранее, до новой эры, была совсем другая природа и царили леса. Рисунки оленей и лосей подтверждают это. Даже сто лет тому назад Поздеев, чиновник генерал-губернатора города Верного (ныне Алматы), описывая поездку в Капчагайское ущелье, на возвышенности Карой, следующей сразу же за современным мостом через реку Или, упоминает заросли деревьев и изобилие животного мира в этой, ныне совершенно голой лёссово-каменистой пустыне. Это одна причина отсутствия изображения архара. Другая — вероятно, здесь обитавшее племя андроновцев в силу традиций не употребляло изображение архара для поминального знака по умершим соплеменникам.

Сейчас полупустынные и степные пологие горы урочища — типичное место обитания архара. Его здесь было немало, но усилиями браконьеров он почти полностью истреблен, и от него остались валяющиеся и относительно свежие рога и очень редкий старый помет.

Коротка жизнь человека, чтобы запомнить лик меняющейся природы.

После многочисленных хождений по горам в поисках рисунков спалось плохо. Ночью вблизи от машины послышались громкие звуки стрекотания, и я пожалел, что не взял с собой в поездку фонарь. Таинственное животное несколько раз заводило свою несложную песенку. Потом она донеслась издалека и затихла. Утром в умывальник, в котором оставалась вода, забралось множество сереньких бабочек-совок. Страдая от жажды, они, видимо, отлично развитым чутьем разыскали воду. Многие из бабочек казались погибшими. Но на капоте машины, куда я выложил утопленниц, обсушившись и обогревшись на солнце, ожили и шустро разлетелись во все стороны.

В поисках ночного солиста я стал переворачивать камни и неожиданно под одним из них увидал скорпиона. Здесь его находка была не совсем обычной, так как северной границей распространения этого паукообразного считается северный берег Балхаша, от которого мы находились не менее чем в полутораста километрах, фактически за пределами Средней Азии. Потом из-под камня выскочила маленькая и очень изящная ящеричка. Ее темно-коричневое тельце было испещрено множеством желтеньких пятен, будто солнечными бликами. Пленницу мы водворили в полулитровую стеклянную баночку и вскоре возле нее обнаружили такую же вторую ящеричку. Неужели она примчалась к своей товарке? И эта ящеричка была изловлена и подсажена к первой. Но вскоре она заскучала и погибла.

Алексей без тени раскаяния признался, что эту ящеричку он примял, когда ловил. Поиски ящеричек его заинтересовали, и он перевернул множество камней, но, как оказалось, для того, чтобы найти змею. Ему очень хотелось поймать змею. Из нее он собирался изготовить какой-то особенный браслет. К счастью, осуществить свою затею он не смог: возле бивака змей не оказалось. Я же под камнем нашел ядовитого паука каракурта с одним единственным коконом. Находка тоже была необычной. Каракурт — житель знойных пустынь, населяет всю Среднюю Азию и, как я ранее был убежден, далее северных берегов Балхаша не проникает. Паучок-каракурт мог свободно залететь сюда на паутинке, и дело, конечно, не в расстоянии, а в условиях жизни. Здесь совсем другой ландшафт, другая климатическая обстановка. Каракурта водворили в проволочный садочек, он поехал с нами путешествовать. Поездка ему не помеха, он преотлично себя чувствовал в неволе и после нескольких, преподнесенных ему кобылок, наевшись, сплел два кокона, проделав это сложное и ответственное дело ночью в спокойной обстановке. Алексей все время порывался убить каракурта, как он выразился, «просто ради интереса».

Мы показали двум подъехавшим к нам откуда-то издалека чабанам каракурта и скорпиона. Они впервые увидали их в жизни и были убеждены, что в этой местности не живет ни тот, ни другой.

Попрощались с горами и поехали на запад, к далекому селению Актогай, где я собирался поискать таинственные курганы с грядками или, как их еще называют, курганы с усами. С этими курганами у меня были связаны давние и сложные дела.

Темные тучи, висевшие на западе, далекие раскаты грома и отблески молний постепенно приблизились к нам, пролились сильным ливнем и испортили дороги. Бесконечно меняю скорость машины, манипулирую демультипликатором, виляю между лужами, кручу руль машины, проскакиваю трудные участки дороги.

Перед нами обширная равнина, и только по горизонту видны далекие холмы да низенькие горы. В одном месте коварный солончак схватил нашу машину капканом, и ох, как нелегко ее вытаскивать. Кое-как выбираемся на сухое место и, заехав за ближайший холм, становимся на бивак. В темноте летают какие-то белые бабочки, но после тяжелого пути нет сил узнать, кто они такие.

Рано утром вижу рядом с палаткой, на кустиках таволги, белых ярких бабочек. На их крыльях по несколько маленьких черных и желтых пятен, спинка в длинных белых волосках. Сразу узнал бабочку златогузку Эупроктис каргалика, одного из серьезнейших вредителей леса. Но здесь она, по-видимому, немногочисленна и живет тысячелетия в степи только на одной таволге, не привлекая внимания, и, возможно, стала отличаться от своей родственницы, настоящей жительницы леса. Бабочки совершенно неподвижны, но заняты важным делом. Не спеша, они откладывают яички, постепенно покрывая их снаружи густыми золотистыми волосками, снятыми со своего брюшка. Зачем теперь они бабочке, когда вскоре конец жизни? Кое-где на ветвях видны только одни эти пушистые комочки яичек светло-желтого цвета. Их родительницы, закончив заботу продолжения потомства, погибли, упали на землю.

Иногда бабочки собираются вместе большими скоплениями, и тогда некоторые из них надстраивают свои кладки яиц над уже изготовленными ранее. Самцов мало, вероятно, отлетались, погибли. Они такие же белоснежные, немного меньше самок, но брюшко тонкое, стройное и на кончике тоже с небольшим пучком золотистых волосков. Усики у самцов желтые, перистые и представляют собою сложнейшее образование. Они — важный чутьистый орган для поисков самок. Самцы его тщательно оберегают и днем во время бездействия прячут под крылья.

Срезаю веточку с бабочками, втыкаю в землю (так она будет меньше колебаться от ветра) и принимаюсь фотографировать. Бабочек не беспокоят мои манипуляции, не пытаются спасаться, прекращать яйцекладку. Они несъедобны, ядовиты, поэтому одеты в такую белоснежную мантию, хорошо и издалека заметную среди темной зелени. Ни одна птица их не тронет, ни один зверь к ним не прикоснется, никому они не нужны. А если кто и тронет, то запомнит на всю жизнь. Неуязвимость сделала их такими безразличными и равнодушными к возможной опасности.

В стране каменных курганов

Непогода нас, привыкших к жаре и солнцу, продолжает мучить. Что-то неладное случилось с нею. Уже несколько дней мы не видим столь обыденного для юга свободного от облаков синего неба. Всюду разгуливают темные тучи, кое-где от них тянутся полосы дождя. К вечеру тучи сгущаются, доносятся раскаты грома, сверкают молнии, льет дождь. В небольшом понижении в зеленой ложбинке с маленьким, но очень густым леском из ив остановились на обед да застряли. Лопнул коренной лист задней рессоры — обыденнейшая неприятность и последствие перегрузки машины и езды по проселочным дорогам.