От пчелы до гориллы

Рис. 10. Опыт, показывающий свойство пчел «притягивать» друг друга.

_{Живые рабочие пчелы (4) заключены в совершенно непроницаемую металлическую коробку (3); аэрация идет через специальные отверстия (в): от этих живых пчел исходит вибрационный стимул. Сверху на коробку помещены мертвые пчелы (2), от них исходит стимул, воспринимаемый обонянием. Находящиеся снаружи рабочие пчелы собираются на металлической решетке (1); подставка (5) (по Леконту).}

Вот наказание-то! Что же делать дальше? Именно этот вопрос задавал себе Леконт в тот день, держа в руках цилиндр, наполненный живыми, «вибрирующими» пчелами. А пчелы действительно как бы вибрировали; никак не скажешь, что они жужжат в таком положении, — это скорее непрерывная вибрация, недоступная слуху, но отчетливо воспринимаемая, если приложить к клетке ладонь или тыльную часть руки. А вдруг именно эта вибрация здесь и решает все? Опять неудача: живые пчелы, посаженные в герметически закрытую металлическую коробку, не привлекают своих подруг. Итак, сам по себе запах пчел не производит действия (убитые пчелы, как мы уже знаем, не обладают притягательной силой), вибрация сама по себе тоже не дает результата. В таком случае остается предположить, что действуют вместе оба фактора: запах и вибрация тел? Леконт кладет щепотку мертвых пчел сверху на металлическую коробку, в которую заключены живые пчелы. Блестящий успех: выпущенные в большую клетку новые пчелы устремляются к устроенной исследователем синтетической «вибро-ароматной» приманке. Так вот, оказывается, в чем все дело!

Но стоит копнуть глубже, и все оказывается, как мы сейчас убедимся, куда более сложным, во всяком случае, в отношении запаха…

Давным-давно известно, что пчелу, пытающуюся проникнуть в чужой улей, встречают в штыки. Значит, ее каким-то образом отличают? Но как?

Стражи почуяли непрошенную гостью своими усиками; следовательно, догадываемся мы, существует какой-то специфический запах улья, у каждой пчелиной семьи свой. Здравый смысл подсказывает нам, что такой запах должен состоять из огромного количества компонентов, смешение которых в различных пропорциях и придает каждой семье то, что отличает ее от остальных. По этому поводу остроумное предположение высказал английский исследователь Риббендс. Уже несколько лет назад было установлено, что сбор пыльцы и нектара никогда не бывает одинаковым в двух семьях, даже если ульи их поставлены рядом. Иначе говоря, пчелы разных семей собирают пыльцу и нектар с разных растений и в разных относительных количествах. В этом нетрудно убедиться благодаря отлично разработанному в настоящее время методу микроскопического анализа пыльцы. Что бы ни собирали пчелы, во всем содержится цветочная пыльца; содержится она, в частности, и в меде. Специалисты по изучению пыльцы, палинологи, составили атлас цветочной пыльцы. Палинологи умеют определять даже ископаемую пыльцу, которая способна великолепно сохраняться тысячелетиями (таким образом удалось, в частности, с большой точностью изучить флору каменного века).

Так вот с помощью специального уловителя (см. ниже) можно собрать часть пыльцы, приносимую пчелами данного улья, и убедиться, что состав ее здесь совершенно иной, чем в соседнем, стоящем рядом улье. Различия эти весьма значительны, их замечаешь с первого взгляда уже по одной окраске крупиц обножки. И Риббендс предполагает, что хитиновый покров пчелы, который вообще легко удерживает запахи, пропитывается особым «букетом» цветочных запахов; это некий усредненный аромат сбора. Логической предпосылкой идеи об индивидуальном запахе каждого улья служит возможность бесконечного разнообразия его вариантов. Предположение это казалось нам на редкость интересным; оно было так соблазнительно, что мы почти готовы были поклясться, что оно правильно.

Сколько в науке было таких теорий, настолько гармоничных, стройных, отвечающих запросам нашего ума, что они кажутся точным отражением реальной действительности. И все упорно цепляются за них, пока не зайдут в тупик.

Если нас, как и многих других, вначале прельстила теория цветочного «букета», то некоторые опыты Леконта заставили нас усомниться в ней.

Возьмем сотню пчел из одной семьи и поместим их в одну клетку, по обе стороны разделяющей ее стеклянной пластинки. Если эту пластинку убрать в первый же день, то мы увидим, что пчелы без всяких затруднений снова образуют одну группу; стоит убрать пластинку на второй день, и между пчелами возникнут стычки; на третий день стычки станут ожесточенными, а если вынуть пластинку на четвертый день — начнется взаимное истребление пчел. При этом агрессивность пчел будет совершенно одинаковой, вне всякой зависимости от того, получали пчелы в качестве корма одинаковый или разный мед. Но ведь, согласно теории «букета», в первом случае (питание одинаковым медом) пчелы должны иметь одинаковый запах, а они — наблюдения ясно об этом говорят — истребляют друг друга. Как же могло случиться, что две половины одной группы пчел-сестер через несколько дней начинают так враждовать между собой?

Заметим, во-первых, что не все пчелы в группе обязательно сестры, они могут быть сестрами лишь наполовину, только по матери: когда-то считалось, что матка один-единственный раз в жизни отправляется в брачный полет для встречи с одним-единственным трутнем. Но впоследствии американские ученые, а также австриец Рутнер и поляк Войке ясно доказали, что происходит как раз обратное. Матка отправляется в брачный полет неоднократно и встречается с пятьюдесятью трутнями. Сперматозоиды, которыми заполняется семяприемник самки, не смешиваются и расходуются ею в течение жизни постепенно; таким-то образом в популяции черных пчел могут вдруг появиться желтые, происходящие от другого отца. Следовательно, пчелы из одной семьи весьма разнородны по происхождению. Кроме того, при разделении группы пчел на две части (если сохранять это разделение достаточно долго), в каждой половине группы, по-видимому, могут сложиться свои навыки и традиции и появятся враждебные по отношению к другой реакции. Я не думаю, однако, что стычки, возникающие при воссоединении пчел, объясняются особенностями поведения, якобы по-разному развивавшимися в разъединенных частях группы. Мы с Леконтом считаем, что дело здесь в том непрестанном обмене питательными веществами, который характерен для всех общественных насекомых. Получает ли каждая половина группы одинаковый корм или разный— это ничего не меняет; важна не пища сама по себе, а процесс ее переработки в недрах семьи, — процесс, сопровождаемый у пчел непрерывным уравниванием качества продуктов путем передачи их друг другу через рот. А когда обе части группы разнородны по составу (у пчел это естественно, вследствие различий в возрасте и происхождении), в процессе группового обмена веществ неизбежно вырабатываются разные запахи, совокупность которых и характеризует каждую группу. Таково предлагаемое нами объяснение. Леконт соглашается, что оно пока еще несколько гипотетично, но, кажется, все же восполняет пробелы в теории Риббендса.

Конечно, и сейчас не все ясно в явлении взаимного узнавания пчел одной семьи. Когда прилетевшую к летку чужого улья пчелу тщательно обнюхивают бдительные стражи, в ее поведении в этот момент появляется нечто неуловимое, о чем Леконт больше догадывается, но чего еще не может четко определить.

Это изменение в поведении, видимо, несколько повышенная «нервозность движений» порождает яростную атаку со стороны пчел-стражей. В одном из своих опытов, как будто подтверждающих это предположение, Леконт впускает в клетку небольшую группу пчел и на нитке опускает к ним труп одной из их соплеменниц. Пока труп неподвижен, пчелы не обращают на него никакого внимания; если же дернуть за нитку, они бросаются в атаку. Можно нанести на спинки пчел цветные метки, и тогда легко убедиться, что на труп нападают всегда одни и те же пчелы, будто существуют пчелиные «солдаты», к слову сказать, не имеющие никаких морфологических отличий.