Неожиданные встречи

Отважное создание, улучив момент, с громким воплем бросалось на собаку, делая ложные выпады и успевая вовремя нырнуть обратно в темноту подземелья. Я с удовольствием поглядел на полосатую мордочку зверька с горящими глазами-угольками. Разъяренный фокстерьер, несмотря на мои суровые увещевания, не прекращал атаки на хозяина норки и основательно поцарапал меня лапами, пока я его, сопротивляющегося, нес на руках к биваку. Другого способа прекратить затеянную им баталию не было.

ПРОХОР

В кабине грузовой машины, подъехавшей к дому, я застал молодого водителя и рядом с ним важно восседавшего кота.

— Прохор, — пояснил водитель, отреагировав на мой недоуменный возглас. — Он всегда со мною ездит в экспедиции.

Я пригляделся к коту. Он был крупного сложения, обычной темной с полосами окраски, ярко-белой манишкой на груди и белыми кончиками лап.

Предстояла небольшая трехдневная поездка в пустыню. Собаки — спутники поездок — обычное явление, но кот! Как он поведет себя в поле? Увлечется кем-нибудь, уйдет и потом изволь тратить время на его поиски. Кошки привязаны к дому, к месту своего жительства, по характеру «сами по себе», как остроумно заметил про это домашнее животное Р. Киплинг. Так раздумывал я, поглядывая на нашего четвероногого спутника.

Как только машина тронулась, Прохор невозмутимо уселся на панели возле лобового стекла, внимательно поглядывая желтыми глазами на суматошное движение автомобилей большого и шумного города… Дорога была длинная, около ста километров, и Прохор, когда ему надоедало, важно прогуливался по кабине, забирался на колени своего хозяина.

К вечеру мы подъехали к песчаному берегу Капчагайского водохранилища, Капчагайского моря, как называли это несуразное творение. Здесь в одном месте находился отлогий песчаный берег — дикий пляж. Возле него стояла только одна легковая машина. Едва мы остановились, как Прохор тотчас же спрыгнул на землю и отправился бродить по берегу, потом последовал за мною, точно собака, не отставая ни на шаг, но вскоре куда-то скрылся.

Двое парней из легковушки, угоревшие от солнца и красные, как вареные раки, неожиданно стали метаться с криками возле своей машины, размахивая палками, и я, предполагая неладное, поспешил к ним. И не ошибся: возле их машины оказалась змея, и перепуганные поклонники воды и солнца азартно набросились на нее, одновременно соблюдая почтительную дистанцию между существом, столь сильно поразившим их внимание. Появление страшного обитателя пустыни показалось опасным, поэтому возбуждение нападавших возрастало. Я же увидел очень мирную и неядовитую змею — песчаного удавчика. Он безуспешно пытался спасти свою жизнь, то свивал кольцами тело, пряча под него голову, то зарывался в песок, прибегая к этому столь привычному для удавчиков приему самозащиты. Но, увлеченные нападением на столь страшное пресмыкающееся, двое молодых мужчин, проявляя, как им казалось, геройство, не позволяли змее скрыться, стараясь отбросить ее палками как можно подальше от машины, стремились лишить ее жизни. У одного из нападавших уже сверкал в руках большой кухонный нож, и я не сомневался, что если бы он был такой же длины, как палка, казнь этого нарушителя мирного покоя давно бы совершилась. С величайшим недоумением и подозрительностью полуголые краснокожие дикари уставились на меня, когда я взял удавчика в руки. Их негодование к маленькому и беззащитному существу еще не погасло, и руки их чесались от желания совершить расправу с тем, кто покусился на их покой.

После бурной встречи, устроенной людьми, удавчик некоторое время пытался сопротивляться пленению, но вскоре успокоился, затих, то ли поверив в мои благие намерения, то ли решив, что попытка спасти себя уже бесполезна и наступила пора молча и безропотно покориться предначертанной судьбе.

В этот момент возле моей руки со змеею мелькнул высоко подпрыгнувший Прохор. Никто не заметил, что он примчался к месту трагедии как раз в тот драматический момент, когда я спас змею от неизбежной расправы.

Своего пленника я посадил в небольшой проволочный садочек, который всегда возил с собою, и водрузил в машину. Возле садочка, сверкая желтыми и жадными глазами, урча и пофыркивая, кружился Прохор.

Тем временем небо заволокли грозовые облака, кое-где засверкали молнии, подул сильный порывистый ветер. Капчагайское море, пробудившись от сна, зашумело прибойными волнами. Спать под открытым небом под пологом, как обычно я предпочитал в жаркие летние дни, было нельзя, и мы устроились в кузове машины, благо над нею был натянут отличный брезентовый тент. Вскоре ветер разгулялся не на шутку, молнии стали озарять потемневшие барханы и полузасыпанные песком кусты саксаула, джузгуна и песчаной акации. Наступила беспокойная, шумная, ураганная ночь со столь редким в это время года проливным дождем. Прохор бродил по нашим постелям, устраивался ненадолго то возле своего хозяина, то возле меня. Со мною у него быстро установились доверительные отношения, к остальным спутникам, обращавшим на него внимание, он проявлял полнейшее равнодушие. Но дождь постепенно затих, кот куда-то исчез, и мы все забылись сном.

Едва забрезжил рассвет, я тихо выбрался из машины, кляня себя за то, что не переборол сон: в эту поездку я с собой взял шахтерский фонарь, намереваясь ночью походить по пескам и понаблюдать сцинковых гекконов — удивительных и симпатичных ящериц, большеглазых, миролюбивых и каких-то таинственных. Здесь, у побережья «моря», простирался большой массив песчаной пустыни, и сцинковые гекконы, типичные ночные существа, легко себя выдавали, отражая свет яркими огоньками глаз.

Обычно рано утром песчаная пустыня, подметенная ветром, будто чистая страница книги, оказывается вся испещренной следами множества ночных ее обитателей. По ним можно прочесть много интересного. Но сейчас страницы песчаного альбома оказались чистыми, дождь смочил песок, и он, затвердев, стал непригодным для записей: ноги мелких обитателей пустыни не оставляли на нем никаких отпечатков. Зато вокруг машины, на значительном удалении от нее, все оказалось помеченным глубокими следами нашего кота. Сейчас он мирно спал на сиденье машины, избрав спокойное и удобное место для отдыха после ночных бдений.

К следам животных у меня с детства пристрастие, о них я даже опубликовал небольшую книжку, а недавно подготовил к печати большую рукопись о следах, лежащую среди многих моих сочинений в ящиках стола и даже в гараже в ожидании завершения суматошной перестройки и подвергаясь тлетворному влиянию времени. С удовольствием, вспомнив увлечение молодости, я принялся распутывать похождения нашего Прохора.

Встреч у него явно было немало. В ложбине между барханами он столкнулся с ежом, о том, что это еж, я узнал по следам, зверек он хотя и небольшой, но и не маленький. Потоптался кот возле него некоторое время на месте, когда тот, судя по всему, слегка набычившись, застыл на месте, не без интереса знакомясь со столь необычным на его территории посетителем. Наверное, Прохор потрогал лапой колючего незнакомца, но, то ли быстро распознав, что добыча не по его возможностям, то ли наколов лапу, прекратил знакомство, и оба, кот и еж, отправились в разные стороны.

Далее следы кота долго крутились возле кустов джузгуна, под ним кое-где виднелись крошечные норки, очевидно, принадлежащие ящерицам. Здесь, возможно, Прохор охотился на тех, кого я так желал посмотреть, — на сцинковых гекконов. Я проникся неприязнью к коту, представляя, как он расправлялся с такими очаровательными хрупкими созданиями. Но нигде на твердом влажном песке я не нашел следов трагедии, были только кошачьи лапы. Но в одном месте неожиданно увидел следы больших и отчаянных прыжков кота и удивился его прыти: прыжки едва ли не достигали полутора метров. Прохор мчался с бархана вниз, но не убегал от кого-то, нет, следов преследователя не было. Ночной охотник встретил что-то достойное его внимания. Но за кем происходила погоня? Спасавшийся от преследования, видимо, был небольшим существом, его лапы не оставляли следов. Соревнование в беге продолжалось не более ста метров, и я, предчувствуя удачную охоту хищника, приготовился к ее выяснению. Но погоня неожиданно закончилась возле крупной норки. Здесь озадаченный неудачей и исчезновением добычи Прохор долго топтался на одном месте, тихо сидел, притаившись и отпечатав глубокие следы лап от терпеливого ожидания, на которое способна только кошачья порода.