Лучик

Задел я за куст. И на меня обрушился обильный водяной поток. Я вмиг промок и мне стало холодно.

До холодной красоты лучше не дотрагиваться. Лучше любоваться ею издалека.

Каждый гриб в лесу словно выставил себя напоказ. И чем он для грибника никчемнее, тем более выпячивается.

Прямо на тропу вылез ядовитый красный мухомор. Вид у него такой, что дай ему руки — вызывающе подбоченится.

Среди пожухлой травы гордо красуются еще более вредные сатанинские грибы. Никого не боимся! Лучше с нами не связывайтесь!

Большая бледная поганка забралась в развилку ольхи, выступает с высоты, как с трибуны. Ее собрат выбрал для этого пень.

А я нагнулся и срезал у пня молодой моховичок. Скромный гриб. Но желанный для грибника.

Вырос гриб боровик среди густого марьянника в тени молодой сосны. Умело замаскировался. Стоит крепкий, статный, красивый. А никто его не замечает. Все грибники пробегают мимо.

Доволен боровик собой. Рассуждает: не сорвут меня, не бросят в кастрюлю с кипящей водой или на горячую сковородку… Спокойно продолжает расти. Никто ему не мешает.

Тихо состарился. Упал на землю. Только темное мокрое пятно от него осталось. А вскоре пропало и оно.

Некому вспомнить боровика.

Удивительная пора бабьего лета. Где ни остановишься передохнуть, везде хорошо. От окружающего тебя спокойствия. Исключительной прозрачности неба. Последнего мягкого тепла солнечных лучей…

Лежу на взгорке. Рядом проходит аккуратный проселок. Плавно изгибаясь, сбегает в низину. Поднимается на соседний серо — зеленый бугор. И уходит в лес.

Манит проселок. Хочется встать и пойти, чтобы узнать, куда он ведет.

Но продолжаю лежать. Наслаждение бабьим летом сильнее.

На лес опустилась тишина. Не шелохнутся на деревьях ни листик, ни веточка. Солнечные лучи золотят стволы высоченных сосен. Пробираются в густой ельник, высвечивая редкие травинки. Радостно засветился, выросший в густой тени, розово — прозрачный гриб…

На заливной луг пал вечерний туман. Пейзаж преобразился неузнаваемо. Мелкие детали пропали, остались на виду лишь главные — причудливые ближние кусты, стройный стог, нежно — желтые березы на взгорке, темно — зеленые вершины сосен за ними… Стало необыкновенно красиво. Хоть картину пиши.

Порой, чтобы увидеть истинную красоту, надо не замечать мелочей.

На глухом лесном болотце обнаружил странный круг. Диаметром в несколько метров. Поразительно правильной формы.

Кто ухитрился так примять мох? Может, кто‑то здесь колдовал? Или в болотце приземлялись инопланетяне?

В центре круга торчит кол. Оказалось — ольховый ствол без коры и сучьев. Он усиливает впечатление загадочности.

Осмотрел я круг повнимательнее. Затем — бывшую ольху. И понял, что «колдовали» здесь лосиха с лосенком. Грызли ствол, обходя его вокруг.

Из‑за мрачных туч, заполонивших все небо, прорвался тонкий лучик.

Упал на озеро. Оно заискрилось серебром.

Приласкал хмурый лес. Деревья вспыхнули осенним разноцветьем.

Зацепил краешком меня. Потеплело на душе… Жаль, что ненадолго.

Из‑под хмурых туч дует сердитый ветер, Полощет тростник. Гонит через озеро мелкую островерхую волну…

Зачем ветру сердиться? Из‑за чего? Что лето уходит? Но какая ему разница, когда дуть — летом, осенью или зимой. Нет, на тебе, злится. Налетает порывами. Поднял на озерке белые буруны.

Только у противоположного подтветренного берега вода более — менее спокойна. Там, возле тростника, собрались какие‑то птицы. Шевелятся, но не двигаются с места. Странно. Наверное, увидели меня и собираются взлететь.

Подхожу ближе, чтобы получше птиц рассмотреть. Вот так штука! Оказывается, это вовсе не птицы, а загнутые ветром края листьев лилий.

Шутник ветер. А я думал, что он сердитый.

Очень ненастным выдался день. С самого утра сыплет и сыплет мелким дождем. Кажется, что все кругом плачут. Капает с неба. Капает с деревьев. Капает с кустов. На каждой ветке, травинке, стебельке висят гирлянды прозрачных холодных слез, готовые в любую минуту сорваться вниз.

Накрывшись пленкой, сажусь на копну соломы посреди поля. Никуда не хочется идти в такую погоду. Все сырое, темно — серое вокруг. Даже земля раскисла, стала неприглядной.

Что‑то пронзительно синее попало мне на глаза. Такая неожиданность — василек! Свежий, умытый и от того еще более яркий. Не плачет, как все, а смеется, сверкая дождевыми каплями. Подумаешь, мол, поздняя осень. Подумаешь, дождь. А я цвету. А мне хорошо. Вот!

Над лесной тропой склонилась высохшая ольховая ветка. На ветке висит дождевая капля. Удивительно яркая для сумрачного дня, мрачного леса. Вся сверкающая радостной чистотой.

Откуда в капле столько красоты? Своя это красота или отраженная?

Но что отражать в ненастный осенний день? Даже небо серое — пресерое. Видимо, капля светится сама по себе, пришло ее время.

Долго любовался я каплей. А когда уходил, наклонился, чтобы ее не задеть. Вряд ли кто еще увидит сверкающую каплю, недолго удержится она на ветке, до первого ветерка. Но не гасить же преждевременно такую красоту самому.

Хотя теперь уже не погасишь. В душе осталась красота радостной капли.

Редеет лес. Березы, осины тихо роняют листья. Их с удовольствием примеряют на себя молодые строгие ели. Все они усыпаны разноцветными кругляками — желтыми, красными, коричневыми. От этого стали необыкновенно нарядными.

И строгости порой к лицу яркий наряд.

Очень хорошо видны на рябинах яркие кисти. Еще совсем недавно они прятались в листве, дозревали. А теперь — все на виду, потому что листья полностью опали. Словно предлагает всем рябина — берите мои плоды, видите, как их много, на всех хватит.

Поклевали оранжевые ягоды дрозды, улетели. Проходил мимо рябины медведь, сжевал несколько кистей с нижней ветки, опустившейся от груза плодов к земле. Больше никто рябиновым добром не прельстился. Как слезы падают с дерева ягоды. Горюет рябина — никому я не нужна.

Зря переживает. Многим понадобятся ее плоды в голодное зимнее время. И птицам, и зверю. А из тех ягод, которые упадут на землю, вырастут новые рябины. Поднимется на опушке леса рябиновая роща. То‑то будет, красиво.

Совсем почти оголился лес. Стал неприветливо темным. Золотятся лишь вершины высоких берез.

А на нижних ветвях этих берез листьев нет. Они давно попадали на землю. Почему же верхние держатся так долго? Ведь их и дождем больше секло, и ветром трепало сильнее.

Видимо, те, кому больше достается, сильнее других, закаленнее.

А может, крепче тот, кого больше ласкало солнце?

Пригнула поздняя осень все травы к земле. Перепутались они, переплелись от дождей и ветров. Посерели и побурели от холода.

А вот куст конского щавеля, хоть и вырос на высоком бугре, на самом ветру, не сдается. Стал коричневым до черноты. Но не кланяется ветрам. Лишь покачивается, когда налетает очередной холодный порыв.

Бессмысленное вроде упорство. Но гордое.

Не греет солнечный свет. Никто в него не верит. Все знают — за глубокой осенью, даже если она солнечная, наступит холодная зима.

Ласкает солнце низкими лучами без тепла сжатое поле, вымокший луг. Но никто никак не откликается на эту ласку.

На склоне дня, собравшись с силами, блеснуло солнце из‑под мрачной синей тучи на лес. Но снова безответно. Лес остался таким же неприветливо темным, каким и был.