Харка — сын вождя (Художник И. Кусков)

Шонка не хотел и слышать об Унчиде, ведь она из типи Матотаупы, к которой принадлежал и Харка. А жрец для юноши был слишком непонятным. Но потельня для больного отца могла быть полезна. Шонка, как и мать, боялся, что отец умрет. Шонке было пятнадцать лет. Его уже возьмут охотиться на бизонов, но он еще не был воином. Значит, если отец умрет, Шонка и его мать должны будут перейти в другую типи, в чужую семью, и отцом его станет другой воин. Вот поэтому-то и его страшила смерть отца. Конечно, потельня будет на пользу больному.

Шонка завернул отца в шкуру бизона, а мать в это время успела сбегать к потельне и положить в горящий рядом костер большие камни. Когда они достаточно накалились, она снесла их в потельню — маленький круглый шатер на изогнутых жердях — и вместе с сыном перетащила туда же больного Белого Бизона. Они посадили его поудобнее, плотно закрыли полог, и женщина начала лить воду на раскаленные камни. Палатка наполнилась паром, и скоро тело Белого Бизона покрылось потом. Тогда его вытащили к ручью и окунули в холодную воду — это был обычный способ лечения ревматизма и лихорадки. Белый Бизон скорчился, Шонка с матерью вытащили его из воды. Тело Белого Бизона обмякло. Шонка с ужасом увидел, что отец мертв. Они внесли его в палатку, отыскали рогатины и вбили их в землю недалеко от входа. Потом плотно запеленали тело Белого Бизона в шкуры и подвесили за голову и за ноги между рогатинами: по обычаям индейцев мертвому не полагалось больше касаться земли. Только после этого жена Белого Бизона запела погребальную песню, которая разбудила поселок. Воем отозвались на человеческую боль собаки.

Но скоро заунывное погребальное пение стало не слышно за воем ветра. Ветер, который с вечера был довольно свеж, к середине ночи превратился в шторм. Он свирепствовал на просторе прерии, обрушивался на покрытые лесом горы, раскачивал вершины деревьев, старался сорвать палатки. Полотнища типи надулись, а длинные еловые жерди дрожали. Высоко в горах все грохотало. Доносился треск ломающихся деревьев. Харка быстро натянул легины и разбудил младшего брата. Бабушка уже проснулась. Мать будила Уинону. Отец еще раньше покинул типи.

Харка на четвереньках выполз наружу, чтобы его не повалил и не унес ветер. Женщины, дети и старики собирались подальше от склона горы, посередине луга, где меньше угрожала опасность. Мужчины и юноши остались в стойбище. Типи, так же как и оружие, было самым ценным имуществом каждой семьи, и ее было нелегко восстановить, так как бизонов, из шкур которых изготавливались полотнища типи, нужно было сначала выследить, затем убить; просушка и обработка кож также занимали очень много времени. Харка вместе с Четаном следили за типи Матотаупы и Солнечного Дождя. Они переползали от колышка к колышку, как только видели, что колышек ослабевает, заколачивали глубже и укрепляли его.

Шквалистый ветер не унимался, но наибольшую опасность представлял смерч. И он, кажется, уже возникал в вышине. Харка видел, как целое дерево с корнями и кроной закружилось в его объятиях, потом по горе покатился огромный камень, подточенный талыми водами. Возможно, он и оторвался, когда было вырвано дерево. Камень катился, подпрыгивал, ломал на своем пути деревья, и людям и животным оставалось одно — ждать, куда он свалится. С глухим грохотом он врезался в землю на самом краю луга, и все вздохнули.

С восходом солнца грохот и шум начали стихать, порывы ветра ослабли.

Матотаупа вспрыгнул на большой камень, так, чтобы все его могли видеть, и дал знак вернуться в стойбище поесть и приготовиться к походу.

После скудной еды бабушка Харки, мать Матотаупы, первой вышла наружу, отвязала растяжки, и полотнище затрепетало, как огромный флаг. Это послужило сигналом к снятию с места.

Девушки забрались на верх типи и развязывали кожаные бечевки, стягивающие верхушки жердей. Помогала разбирать типи и десятилетняя Уинона. Харка и его сверстники готовили коней. На вьючных коней пристраивали волокуши: две жерди перекрещивали концами и связывали на спинах животных, нижние концы жердей волоклись по земле. Между ними натягивали кожаные одеяла и на них укладывали имущество и усаживали детей, которые были уже не такими маленькими, чтобы путешествовать у матерей за спиной, но и не такими большими, чтобы ехать верхом. У индейцев не было фургонов: они не умели изготавливать колес.

У Харки и девятилетнего Харбстены были свои лошади, и вместе с другими всадниками они разъезжали вокруг вытягивающейся колонны. Женщины и дети ехали на вьючных конях. Во главе колонны встал Хавандшита — жрец, тощий, жилистый, чуть сгорбленный. Ему было уже за восемьдесят. Перед выступлением жрец произнес слова древнего моления о еде и мире для рода Медведицы.

Матотаупа — военный вождь, тронул своего Гнедого и выехал вперед, чтобы вести колонну через поваленный бурей лес в прерию. Предстояло еще переправиться через реку.

Харка знал, что брод находится несколько выше по течению, и, пока еще не установился строгий порядок, они с Четаном решили проехать вперед. Они быстро нашли брод и остановились, в последний раз осматривая местность, которую знали с самого раннего детства и которую они покидали на долгое время, а может быть, и навсегда. Новые места охоты — цель их путешествия — лежали на юге, далеко впереди.

Внимание Харки привлекло опустошение, которое произвел ветер на берегу реки. Гибкие ивовые кусты остались целыми, но молодое деревцо, поселившееся в пойме, вырвало с корнем, и вода собралась в образовавшейся яме. В ней что-то блестело. Так как время еще было, Харка поехал посмотреть, что это так ярко отражает солнечные лучи. Это был небольшой камушек, но он необыкновенно блестел желтовато-красным цветом. Харка соскользнул с коня и наклонился, чтобы получше рассмотреть находку, выковырнул его и сунул добычу в кушак на память о родных местах.

Колонна приближалась к броду как длинная змея, следуя за изгибами реки, а скоро голова колонны уже выходила из леса в свободные прерии.

Сильный ветер дул с северо-востока, он трепал волосы людей и гривы коней. В лицо путникам светило солнце, оно слепило глаза, а они жадно всматривались в неоглядную даль.

К полудню погода улучшилась, воздух стал кристально чист, а легкий ветерок чуть шевелил траву. Глухо постукивали неподкованные копыта по мягкой земле. Широкая долина, столько дней, недель и лет полная жизни, оставалась позади колонны. А Харка все думал и думал о пещере на склоне горы, которая тоже осталась позади.

Индейцы двигались весь день, и лишь поздно вечером были развязаны волокуши и поставлены типи. Все очень устали и, едва завернувшись в одеяла, заснули. Кони щипали высохшую перезимовавшую траву и искали свежие зеленые ростки, выглядывающие из-под земли. Собаки улеглись, плотно прижавшись друг к другу. Небо оставалось ясным, и хотя ветер утих, ночь была невероятно холодной.

Было уже за полночь, когда Харка проснулся. Его разбудил пронзительный крик. Но это был не военный клич. По военному кличу, к которому были приучены все дети, Харка инстинктивно схватился бы за оружие. Это было предупреждение об опасности. Значит, все же надо быть наготове. Нож у Харки, как и у отца, был даже ночью при себе. Лук и стрелы лежали рядом с постелью, и он взял их. Снаружи было неспокойно: лаяли и выли собаки, слышался топот и тревожное фырканье лошадей. Харка вышел из типи. Жеребец Матотаупы, привязанный у палатки, словно обезумел и рвался с привязи.

— Останься у мустангов! — крикнул вождь сыну, а сам исчез в направлении холма, поднимающегося на западе.

Несколько воинов последовали за ним. Харка заметил Солнечного Дождя и его младшего сына. А ему пришлось остаться охранять у палатки коня… Но надо было подчиниться. По поведению собак и лошадей Харка заключил, что поблизости голодные волки, и не мелкие наглые койоты, с которыми собачья свора быстро бы разделалась, а, видимо, большие серо-белые волки прерий, перед которыми собаки испытывали страх. Харка попробовал успокоить коня, взяв его за кожаную узду, обвязанную вокруг нижней челюсти, но жеребец был вожаком табуна и так рвался из рук, что его было не удержать за повод, и Харка решил сесть на него, чтобы, по крайней мере, если конь сорвется, оставаться на его спине. Харка прошел хорошую школу и в свои двенадцать лет мог спокойно удержаться даже на только что пойманном диком коне. А тут он знал характер мустанга и понимал его чувства. Не раздумывая долго, Харка перерезал ножом повод, удерживающий коня, и предоставил ему нестись к табуну.