В дрейфе: Семьдесят шесть дней в плену у моря

Переползаю обратно к наветренному борту и, держась одной рукой за конец, связывающий меня с «Соло», а другой вцепившись в страховочный леер, съеживаюсь в своем насквозь мокром спальном мешке. По дну плота вокруг меня плещется несколько галлонов морской воды. Усаживаюсь на диванном матрасе, чтобы хоть как-то спастись от ледяного холода, поднимающегося от резинового пола. Меня все еще бьет озноб, но я уже начинаю согреваться. Приходит время ждать, слушать, думать, рассчитывать. И бояться.

Когда плот вскарабкивается со мной на гребень волны, взору моему вновь открывается покачивающийся внизу в ложбине «Соло». Затем он взбирается на склон следующей волны, а я скатываюсь во впадину, и которой только что находился мой корабль. Яхта уже совсем завалилась на правый борт, нос ушел под воду, и только корма еще торчит над водой. О, «Соло», продержись, пожалуйста, на плаву, хотя бы до утра! Я должен увидеть тебя еще раз, я должен разглядеть ту рану, которую, я чувствую, нанесла тебе моя самоуверенность. Почему я не остался на Канарах? Почему не задержался там, чтобы понежиться еще в покое и безмятежности островного бытия? Зачем я вывел тебя в этот путь, ради дурацкой затеи во что бы то ни стало дважды пересечь океан? Прости меня, мой бедный «Соло»!

Я изрядно наглотался соли, отчего у меня зверски дерет горло. Может быть, утром мне удастся извлечь еще что-нибудь из снаряжения, банки с консервированной водой и какие-либо продукты. Тщательно обдумываю каждый предстоящий шаг, просчитываю каждую свою потребность. Главную опасность сейчас представляет для меня переохлаждение организма, но я надеюсь, что спальник все-таки от него защитит. Стало быть, на первом месте вода, после воды — пища. А там уже все остальное, что только можно будет прихватить. Десять галлонов воды находятся в камбузном рундуке прямо под входным трапом, поджидая меня всего в какой-то сотне футов; этого запаса при жестком нормировании хватило бы на срок от сорока до восьмидесяти дней. Теперь, когда корма поднялась над водой, туда будет нетрудно проникнуть. В кормовой каютке, прямо под палубой, к бортам подвешены два больших брезентовых мешка; в одном лежит месячный запас провизии, другой набит одеждой. А если я нырну в люк и сумею доплыть до форпика, то смогу достать гидрокостюм. Размечтавшись, я представляю себе, как меня будет согревать его толстая поролоновая подкладка.

Волны продолжают молотить по моему плоту, вдавливая его бока и заливая меня водой. Надувные камеры тверды, как тиковые бревна, но под этими могучими ударами гнутся, как вареные спагетти. Непрестанно вычерпывая воду кофейной банкой, я спрашиваю себя, сколько может выдержать плот, и с беспокойством вглядываюсь, не начинает ли он расползаться по швам.

Маленькая лампочка над головой освещает мой крошечный новый мирок. В духоте резиновой палатки под тяжкие удары волн и завывание ветра я то и дело мысленно возвращаюсь к картине крушения, снова и снова обдумываю намеченный на завтра план посещения «Соло». Скоро, конечно, всему настанет конец.

5 февраля

день первый

Я ЗАТЕРЯН ГДЕ-ТО НА ПОЛПУТИ МЕЖДУ ЗАПАДНЫМ Ошкошем и столицей страны Нигделандии. По-моему, во всей Атлантике вряд ли найдется более пустынное место. Я нахожусь примерно в 450 милях к северу от островов Зеленого Мыса, но, увы, путь к ним пролегает поперек ветра. А я могу только дрейфовать по ветру. В подветренном направлении расстояние до ближайшей судоходной трассы составляет 450 миль. А ближайшая суша, которую можно встретить, двигаясь по ветру, это Антильские острова. От них меня отделяет 1800 морских миль. Да, об этом лучше не думать. Прикинем, что надо сделать завтра. Надежда есть, вот только бы выдержал плот. Выдержит ли? Море неустанно атакует меня, порою безо всякого предупреждения. Нередко водный вихрь, предшествующий подходу волны, развивается уже перед самым ударом. Тяжелый вал с ревом низвергается на плот, молотит его и терзает.

Откуда-то издалека, из самого сердца шторма, доносится рык. Все громче и громче нарастает его могучее крещендо, заполняя собой все. И вот обрушивается занесенный надо мною кулак Нептуна, плот, содрогнувшись, останавливает свой бег. Сначала все наполняется скрежетом и скрипом, затем наступает внезапная тишина, и мне кажется, будто я очутился в загробном мире, где кончаются земные терзания.

Проворно раздернув смотровое окошко, я высовываюсь наружу. На мачте «Соло» все еще хлопает стаксель, и гремит болтающийся на транце руль, но меня неумолимо относит прочь. На яхте чем-то замкнуло электрическую цепь, и на клотике начинает мигать импульсный огонь — «Соло» как бы прощается со мной. Я провожаю взглядом световые вспышки, все реже возникающие за громоздящимися волнами, сознавая, что больше уж никогда не увижу моего «Соло», и в душе у меня такое чувство, будто я потерял верного друга, частицу своего сердца. Еще один случайный проблеск мелькает вдали, и все. Моя яхта навсегда исчезла в бушующем море.

Втягиваю на борт линь, соединявший меня с другом, с моей надеждой на пищу, воду и одежду. Линь цел и невредим. Возможно, что петля гика-шкота лопнула, не выдержав ярости последнего удара, может быть, развязался узел; да, скорее всего это был узел. Постоянная вибрация и рывки могли понемногу ослабить его. Или же я неправильно его завязал. В своей жизни я тысячи раз закладывал носовые концы; я проделываю это так же автоматически, как отпираю ключом входную дверь. И все же… Впрочем, теперь это уже неважно. И нечего жалеть. Как знать, может быть, это спасло мне жизнь! Может быть, мой резиновый домик в последнюю минуту спасся от гибели, а иначе его просто разорвало бы в клочья! Или вырвавшись на волю волн, я в конце концов найду свою смерть?

Почувствовав некоторое облегчение, так как бешеный натиск волн несколько ослаб, я принимаюсь корить себя в духе Хэмфри Богарта. Так-то, приятель, теперь ты остался один. К чувству облегчения примешиваются испуг, боль, угрызения совести, страх перед будущим, надежда и… отчаяние. Все перепуталось в душе, и я погружаюсь в хаос противоречивых чувств, как в черную дыру, которая поглощает свет. Я совсем окоченел от холода, и боль от ран, которых я поначалу и не замечал, пронизывает все мое тело. Я чувствую себя таким беззащитным. У меня больше нет спасительных резервов, нет тыла, прибежища для отступления, нет запасного выхода на крайний случай. И морально, и физически я чувствую себя так, словно защитные покровы содраны с моих обнаженных нервов.

ВЕДЬМ ЗАКЛЯТЬЕ ВРАЖЬЕ — ГОЛОД И ЖАЖДА

ВСЮ НОЧЬ ПЛОТ ВМЕСТЕ СО МНОЙ ТО ВЗМЫВАЕТ вверх, то проваливается средь бушующих ноли. Я поставил плавучий якорь — привязанный за углы кусок ткани, действующий наподобие водного парашюта; он замедляет падение и предотвращает опрокидывание. Каждая новая волна поддает нам снизу, и от ее пинка плот взлетает вверх, замирая на секунду в неустойчивом равновесии на самом краю взметнувшей нас громадины. Несколько ведер черного рассола затапливают мой дом. Стоит мне только сползти со страховочного леера, на котором я пристроился, как на насесте, и тут же резвящиеся под нами пенные вихри принимаются колошматить меня сквозь тонкое днище. А перед самым падением с водяного обрыва, грозящим переворотом, канат моего плавучего якоря натягивается и дергает плот в обратную сторону. При этом он всякий раз черпает целое корыто морской воды, обдающей меня ледяными родниковыми струями.

Мой спасательный плот, стандартной шестиместной модели «Эйвон», представляет собой две многоотсечные круговые камеры, скрепленные одна над другой в два яруса. Внутренний его диаметр составляет примерно пять футов шесть дюймов. Инспекция гоночного комитета «Мини-Трансата», осматривавшая перед выходом в гонку мою яхту, была весьма удивлена, обнаружив у меня на борту такой большой плот. «А вы когда-нибудь пробовали посидеть в четырехместном?» — спросил я их. А я вот однажды попробовал. Как-то мы втроем с товарищами влезли в плот, рассчитанный на четырех человек. Мы сидели буквально друг на друге, сложив ноги штабелем. А если бы туда в соответствии с инструкцией сел еще и четвертый, то в такой тесноте мы, наверное, не выдержали бы и недели. Причем это стоило бы нам ужасных мучений. Я решил, что на время длительного плавания шестиместный плот обеспечит приличные условия для двоих.