Волчье логово. Красная кокарда. Капитан Поль

Набатный звон колоколов огласил окрестность, залитую веселым весенним солнцем; снизу, с улицы вновь неслись крики и шум восстания. По лентам дорог, идущих от города, там и сям быстро двигались небольшие группы людей, блистая на солнце оружием.

Прошло еще с полчаса. Я продолжал сидеть, погруженный в свои мысли. Внезапно в отдаленном пригороде на западе грянул пушечный выстрел, а за ним рассыпалась дробь отдельных выстрелов.

Голуби все еще продолжали кружить на фоне сияющих, быстро бегущих облаков. Громко чирикали воробьи. Нижняя крыша, на которой столпилось несколько слуг, была залита солнцем. Здесь было так тихо, так спокойно! А внизу, на улицах лилась кровь и царила смерть.

Было еще раннее утро. Я прислушивался ко всему почти безучастно, следуя лишь течению своих мыслей и сравнивая про себя зрелище самоистребления с блестящими обещаниями, которые делались всего несколько месяцев назад. Но постепенно волнение слуг, стоявших на нижней крыше, передалось и мне. Я стал прислушиваться более внимательно. Мне казалось, что момент решительного столкновения приближается, что крики становятся чаще и явственнее. Около казарм, недалеко от нас, показались клубы белого дыма, и дважды грянул залп, заставивший задрожать стекла домов. Потом на одной из улиц, которая шла как раз под нами и просматривалась из конца в конец, я увидел бегущих людей прямо в нашу сторону.

Я окликнул слуг и спросил, в чем тут дело.

— Нападение на арсенал, — отвечал один из них, козырьком прикладывая руку к глазам.

— Кто нападает?

В ответ он только пожал плечами и стал смотреть еще внимательнее. Я последовал его примеру, но пока не заметил ничего особенного. Вдруг до нас докатился громкий гул голосов, словно кто–то отворил запертую ранее дверь. Большая толпа народа с группой шедших посередине монахов с распятием показалась на ближайшем конце улицы. Бряцая оружием, она перелилась на другой конец и куда–то исчезла. Некоторое время еще слышны были ее крики, и можно было сообразить, что она направляется к арсеналу, где время от времени раздавался треск мушкетных выстрелов. Я догадался, что это было подкрепление, за которым присылал Фроман.

Взглянув случайно на нижнюю крышу, я заметил, что добрая половина слуг уже исчезла, а какие–то люди старались скрыться до безлюдной улице.

Кризис, очевидно, настал раньше, чем его ожидали.

Я вновь окликнул одного из оставшихся слуг и спросил его, где дамы.

— Не знаю, сударь, — быстро сказал он и отвернул от меня свое бледное, как у мертвеца, лицо.

— Они внизу?

Он так внимательно следил за тем, что делалось внизу, что вместо ответа только досадливо тряхнул головой. Мне не хотелось покидать своего места, и я приказал ему передать поклон маркизе де Сент–Алэ и попросить ее подняться сюда.

Но человек, видимо, был так перепуган, что мог думать только о самом себе и не трогался с места. Остальные тоже лишь кричали: «Сейчас, сударь, сейчас!».

Это, в конце концов, взбесило меня. Я сбежал по лестнице и накинулся на них.

— Канальи! — закричал я. — Где дамы?

Один испуганно обернулся на мой крик.

— Где дамы? — повторил я с нетерпением.

— Извините, мы не поняли вас, — отвечал за него ближайший сосед. — Они ушли в церковь молиться.

— В церковь?

— Так точно. К капуцинам.

— Так здесь их нет?

— Нет, их здесь нет, сударь, — отвечал слуга, блуждая глазами. — Но что это такое?!

И, привлеченный каким–то зрелищем, он отбежал от меня к парапету. Я последовал за ним и тоже посмотрел вниз. Отсюда вид не был столь обширен, как с башни, но главная улица, ведшая в южную часть города все же просматривалась.

Она полна была народа, двигавшегося в нашем направлении. Одни бегом, другие быстрым шагом, по несколько человек в ряд, и беспрестанно оглядывались.

Слуги догадались, что это значит. С криком: «Мы разбиты!» они в беспорядке посыпались вниз по лестнице.

Я оставался неподвижен. Но поток беглецов все возрастал и возрастал. Люди шли все быстрее и все чаще оглядывались. Шум схватки, крики, выстрелы приближались, и я сразу решил, что надо делать.

Лестница была свободна. Я быстро сбежал по ней и достиг двери верхнего этажа, через которую я попал сюда вчера. Я попробовал отворить ее, но она оказалась запертой. Оставшись в темноте коридора один–одинешенек, не зная, что происходит внизу, я рисовал себе страшные картины. С лихорадочной силой я сломал замок и бросился бежать вниз, пока не оказался в зале нижнего этажа, похожем на монастырскую трапезную.

Зал этот был переполнен вооруженными людьми с искаженными от страха и злобы лицами. Число их беспрестанно увеличивалось за счет бежавших с улицы. Опоздай я на минуту, хлынувший поток затопил бы все лестницы, и я не мог бы спуститься с крыши.

Я и так на, короткое время был совершенно притиснут к стене, не в силах сдвинуться с места. Около меня очутился в таком же положении один из слуг, и я схватил его за рукав.

— Где дамы? — прокричал я ему. — Вернулись ли они?

— Не знаю, — отвечал он, вращая глазами во все стороны.

— Неужели они все еще в церкви?

— Не знаю, — последовал все тот же раздраженный ответ.

Завидев человека, которого он, по–видимому, искал, слуга оттолкнул меня и быстро скрылся в толпе.

Дом походил на толкучку: в него постоянно входили и выходили, продираясь сквозь толпу, люди. Некоторые сами отдавали приказания, повелевая закрыть скорее двери, другие звали Фромана, крича, что все потеряно, третьи советовали взорвать порох.

Я не знал, что предпринять теперь и стоял в самом центре этого хаоса, увлекаемый толпой то в одну сторону, то в другую.

Где же дамы? Этот вопрос не выходил у меня из головы. Я обращался с ним по крайней мере к полудюжине лиц, но в ответ они только свирепо кричали, что не знают, и бросались от меня в сторону. Большинство было из простонародья, и мне ничего не удалось узнать ни о Фромане, ни о маркизе де Сент–Алэ, ни о других вожаках. Кажется, никогда мне не приходилось быть в столь мучительном положении. Дениза могла быть еще в церкви и, стало быть, неминуемо подвергалась опасности. Но она могла быть и на улице, где опасность была еще больше. Наконец, она могла быть и где–нибудь здесь, в соседней комнате или на крыше. Вся моя надежда была на возвращение Фромана. Прождав, однако, несколько минут, показавшихся мне вечностью, я потерял терпение и стал прокладывать себе путь через толпу к двери, ведущей в главную часть дома. Отворив ее, я увидел, что и здесь царит такой же беспорядок: одни, загораживая дорогу, выносили из погреба порох, другие, кажется, грабили дом. Надежды найти здесь тех, кого я искал, было мало, и, поискав бесполезно то тут, то там, я поднялся по лестнице на второй этаж, я направился в комнату Денизы.

Дверь была заперта. Я, как безумный, стал стучать в нее и кричать. Прислушавшись и не получив ответа, я повторил стук, но за дверью все было тихо, и я бросился к соседним дверям. Две ближайшие также были заперты, и за ними не было слышно ни звука. Третья и четвертая комнаты были открыты, но пусты.

Я осмотрел все их в какую–нибудь минуту–две. Все это время коридор, по которому я шел, был тих и безлюден, и в нем раздавалось лишь эхо моих шагов. Но снизу уже доносились крики и беготня сотен ног. Я был как в лихорадке. Маркиза могла быть теперь на крыше, и я кинулся к лестнице, но уже на полпути сообразил, что она, вероятно, загорожена.

Проклиная несчастную мысль покинуть залу только потому, что мои расспросы ни к чему не привели, я полетел вниз.

Я попал туда как раз в то время, когда туда через другую дверь вошел Фроман. С ним была небольшая кучка его приверженцев, из которых многие имели на себе зеленые ленты — цвет графа д'Артуа. Высокая фигура Фромана выделялась из толпы, и я заметил, что он ранен: по его щеке текла струйка крови. В глазах его светилось нечто, близкое к безумию. Но внешне он был спокоен и владел не только собой, но и всеми окружающими. Волнение подле него стало утихать. Люди, только что толкавшие друг друга и загораживавшие друг другу дорогу, моментально отхлынули на свое место. С улицы неслись бурные крики толпы, отступавшей под напором какой–то превосходящей ее силы, но с появлением Фромана вместо паники явилась решимость, вместо отчаяния — надежда.