Необыкновенный рейс «Юга»<br />(Повесть)

На «Юге», как я упоминал уже выше, кроме незадачливого пассажира-индуса были ещё такие «пассажиры», как попугаи, макаки и мангуст. И мангуст, и макаки, когда хозяева их были на вахтах, помещались в ничем не занятом помещении возле кубрика кочегаров. В свободное от вахт время и кочегары, и матросы выводили макак на палубу, привязывали, и здесь макаки резвились, дрались, искали друг у друга вшей, не сидя «сложа руки» ни одной минуты.

Освободившись от вахты, кочегар Бердник тоже выводил на палубу своего мангуста и привязывал его у поручня трапа. Сюда же дневальный Лаврук выводил из кубрика и своего Яшку, совсем молоденького и очень наивного ещё самца-макаку.

Первый раз, когда мангуст и Яшка очутились вместе, они старались держаться поодаль и как бы не замечая друг друга, но потом постепенно начали заигрывать друг с другом. Как это ни странно, но первое поползновение к заигрыванию сделал не непоседливый Яшка, а более спокойный и уравновешенный мангуст. Молодой, робкий и мало ещё видавший мир Яшка от заигрываний мангуста сперва увиливал, но потом привык, и когда его выводили на палубу вместе с мангустом, он охотно играл, кувыркался, боролся с ним.

Однажды во время обеда, когда на третье блюдо была бабка со сладким сиропом, один из кочегаров налил в пустую жестяную банку остаток этого сиропа и предложил Яшке. Яшка сироп этот охотно выпил, а спустя недолгое время начал выкидывать такие коленца, которые казались несвойственными даже для макаки.

Сперва он весело и резво прыгал и пищал, потом кувыркался, а затем ни с того ни с сего начал озлобленно и на всех без разбору лезть, ощерив зубы, в драку.

Обступившие Яшку кочегары терялись в догадках: «С ума сошел Яшка или белены объелся?»

Догадался о том, что делается с Яшкой, тот кочегар, который угостил его сиропом. Догадался, заметив у Яшки совсем осоловелые, точь-в-точь, как у очень редко пьющего мужика, глаза. Яшка опьянел от ложки разбавленного красным вином сиропа.

Досыта позлившись и напрыгавшись, Яшка, наконец, обессиленно свалился под трапом на палубу. Когда один из кочегаров начал подкладывать ему под голову кусочек пакли, тот только чуть-чуть глаза вскинул на кочегара, но головы не повернул и ни одного движения ни рукой, ни ногой не сделал.

После этого случая каждый раз, когда на сладкое был винный сироп, Яшку спаивали, дразнили. Он комично рвался в драку, а потом бессильно падал на палубу и засыпал. В описываемый мною день, когда вся третья вахта сидела на трюме и пила чай, Бердник вывел по обыкновению на палубу своего мангуста и присоединил к Яшке. Так как нового в игре Яшки с мангустом было лишь то, что становящийся каждый день сильнее и ловчее Яшка всё чаще осиливал и таскал иногда за хвост мангуста, то команда на ту возню, которую подняли возле трапа мангуст и Яшка, не обратила внимания. Яшка и мангуст кувыркались, а команда пила чай и вела свои обычные разговоры. На новый, никем не предвиденный вариант в игре Яшки и мангуста указал нам проходивший мимо на бак боцман.

Видавший виды боцман, остановившись возле трюма и глядя с улыбкою на мангуста и Яшку, сказал нам:

— А вы видите, что делается?

Когда мы, прервав разговор, повернули головы в ту сторону, куда глядел улыбающийся боцман, то увидели, как Яшка, ухватив за хвост не на шутку испуганного мангуста, напрягал все свои силы, чтобы сделать его своею супругою.

О том, что мангуст был особой женского пола, мы, как и сам Бердник, не знали и не интересовались этим. Заметил это и не преминул воспользоваться этим Яшка.

От разрывающего внутренности хохота вылегли на трюме и на палубе все, кроме самого хозяина мангуста — Бердника.

Вышедший на шум из кубрика Бердник, увидев сцену между Яшкой и мангустом, не только ни разу не улыбнулся, а даже как-то по-особенному скорбно насупился и молча стал глядеть на Яшку и новоявленную девицу — мангуста.

Поза появившегося Бердника еще более расширила волну неудержимого хохота. Кое-кто из команды буквально катался по палубе, хохоча до слез. Это был небывалый для многих в жизни хохот. Я не помню, чтобы до и после этого не только на «Юге», а и вообще где-нибудь так дико и неудержимо смеялись люди. Когда вскоре после этого случая настали на «Юге» не совсем веселые дни, многие, вспоминая те минуты, говорили, что хохотали мы тогда не даром и что хохот этот предвещал, дескать, нехорошее. Говорилось это как будто и не всерьез, а всё же не раз и не одним человеком.

6

Немного больше чем через сутки после встречи с неизвестным судном, как раз в тот момент, когда все было так тихо и спокойно и менее всего чего-то ожидали, случилось именно то, что надолго и резко изменило жизнь на «Юге».

Был исход четвертого часа утра. На судне было еще по-ночному тихо, и только изредка в тишине слышно было, как в кочегарке звякали то закрываемые, то открываемые дверцы топок котлов или лязгали лопаты о железные плиты в кочегарке.

Третья вахта, ожидая «склянок», стояла у левого борта, позевывала после сна и курила, сплевывая за борт. На мостике глухо и размеренно топали ступни вахтенного помощника. Было такое состояние, когда находящиеся на палубе люди менее всего думали о том, где они находятся, а еще менее о том, чтобы ожидать чего-нибудь извне. Так было сонно и предутренне тихо на палубе.

И вдруг в этой тишине, хотя глухо и очень отдаленно, раздался ясно услышанный всеми гул не то взрыва, не то пушечного выстрела. Из стоявших на палубе людей не оказалось, как после выяснилось, ни одного человека, не слышавшего этого короткого и глухого гула.

— Ты слышал?

— Вы слышите? — сразу же раздались негромкие и тревожные возгласы среди стоящих у борта людей.

— Где это?

— Как будто справа…

Люди от левого борта немедленно перебежали к правому.

Вахтенный помощник тоже, вероятно, услыхал этот гул, потому что сейчас же прозвонил в машину «стоп», и машина стала.

Дальше слышно было, как вахтенный матрос стучал в дверь каюты капитана.

От того, что машина остановила свое движение, на судне стало тихо, как в гробу. Легкий стук и звук человеческого голоса казались неестественно четкими и ненормальными в этой тишине. Чуть слышно хлюпалась сонная вода у борта корабля. Немая темень стлалась над безмолвным простором океана. Беззвучное усыпанное яркими звездами небо высоко висело над океаном.

Стараясь не только не говорить, а даже не дышать громко, мы ждали. И вдруг дождались.

Вправо от нашего курса, почти на траверсе, опять раздался одиночный, подобный орудийному, гул, и вновь наступила тишина, но ненадолго.

С мостика после ясно услышанного всеми гула раздался вдруг оклик капитана:

— На палубе?

— Есть на палубе! — откликнулся старшина третьей вахты.

— Вы слышали гул выстрела или разрыва?

— Да, слышали!

— С какой стороны вы его слышали?

— Прямо против нас с правой стороны!

— Так и есть… Правильно, значит, — уже негромко заговорил на мостике капитан к вахтенному помощнику.

Не прошло после этого и минуты, как с бака раздался пугливый выкрик до сих пор не подававшего признаков жизни впередсмотрящего:

— Огонь справа!

И в тот же момент мы уже увидели огонь, но не огонь далеко идущего судна, а огонь далеко начинающегося пожара в море.

Самого настоящего огня не видно было, заметно было очень далекое красноватое зарево с ничтожным пока радиусом освещения. Казалось, что где-то далеко за горизонтом только разгорается куль сырой соломы.

Было ясно, что в пустынном океане за тысячи миль от берегов случилась какая-то катастрофа, разыгрывается какая-то страшная драма.

На баке начали бить склянки. Третья вахта пошла в кочегарку, а через пару минут ее сменила на палубе вторая и уже разбуженные кочегары первой вахты, матросы и машинисты.

Полуодетые люди тревожно толпились у правого борта, пугливо смотрели на далекий пожар и, как будто боясь быть услышанными, негромко расспрашивали друг у друга о том, что случилось.