Трое с площади Карронад

рке. Другой — чуть повыше, темноволосый, строгий. Держит за ремешок снятую каску. На плече тельняшка разорвана — большая, не по росту тельняшка...

А потом — будто даже неожиданно для Славки — подошел третий. Чуть повыше Диньки, чуть пониже Тима. В голубой школьной рубашке, с помятым ранцем на одном плече. Тоненький и угрюмый. Исподлобья глянул на Славку. Встал чуть в стороне от тех двоих.

— Тим, — сказал Славка. — Неправильно, если только двое. Такие, как Андрюшка Илюхин... Они ведь тоже погибли из-за войны... — Он хотел объяснить и не мог подобрать слова.

С давних пор Славка научился чувствовать неумолимость математических законов. Еще тогда, когда неотрывно следил за движением костяных шаров по бильярдному сукну. И сейчас он хотел объяснить, что во всем виновата жестокая математика войны. Если лежат в земле сгустки тротила и гремучей ртути в ржавых оболочках, на них все равно кто-нибудь наткнется. Рано или поздно. И чаще всего натыкаются маленькие и любопытные — те, кто ближе к земле и к траве; те, кто ощупывают коленками и локтями глинистые откосы и камни развалин; те, кто не пройдут мимо темного входа в подземелье и мимо загадочной находки. Это — тоже закон. Можно охранять, беречь, запрещать, но по беспощадному закону больших чисел на кого-то падает жребий. Не на того, так на этого. Потому что укрытые в земле снаряды — это продолжение войны. И если Андрюшка Илюхин погиб, он закрыл от смерти другого. Может быть, Диньку. Может быть, Тима или Славку. Может быть, тех ребят, которым не дал добежать до костра...

Но сказать все это Славка не сумел. Он только повторил:

— Они тоже из-за войны... Не все ведь по глупости...

Хорошо, когда тебя понимают. Тим понял сразу.

— Правильно... Почему я не подумал?.. Трое, конечно, лучше, а то несправедливо... Знаешь, Славка, в позапрошлом году какие-то малыши в подземелье провалились, где раньше минные склады были. Один семиклассник их вытащил, а сам не выбрался. Засыпало...

Славка кивнул. Потом сказал:

— А если бы не засыпало? Наверно, никто бы и не узнал. И героем бы никто не считал. А он ведь все равно как на войне. Будто тоже Город защищал... Тим, таких, наверно, тоже немало...

— Конечно...

Они постояли еще у теплой от солнца стены. Наверху в кустах ссорились воробьи. Где-то на рейде прогремела якорная цепь. Тим неловко улыбнулся:

— Мы размечтались, будто про памятник все уже решено. Будто от нас зависит...

Но Славка сказал серьезно:

— Все равно ты хорошо придумал.

— Мы, по-моему, вместе придумали, — сказал Тим. — Пошли, Славка, а то Валентина нам задаст...

Они обогнули стену, и Орудийная бухта вся открылась перед ними.

В бухту входила баркентина.

— "Сатурн"! — крикнул Тим.

И они помчались к берегу.

Баркентину тащил буксирный катер. Он вел ее к месту последней стоянки, где трехмачтовый парусник должен был превратиться из учебного судна в торговую точку треста кафе и ресторанов.

В своем последнем плавании старая, с ободранной краской на бортах, без