Грабители морей

Эдмунду казалось просто невероятным это ночное вступление в отель герцога Эксмута и беспрепятственное им овладение. Хотя Эдмунд Биорн с детства привык смотреть на себя как на главу своей фамилии, тем не менее в сердце его не было ни малейшей досады на Фредерика, отнявшего у него право старшинства. Благородный и великодушный, он искренно, всем сердцем полюбил старшего брата и готов был с радостью отдать за него свою жизнь. Пускаясь в это опасное предприятие, он прежде всего думал не о себе, а о Фредерике.

Однако не время было поддаваться слабости. Послышался голос Грундвига, указавшего на блестевший вдали фонарь Эксмут-Гауза. Это значило, что розольфцы уже приближались к цели. Сделав над собой усилие, Эдмунд отогнал от себя черные мысли и приготовился к самой упорной борьбе.

– Господин мой, – сказал Грундвиг, – я полагаю, что нам теперь следует идти тише, чтобы не дать заметить своего приближения. Ведь с освещенной стороны нам к отелю подходить нельзя.

– Хорошо, – отвечал молодой человек. – Веди нас, как знаешь, добрый мой Грундвиг.

Верный слуга приказал повернуть налево, и вся колонна, стараясь ступать как можно тише, направилась в тот переулок, где у Грундвига и Гуттора было свидание с Фредериком Биорном. Дойдя до отеля, розольфцы разместились вдоль стены, стараясь спрятаться как можно лучше, а Грундвиг подошел к тому углу, где был балкон, и подал условный сигнал, на который сейчас же послышался ответ. Вслед за тем бесшумно отворилась дверь бокового подъезда, и на крыльце показался Фредерик Биорн.

Братья крепко обнялись, и Фредерик тихо сказал на ухо Эдмунду:

– Скорее, скорее… Мне нужно человек двенадцать. Злодеи ничего не подозревают. Через пять минут все дело будет сделано.

– Я иду с тобой.

– Нет, милый Эдмунд, не ходи, – возразил Фредерик. – Если, паче чаяния, они будут защищаться и главному отряду придется войти в дом, то я именно рассчитываю на тебя как на командира.

– Как хочешь, брат, но я пойду. Я желаю делить с тобою опасность. Гуттор и Грундвиг могут командовать не хуже меня.

– Пожалуй, – неохотно согласился Фредерик и вздохнул, видя, что Эдмунда ничем не убедишь. – Однако нам пора, пора… Дверь открыта, кто-нибудь может выйти и увидать.

Он торопливо выбрал десять человек из стоявших ближе, так как на всех розольфцев одинаково можно было положиться. Эдмунд и сам он были одиннадцатым и двенадцатым. Подозвав Гуттора и Грундвига, он сказал им вполголоса:

– Если мы благополучно доберемся до библиотеки, то дело будет сделано и вы нам не понадобитесь. Если же кто-нибудь из слуг поднимет тревогу, и нам придется вступить в борьбу, то вы немедленно вторгайтесь в отель, не опасаясь наделать шума. Главное – нужно действовать быстро и решительно и покончить все прежде, чем сюда прибегут солдаты с поста, находящегося отсюда на расстоянии ружейного выстрела. Вы поняли меня? При малейшем подозрительном шуме – вперед.

– Поняли, ваша светлость! – шепотом отвечали верные слуги.

– Ну, друзья, – сказал герцог Норрландский, обращаясь к выбранным людям, – с Богом, за мной!

Они скрылись в темной амбразуре подъезда. Гуттор и Грундвиг, стоя по обеим сторонам двери, вытянули шеи и насторожили уши.

Но им ничего не было слышно: мягкие ковры, которыми были устланы все полы в доме, совершенно заглушили шаги нападающих.

X

Вдруг Гуттору показалось, что небольшая дверка, отворенная внутрь, слегка двигается, как будто кто-то тихо затворяет ее изнутри, чтобы потом вдруг захлопнуть и запереть.

Богатырь быстро просунул руку в темное отверстие и нащупал чье-то тело. В одну минуту он схватил его своей сильной рукой и вытащил наружу, несмотря на сопротивление.

То был Мак-Грегор. Спрятавшись в коридоре, верный шотландец пытался запереть дверь, чтобы остальные розольфцы как можно дольше не знали ничего об участи тех, которые вошли в отель с братьями Биорнами. Если бы ему это удалось, то розольфцы могли бы подумать, что дверь затворил сам Фредерик, чтобы не привлечь внимания прислуги. Даже и теперь они не придали этому факту большого значения, и никаких особенных подозрений у них не зародилось.

– Что ты здесь делаешь? – резко спросил богатырь.

– А вам какое дело? – ворчливо отвечал Мак-Грегор. – Проходите своей дорогой и прекратите эти нелепые шутки. С которых это пор честному слуге запрещается запирать дверь дома своего господина, которую оставили открытой по недосмотру? Наверное, это сделал повар… Этакий пьяница! Вечно шатается в неуказанные часы.

– Ты мне кажешься, приятель, не столько честным слугой, сколько самым бессовестным нахалом, – сказал Гуттор, продолжая держать шотландца за шиворот.

– Берегись, ночной бродяга, как бы тебе не влетело за такие слова, – возразил Мак-Грегор. – Ведь я, ты знаешь, кто? Я доверенный слуга его светлости герцога Эксмута.

– Наплевать мне на всех герцогов Англии! – вскричал гигант, взбешенный тем, что его назвали бродягой. – Я сам служу герцогу Норрландскому, а он независимый владетель.

– Не волнуйся, Гуттор, сдерживай себя, – тихо сказал богатырю Грундвиг. – Ты разве забыл, что нам строго запрещено шуметь? Наконец, этот человек, быть может, и прав.

– А все-таки я его не выпущу, пусть герцог сам решает его участь. Великая штука – слуга злодея Коллингвуда! Эй, вы, – обратился он к двум матросам, стоявшим к нему ближе прочих, – возьмите этого негодяя и стерегите хорошенько, чтобы он не мог вырваться и убежать.

– Не извольте беспокоиться, капитан, – отвечал один из матросов. – Мы по первому требованию представим его вам в самом хорошем виде, если только он будет вести себя благопристойно.

Едва матрос договорил свой шутливый ответ, как раздался металлический лязг – и отверстие двери оказалось вдруг закрытым посредством широкого железного заслона, который едва не приплюснул Гуттора к стене. Богатырь избежал опасности только потому, что в это время несколько подался назад, передавая своего пленника матросам. На этот раз уж нельзя было сомневаться в том, что дело не чисто.

– Измена! Измена! – Бедные наши господа! Их убивают!

Он задохнулся и поперхнулся. Гуттор заревел, как бешеный зверь.

– Вы мне головой отвечаете за этого человека! – крикнул он матросам. – А вы, прочие, вперед! За мной!

Плечом вперед богатырь ринулся на металлический заслон. Возбуждение, охватившее его при мысли, что Фредерик и Эдмунд подвергаются страшной опасности, во сто крат увеличило его силу. Раздался ужасный треск, и заслон, выбитый из амбразуры, с громом и звоном обрушился внутрь, увлекая в своем падении и того, кто разбил его таким сверхъестественным усилием.

Впрочем, Гуттор сейчас же поднялся на ноги.

– Вперед! Вперед! – ревел он. – Горе тому, кто тронет хотя бы один волосок у них на голове!

Он бросился на лестницу, за ним все остальные розольфцы, за исключением двух матросов, оставшихся стеречь Мак-Грегора.

Наверху лестницы их ожидало новое разочарование: железным заслоном, подобным первому, был загражден коридор, по которому нужно было проходить во внутренние комнаты.

– Ура! Ура! Вперед! – ревел гигант, бешено бросаясь на препятствие.

На этот раз заслон был заключен в деревянных пазах и обрушился легче первого. Гуттор ворвался в коридор, а за ним бросились и его спутники.

Отыскивая настоящую дверь, он закричал:

– Огня! Ради Бога, огня!.. Скорее!..

– Да перестань же ты так волноваться! – сказал Грундвиг. – Сейчас дам огня, я захватил с «Олафа» фонарь.

Наступила томительная тишина. Слышно было только, как бьются сердца нескольких десятков человек. Грундвиг высекал трут… Вдруг среди этой тишины послышался откуда-то издалека странный крик:

– Грундвиг! Гуттор!.. Храбрецы мои!.. Помогите!..

Гуттор, с пеной у рта, кусал себе губы. Наконец фонарь зажгли. Богатырь, метавшийся все это время по узкому коридору, точно зверь по клетке, бросился на дубовую дверь, которую увидал в конце коридора. От богатырского напора дверь разом разлетелась вдребезги, и Гуттор очутился в квадратной комнате, имевшей три двери.