Фонтаны на горизонте

Капитан-директор сжался, втянул голову в плечи. Ему казалось, что вот-вот гарпунер бросится на него с кулаками. Чтобы как-то отвести от себя гнев Бромсета, он почти пролепетал:

Вам радиограмма из...

Давайте! — рявкнул Юрт.

Пробежав ее закодированный текст, он опять выругался. Дайльтон приказывает ни в коем случае не знакомить русских с техникой охоты и разделки китов. Тех же русских, кто уже кое-что узнал, как комиссар Северов, уничтожить при уходе флотилии из советских вод. Тут Бромсет выругал себя. На новое поручение он напросился сам. В письме, посланном Дайльтону через Барроу, он похвалился, что приручил комиссара Северова и берет его с собой на охоту. Выругав себя еще раз, Бромсет уничтожил бланк радиограммы. Теперь ничего не поделаешь. Придется убрать комиссара. И он это сделает. Но это потом,

Сколько «пробок» поставили за эти два дня три судна? — спросил он у Микальсена.

Семь.

Маловато, но ничего, — утих Бромсет. — При возвращении комиссара из Петропавловска идем на север, к бухте Глубокой. Ее надо основательно закупорить.

Хорошо, — с готовностью ответил Микальсен.

А сейчас прикажите спустить малую шлюпку. Я с врачом съеду на берег.

Хорошо, — удивлению Микальсена не было предела: заместитель комиссара съезжает с гарпунером на берег.

«Впрочем, я уже устал удивляться», — подумал Микальсен и по переговорной трубе передал вахтенному приказ о шлюпке. Он облегченно вздохнул, когда за гарпунером закрылась дверь.

Выйдя на палубу, Бромсет увидел Захматову. Она ждала его. Елена Васильевна стояла у борта, облитая солнцем. Она смотрела на берег, по которому так сильно соскучилась. Бромсет ощупал взглядом -ее полную крепкую фигуру, обтянутую курткой, представил себе стройные ноги, скрытые резиновыми сапогами, и разом забыл все, о чем он только что говорил с Микальсеном, за что его ругал. Перед ним была женщина, не просто привлекающая к себе, как все женщины, которые так редки среди моряков, — она ему нравилась. В ней была какая-то непонятная притягивающая и в то же время вызывающая сила. Захматова не была красива — это гарпунер хорошо видел, — но в ее лице он бессознательно находил черты чего-то большего, чем обычная красота смазливого женского личика. И вот это большее волновало его, было вызывающим и даже как-то не то сердило, не то оскорбляло Бромсета. У него появилось огромное желание унизить Захматову, подчинить ее себе. К этому присоединялось и обычное влечение мужчины...

Гарпунер быстрым шагом подошел к Захматовой и весело сказал:

— Упросил капитан-директора дать нам шлюпку. Вон ту...

Он указал на маленькую двухвесельную шлюпку, которую матросы спускали с ботдека[33]

Ботдек — палуба самой верхней надстройки судна, на которой находятся шлюпки. У темного борта базы она казалась крохотной скорлупкой.

Захматова спросила:

Сколько же в ней поместится человек?

Только мы двое. — Бромсет прямо встретил вопросительный взгляд черных глаз Захматовой и улыбнулся. — Если вы не будете против? Остальные заняты работой.

Он махнул рукой на палубу, где, как обычно, секли ленты жира над люками. Бромсет встревожился, что женщина уклонится от прогулки, но она только сказала:

— Вам придется грести одному, я не знаю, как обращаться с веслами.

— Конечно, конечно, — подтвердил гарпунер. — Разве дама должна сидеть на веслах? Ее почетное место на корме.

У Захматовой сердито сдвинулись брови, и она резко сказала:

— Здесь дам нет!

Бромсет понял, что допустил в чем-то ошибку, и испугался: Захматова откажется от прогулки! Но она, сделав паузу, добавила:

Научите меня грести!

С удовольствием! — гарпунер облегченно вздохнул: Захматова съезжает с ним на берег.

Шлюпка уже покачивалась на воде. Елена Васильевна первой стала спускаться по штормтрапу. Гарпунер хотел ей помочь, поддержать ее, но Захматова почти сердито сказала:

—. Не надо!

«Колючая, как дикобраз, — подумал Бромсет и мысленно с угрозой пообещал Захматовой: — Обломаю твои иголки, как только будем на берегу».

Елена Васильевна неловко, с трудом, добралась до шлюпки, в которой был матрос. Он придерживал шлюпку за трап, Захматова опустилась на корму, но, вспомнив слова Бромсета, пересела на банку и невольно ухватилась за нее обеими руками.

С палубы базы море казалось спокойным, с небольшими волнами; здесь же, внизу, шлюпка плясала на волнах. Море дышало холодом; синяя, как высокое небо, вода лоснилась под солнцем, выгибалась, забрасывала в шлюпку тяжелые холодные брызги. «Зря поехала. Лучше вернуться, — подумала Захматова, но, увидев спрыгнувшего в шлюпку Бромсета, постаралась скрыть свою нерешительность и мимолетный страх. — Нечего трусиху играть перед этим бородачом».

Матрос с ловкостью обезьяны полез по штормтрапу. Шлюпку подхватила волна и отнесла от базы. Другая волна ударила в борт, и шлюпка черпнула воды, но Бром-сет уже нажал на весла, белозубо улыбнулся:

Покачает нас немного.

Я всегда любила качели, — вызывающе ответила Захматова.

Но Бромсет не принял вызова. Все его внимание сосредоточилось на веслах. Волнение на море все же оказалось сильным, и, хотя ветер был попутный, как и волны, гарпунеру пришлось приложить и силу и умение, чтобы шлюпка шла прямо к берегу. Она ныряла с волны на волну, и Захматова не могла не отметить, как ловко гребет Юрт. Весла ни разу не скользнули по воде, шлюпка шла без рывков, но чувствовалось, как ее равномерно гонит вперед Бромсет. Он ритмично покачивался на банке. Ветер теребил его бороду.

«Сильный», — машинально отметила Захматова. Испуг у нее прошел. Она была спокойна и с любопытством рассматривала море, которое из шлюпки выглядело совсем иначе, чем с борта судна. Вода была прозрачнее, и глубина ощущалась всем телом. От нее отделяло лишь тонкое дерево шлюпки. Захматовой стало необычно легко, и немного закружилась голова. Ушли, забылись в этот момент все заботы и волнения повседневной жизни. Глаза ее лучились мягким, глубоким светом. Мысли были далеко...

Елена Васильевна посмотрела в вышину, где медленно плыли огромными белыми хлопьями облака. Они были неплотные, сквозь них голубела бездна кеба. Покачивание шлюпки и лазурность небосвода создавали иллюзию полета.

Бромсету передалось настроение Захматовой. Он не нарушал молчания и не удивлялся тихому смеху Елены Васильевны. Юрт с увлечением работал веслами, забыв в это время о цели своей поездки, но когда Захматова воскликнула: «Берег близко» и он, оглянувшись через плечо, увидел темно-коричневые скалы, а между ними желтоватый галечный пляж, где можно было пристать, — в нем вновь с еще большей силой вспыхнуло желание. Юрт бросил на Захматову жаркий взгляд. Врач точно похорошела за эти двадцать минут, что они были на шлюпке. Лицо ее раскраснелось, глаза так задорно поблескивали, полные радости жизни, что Бромсет с трудом удержался, чтобы не бросить весла и не обнять Захматову, которая сидела так близко против него.

Он сильнее налег на весла. Шлюпка миновала темную, блестевшую от брызг, громаду камня, выдававшуюся из воды, и врезалась в берег. Под днищем заскрипел песок, галька. Бромсет спрыгнул прямо в воду и, схватившись за борт, одним рывком почти наполовину вытащил шлюпку на берег.

— Можно выходить, — проговорил Юрт чуть хрипловатым голосом.

Он стащил с головы вязаную шапочку и посмотрел в море. Ветер перебирал его светлые волосы, разметал веером бороду. Крепкий, широкогрудый, он так внешне спокойно смотрел на море, лежавшее перед ним сине-зеленоватым щитом, что, казалось, забыл об окружающем. В эти минуты Елена Васильевна с некоторым смущением подумала о том, что ома не поверила до конца объяснениям Бромсета о смерти Скрупа и бегстве Джо. «Зачем ему меня обманывать? К тому же я так плохо знаю Джо. Возможно, у него возникла драка со Скрупом, или же этот сумасшедший попытался напасть на него. Джо защищался. В страхе бежал...»

Елена Васильевна поймала себя на том, что ей хочется верить Бромсету. С неожиданным для себя кокетством она окликнула гарпунера: