Джон Сильвер: возвращение на остров Сокровищ

Буря не вняла его воплям, продолжая хлестать нас почем зря. «Разбери по букве!» — прокричал Соломон, и я тотчас понял. Понял, как прочесть шифр с каменной плиты.

Возьмем простейший буквенный код, чей ключ выглядит так:

Таким образом, мы можем заменить цифры буквами и получить следующее:

Должно быть, человека нужно хорошенько встряхнуть вниз головой, чтобы он правильно взглянул на мир. Когда Соломон сказал мне насчет каждой буквы в Библии, я вдруг увидел и шифр, и ответ.

Напомню тебе, что я уже опробовал шифровальные круги на этой веренице цифр, но получал одну только чепуху. Стоило же мне поболтаться вверх тормашками прикрученным к штурвалу, как передо мной всплыли все загадки разом, а после Соломоновых слов я превратил цифры в буквы, но не по порядку, а наобум, под стать сумятице в голове.

Я поменяю их местами, чтобы тебе было понятнее.

И ответ, соответственно, был таков:

Тут возникает соблазн переставить буквы в словах, чтобы читалось «No Gardners Island», коль скоро я однажды ошибся с загадкой острова Кэт. Но в таком случае этот шифр тоже был бы обманкой.

Или не был бы?

Загадки тянулись одна за другой, как узлы на лаглине.

Или не так?

Шторм прекратился, и те из команды, кто еще как-то стоял на ногах, отвязали нас от штурвала. Соломон тут же рухнул на палубу. Я велел оттащить его вниз и прошелся по палубе — так-то, сэр, — а вся команда кричала мне «ура».

Стоило мне разузнать ответы, все загадки вдруг стали простыми, как мысли у Маллета. Я был готов идти по звездам к сорок первому градусу широты и двести восемьдесят седьмому градусу долготы — туда, где лежало мое сокровище. На остров Гарднерса.

«Евангелина», оказывается, втайне от меня плавала неподалеку. Вскоре мы встретились и поприветствовали друг друга. Эдвард потерял двух человек во время шторма, и одним из них был Джимми — его смыло за борт, когда он висел на вантах. Я не потерял никого.

Любопытно, следил ли Эдвард за мной? Обещал, что пойдет на север в согласии с уговором, однако вернулся, сославшись на дрянную погоду. Я пошутил, что он привез ее с собой. Однако на следующий день нам стало не до шуток.

Я хлебнул горячего рома, который принес мне Бонс, отправился к себе и проспал почти до утра — хоть из пушки над ухом стреляй.

Прошлой ночью меня знобило так, что я готов был забраться в адское пекло. В следующий раз надо бы попросить чертову хозяйку подбросить еще угольку. Уж если гнить — так в тепле. Однако яму мне рыть еще рано, капитан. Я пока дышу, хотя мое дыхание больше похоже на морской туман из-за этой хвори. Язык еще шевелится, но вскоре и это пройдет.

Дослушай же мой рассказ. Я зажигаю фонарь и берусь за перо.

А вот и твой Маллет топочет за дверью, пачкая последние страницы этой рукописи жирными пальцами. Посмотрим, что он подумает о тебе — своем капитане, — когда я извлеку на свет сокровище и последнюю кровавую тайну. Поглядим, сэр.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. СОКРОВИЩЕ

Маллет побывал у меня в каюте, пока я спал во время приступа. Я открыл глаза и увидел его. Он точно таков, каким я его представлял, — сущий полотер. В его глазах нет блеска. Волосы обстрижены. Он плотный и круглый, как пробка. В нем глупости не меньше, чем в ваших славных лордах.

Позже он снова заявился ко мне под дверь с подносом и съел всю отраву сам, обсосав косточки. Я под его чавканье завел речь о каннибалах, добавив, что он неплохо бы смотрелся с костью в носу — умнее, по меньшей мере. Маллет поблагодарил за совет и добавил, что меня есть не станет из-за нарывов. Я его почти полюбил. Видно, яд пошел ему на пользу. Если не окочурится к моему мятежу, пожалуй, дам мальчишке леденец перед тем, как выпотрошить его капитана.

— Стало быть, Азоры далеко позади и мы идем по проливу Дарданеллы, между Эгейским и Мраморным морем, — сказал я ему.

— Капитан говорит, у меня есть задатки, — отозвался он.

— Наживки для акул — возможно.

— Зря я вам сказал, где мы.

— Но все-таки сказал. Должно быть, я был не прав насчет задатков. Когда-нибудь ты станешь капитаном.

— Капитаном… — повторил он едва слышно.

— Соберись, парень. Ты, конечно, станешь капитаном — если вся команда вымрет от чумы.

Тут Маллет по привычке вздохнул и удалился.

Ты взял весьма любопытный курс. Мы очутились меж двух миров, у самой оконечности Азии и крепости Чанаккале, и, однако же, далеко от Европы. В Дарданеллах, или же Геллеспонте, как называли его древние, воды текут сразу в обе стороны, к каждому пласту суши. «Линду-Марию» разворачивает на стремнине, пока ты выбираешь наш последний маршрут. Один поток уносит нас в Азию, другой тянет в Европу, и мы снова оказываемся меж двух миров. Я всегда огибал Галлиполи, уходил в синеву Эгейского моря и оставлял турок курить трубки, но ты, видно, решил доказать свою удаль. Что ж, поглядим, кто кого.

Как я уже писал, мой первоначальный расчет долготы был неверен, поскольку я отмерял ее от Бристоля, а не от Лондона. Я вычислил расстояние между ними и внес на карту поправки — окунул ноготь в чернила и каплями отметил нужные меридианы. Попади карта в чужие руки, никто бы не догадался, что ее замарали намеренно. Итак, выверив курс, я на всех парусах понесся к точке на сорок первой широте и двести восемьдесят седьмой долготе — краю Нового Света, острову Сокровищ.

Эдвард в своих вычислениях пришел к совершенно иному выводу. Рассеивать его заблуждения едва ли было мне на руку, так что когда мы встретились через день после шторма, я промолчал. Он сообщил мне, что шифры привели его, как ни удивительно, в Британию, хотя у него не было никаких доказательств, что он найдет сокровище там. Этот клад, по его заверениям, никогда не покидал Британии, так же как Библия всегда хранилась в Лондоне, а стало быть, Лондон был отправной и в то же время конечной точкой наших странствий. Все прочие шифры наверняка были придуманы лишь для того, чтобы сбить с толку. Когда же я спросил его, где в Лондоне он намерен искать сокровище, он ответил, что ему, как и мне, только предстоит это выяснить.

Итак, я отправился на юг, а Эдвард — на север, в согласии с первоначальным уговором, и вскоре после этого мне попался кремовый пирог под названием «Дорчестер» — самый богатый корабль, какой только мне приходилось брать на абордаж. Казалось, Старый Ник захотел преумножить мою славу, прежде чем затащить в пекло.

«Дорчестер» как раз возвращался из плавания к Сандвичевым островам, с заходами к берегам Средиземноморья, Вальпараисо, Новой Испании и в эти самые Дарданеллы. Его киль просел глубоко под воду, и немудрено: корабль был набит медью, чаем, зерном и табаком, наполнен ромом. Я поддел ложкой его корочку и полакомился реалами, фунтами и пиастрами.

Мы пробили брешь в его обшивке — фок-мачта со всей оснасткой рухнула на палубу, — после чего подошли к левому борту и тычком судно развернули к ветру. Потом «Дорчестер» зацепили кошками и в один миг пришвартовали к «Линде-Марии».

Пью, пытаясь поджечь трут, который чуть погодя спалил «Дорчестер» дотла, сказал мне:

— Эдвард обрадовался бы такой добыче. Нужно будет похвастать при следующей встрече, как нам повезло. Мы должны и ему выделить долю, как полагается. Давным-давно Пью видел у него Библию. Вы велели Пью никогда не говорить о ней, и Пью не говорил, — солгал он. — Пью слышал, как Джимми о ней говорил, когда она выпала у Эдварда из пожитков в день, когда наши пути разошлись. Эдвард просил Джимми держать язык за зубами — Пью свидетель. Только Джимми рассказал своему приятелю, а потом их обоих смыло за борт во время грозы. Пью — надежный малый, не то что Джимми. Пью никому не говорил о Библии. Пью только подумал, не причитается ли нам чего за тех двоих, чтобы все честь по чести. Пью много чего слышал на этом борту, но сболтнуть другим — ни-ни.