Океан. Выпуск двенадцатый

Первым его желанием было остановить это движение, подключить базу к поиску Сухова, но он не стал отдавать такую команду, понимая, что гигантская махина базы в таком тумане только бы мешала тем сейнерам, которые сейчас выходят на пеленг «Диомеда». И чем скорее освободятся суда от рыбы, чем скорее база примет их уловы, тем еще больший район можно будет охватить поиском.

База двигалась осторожно, рев тифона периодически сотрясал воздух, где-то впереди тонким попискиванием откликался сейнер. Машинный телеграф замер на отметке «самый малый вперед». Капитан плавбазы Аверьянович, низенький, подвижный, с лохматой головой, размахивая руками, метался по рубке.

— Рулевой! Курс? — через каждую минуту хрипло повторял он. — Громче дублируйте команды, чтобы я слышал!

Заметив Шестинского, капитан остановился, спросил:

— Ну как с «Диомедом»?

— Пока ничего.

— А мы вот к «Наяде» идем, очередь ее сейчас, близко она, только не найти никак, — сказал капитан, смягчив голос и как бы оправдываясь.

С поручней, с верхней рубки, с навесов соскакивали тяжелые капли воды. Солнце по времени должно было взойти, но лучи его, видимо, еще не в силах были пробить белую мглу, прорваться сквозь нее. Шестинский запретил по радио все разговоры, не относящиеся к поиску Сухова, и велел докладывать обстановку каждые пятнадцать минут.

Надрывно захлебываясь, загудела плавбаза, предупреждая сейнер о своем приближении. Шестинский почувствовал, как вой тифонов буквально пронизывает его, — такой гул можно услышать на большом расстоянии, может быть, его сейчас уловил Сухов, может быть, он придаст ему силы, поможет продержаться на воде.

Наконец и «Наяда» ответила тремя тонкими гудками.

— «Наяда», «Наяда»! Где вы? — прохрипел в мегафон капитан. — Какого черта молчите? «Наяда», не исчезайте со связи, постоянно сообщайте свои действия!

Вахтенный штурман оторвался от экрана локатора, вид у него растерянный:

— Не вижу «Наяды», исчезла!

Капитан до боли в глазах всматривался в белую мглу, пытаясь увидеть контур судна, которое выпало из поля зрения локатора и лежало теперь в «мертвой зоне», совсем рядом. Каждое мгновение могло стать роковым.

— Эй, на баке! Смотреть внимательно!

Очертания людей были расплывчаты, они как будто плавали там — вне палубы, которой не было видно, они кружились, словно привязанные к фок-мачте незримыми концами.

Где же «Наяда»? Почему так тянут со швартовкой? Шестинский уже не раз забегал в радиорубку — о Сухове ничего нового. Надо было срочно переходить на «Наяду» и возглавлять поиск, а то они там торкаются каждый сам по себе — десять судов, которыми можно прочесать весь квадрат.

Тифон смолк, и в рубке стало слышно, как с правого борта залаяла собака, — «Наяда» была совсем рядом. Машинный телеграф дернулся и замер на отметке «стоп». Тут же смолк двигатель на «Наяде». База и сейнер сближались по инерции.

Первым увидел «Наяду» вахтенный штурман.

— Вот же она! — закричал он.

Теперь и Шестинский заметил, как справа начал прорисовываться силуэт сейнера, словно проявлялось изображение на фотобумаге; сначала смутное, расплывчатое, но вот все четче, вот уже приобрело очертания, появились труба, надстройки, мачты.

— Ну и швартовка! В таком тумане почти вслепую… — сказал капитан плавбазы. Его лоб покрылся крупными каплями пота, он стер их ладонью, повернулся к Шестинскому. — Рыбы у них на «Наяде» — кот наплакал, мы мигом возьмем, полчаса, не больше.

Работали быстро, все знали: задержки быть не должно. Подали концы, притерлись бортами, загрохотал стамп — ковш, подаваемый с базы для рыбы.

Шестинский перешел в радиорубку, попросил радиста вызвать всех на связь и приказал сейнерам прекращать заметы и подключаться к поиску Сухова.

— Ноль внимания на рыбные записи, пусть хоть сотни тонн пишут. Метать невода запрещаю! Всем судам вести поиск. Время поиска не ограничено!

Когда Шестинский вернулся в рубку, он увидел начпрода базы Людмилу Сергеевну. Женщина в рубке — явление сверхнеобычное. Шестинский долго смотрел на нее в недоумении, затем перевел взгляд на капитана, словно убеждаясь, что и он здесь, что он видит эту женщину — своего начпрода, обычно всегда улыбавшуюся, аккуратно причесанную, а сейчас растрепанную, постаревшую, видит и не приказывает изгнать ее из святая святых — рулевой рубки. Было это и странно и непонятно. Аверьянович не метал громы и молнии, а, напротив, стоял сконфуженный, всем своим видом как бы оправдываясь перед ней. Видимо, до этого он безуспешно пытался ее успокоить, а теперь, поняв бесполезность слов, молча озирался вокруг. Это он-то, капитан, который презирал женщин, считал их источниками всех бед на флоте, вдруг сник и растерялся. Людмила Сергеевна всхлипывала, ее волосы спутались, а всегда распахнутые зеленоватые глаза сузились, стали красными щелочками, обведенными морщинками.

Заметив Шестинского, она вытерла лицо синим платком, вся сжалась, сказала:

— Вам все безразлично. Человек тонет, а вам наплевать. Вам только рыба, рыба!..

— Полно тебе, Сергеевна. — Вахтенный штурман робко дотронулся до ее плеча.

Но успокоить ее было невозможно. От любых слов она начинала всхлипывать еще сильнее, пока наконец резко не выбежала из рубки, и последние слова ее были уже в дверях:

— Если вы, мужики, ничего не можете, я сама, сама…

Капитан закашлялся, фыркнул и забурчал:

— Распустились бабы… Она думает, мы не люди и только ей дело до Сухова.

Шестинский чувствовал, что капитан говорит совсем не то, о чем думает. Видно, и его, капитана, гложет червь сомнения, чувство вины, ведь можно было не брать рыбу с «Наяды». Зачем, кому нужен этот мизер? Сейчас не это главное; если потеряем человека — вот основная беда!

В это время по радио на связь вышел «Диомед». В рубке стало тихо.

— Аркадий Семенович, — послышался сквозь треск в эфире голос Малова, — пока безрезультатно… Нужны еще суда…

Дальше все забила морзянка и какой-то бой: не то барабанов, не то позывные береговых станций.

— Сейчас перехожу на «Наяду», — сказал Шестинский в микрофон. — Иду к вам. Продолжайте поиск, светите прожекторами. Подробно дайте обстоятельства исчезновения Сухова. И ракеты — постоянно, не жалейте. Как поняли? Прием.

III

Шесть сейнеров и буксир «Стремительный» двигались в кабельтове друг от друга. Суда разрезали слои тумана прожекторами и пронизывали пространство непрерывными гудками. Они равномерно прочесывали неподвижную и пока еще невидимую гладь океана в надежде, что Сухов держится где-то поблизости и они каким-то чудом заметят его или он сам сумеет подплыть к ним, когда они будут проходить рядом. Туман начал медленно рассеиваться, и это укрепляло надежду на спасение Сухова. Воздух стал просветляться, и в зените, над головой клочки голубого неба росли и увеличивались; на востоке сквозь толщу белизны проглядывал матовый диск солнца. Белая пелена отступала от бортов, серый слой у воды становился реже, и уже можно было различить, что море сегодня совсем штилевое.

Поиск направлялся и ориентировался с «Диомеда». Люди на сейнере молча вглядывались в слои тумана, проносящиеся вдоль борта, смотрели в бинокли, настроение у всех было подавленное. Не верилось, что человек, к которому уже успели привыкнуть, опытный рыбак, исчез за бортом в тумане. С какой стати? Почему? Оступился? Или пытался что-нибудь сделать: поправить тросы, подтянуть невод?

Первый настоящий замет — и вот вместо радости от удачи выпуск рыбы и метание в тумане. Хорошо, если поиск кончится каким-то результатом, а если так — просто для очистки совести?.. Все это удручало Малова, рушились его надежды на удачный рейс, виделось бесславное возвращение в порт, объяснительные, приказы. А то, что он узнал от Баукина и Ефимчука, совсем выбило его из колеи.

Баукин — молодой парень, а весь какой-то заторможенный, с замедленной реакцией. Только после часа поисков он вдруг хватился, сказал: