Судьба моряка

— Ничего они не сделают, эти власти. Только арестуют нас да будут допытываться: что, да как, да почему…

— Или обвинят нас в краже бидонов с керосином.

— И засудят за кражу и убийство…

— Надо вытащить утонувшего из парохода, это главное!

— Нет у властей ныряльщика лучше Саида.

— Зато у них есть водолазное снаряжение.

— Кто-нибудь его видел, это снаряжение? Мы, например, никогда.

— Они могли бы одолжить его на каком-нибудь судне.

— Если бы утонул французский офицер, они бы уж как-нибудь позаботились…

— Если утонул отец, нет смысла жертвовать и сыном. С него хватит, — снова сказал пожилой моряк.

— Мы можем только советовать. А решать ему.

— Совета тут мало. Запретить надо.

— Запрети, если сможешь. Вот он перед тобой. Что скажешь, Саид?

Я не мог говорить, не было сил. Мог только слушать. Мне нужно было прийти в себя, отдохнуть. Я смотрел на лица моряков. Все они были из моего квартала, старые друзья отца. Просто они боятся за меня. Будь я на их месте, и я давал бы такие же советы. Их можно понять. Я слышал все, что они говорили, и подумал, что меня тоже можно понять. Я сын своего отца, плоть от плоти его, моя рана — в сердце, и эту рану не излечить словами. Если найду тело отца, мне станет легче, боль утихнет, я успокоюсь, потому что выполню свой долг. Что же мне остается делать? Нужно искать, и я не отступлю, пока не найду его. Таково мое решение…

Моряки ждали ответа.

— Что скажешь, Саид?

— Буду продолжать.

— Но тебе нужен хотя бы водолазный костюм.

— Достаточно и моей кожи.

— Но это такая нагрузка, вряд ли ты выдержишь.

— Выдержу.

— Не упрямься… Отступись…

— Не раньше, чем найду его…

— Тебе нужно отдохнуть. Выйди хотя бы из воды.

— Отдохну в воде… Потом снова буду нырять.

— Ты рискуешь жизнью.

— Будь отец на моем месте, он поступил бы так же.

Пожилой моряк сказал:

— Ошибаешься, Саид… Послушай меня. Тебе не следует рисковать. Не заставляй нас применять силу.

Я рассердился:

— Отправляйтесь все на берег и оставьте меня одного… Я не уйду отсюда, пока не найду отца. Не найду сегодня, буду искать завтра, послезавтра. Пока не найду. Никакая сила не заставит меня прекратить поиски. Найти отца — мой долг. Лучше позаботьтесь о матери, не дайте ей прийти на берег. И держите язык за зубами, не то нагрянет полиция и выставит на пароходе охрану.

— Раз уж ты решил продолжать, то мы тебя не оставим, — сказал один из тех двух моряков, что были со мной с утра.

— Я ведь сказал, что не отступлю…

— Мы тоже останемся здесь. Можешь на нас положиться.

Другой добавил:

— Только давай договоримся, что ты не будешь больше так рисковать. Будь благоразумнее. Не доводи себя до изнеможения. Береги силы. Лучше нырнуть несколько раз ненадолго, чем израсходовать силы сразу и погибнуть.

Моряки поддержали своего товарища. Я тоже нашел его совет разумным. И обещал беречься. Утром я вел себя действительно неразумно. Мне казалось, что я смогу найти отца сразу же, с первого погружения. Силы тратил неэкономно. Зря подвергал себя опасности. Да и что с меня взять? Зелен еще. Если бы моряки не вытащили меня вовремя из люка трюма, я бы тоже утонул. Это уж точно. Какая трагедия постигла бы нашу семью! Пора кончать с этим нелепым мальчишеством, тужиться из последних сил, нырять до такой усталости, когда легкие уже не могут дышать. Беспокойство моряков обо мне понятно и объяснимо. Все, что они сказали, верно. Что же касается властей, то они палец о палец не ударят. Нет в порту аквалангов, нет никакого снаряжения для ныряния. И нет среди нас профессиональных ныряльщиков, аквалангистов, водолазов. Мы — оккупированная страна. Люди здесь не представляют никакой ценности. Если бы утонул француз, власти пригласили бы водолазов из Франции. Правительство никогда не признает за Салехом Хаззумом никаких прав, будь он жив или мертв.

И вновь тлеющие угли ненависти к властям вспыхнули костром. Весьма кстати: я нуждался в этом чувстве. Ненависть к врагу — внутреннее горючее. Моему телу нужно было такое горючее. Отец мой боролся с властями как мог. И пал в этой битве. И наш квартал не забывает моего отца, но квартал сейчас ничего не может сделать. Он голоден и бессилен. Моряки лишились крова. Они поплатились за ту демонстрацию, когда требовали хлеба. Франция не признает за голодными права заявлять о том, что они голодны. Она хочет, чтобы они погибали молча!

Я снова стал нырять. Я был молод, тело повиновалось мне. Немного отдохну — и снова готов уйти под воду. Жаркое солнце оживляет меня, тепло возвращает мне активность и равновесие. Кто-то принес бутылку воды, дал мне выпить немного. Я попросил еще, но он больше не дал. На берегу теперь было много людей. Некоторые — из моего квартала, другие увидели скопище и прибежали узнать, что здесь происходит. Прибыл и полицейский патруль, стал спрашивать. Люди сказали, что в пароходе утонувший, но полицейские не обратили на это внимания. Так и ушли, не ударив палец о палец. Возможно, не поверили, а может быть, это их не касалось, не входило в их обязанности. Может быть, доложат куда надо. Власти в таких случаях не спешат вмешаться. Ну что ж, тем лучше, значит, у меня есть еще время.

Первый трюм я обследовал весь, до последнего закоулка. Это был большой трюм. Возможно, самый большой на пароходе. Никаких следов отца. В полдень моряки принесли еду, и я перекусил. Солнце было в зените. Я спешил воспользоваться тем, что лучи, падая почти вертикально, проникали глубоко, облегчали поиски. У меня появился хороший помощник. Нырять и выходить на поверхность намного легче. Некоторые моряки тоже стали нырять. Так я невольно возглавил небольшой отряд. Я попытался было отговорить товарищей, но они не согласились и продолжали нырять. Конечно, это радовало меня, придало мне смелости и силы. Мы условились, что они будут искать неподалеку от люка. Все дружно принялись за дело. Когда человек работает не один, у него работа идет по-другому. Воодушевление охватило нас. Мы почти забыли об опасности. Мы ныряли один за другим, так что можно было подумать, что мы соревнуемся в нырянии. Но времени прошло много, а тело мы так и не нашли.

Я был в отчаянии. Я уже проверил почти все отсеки парохода. Куда девалось тело, если отец действительно утонул в этом пароходе? Где он? На берегу моряки прочесали все побережье и ничего не нашли. Коршуны тоже не появлялись. Никаких следов ни внутри парохода, ни вне его. Так куда же подевался отец?

Я вспомнил, что говорили моряки утром. Появилась надежда. Ложная. И все же я ухватился за эту надежду, жил ею. Я подумал, что отец мог покинуть пароход незаметно, втайне от своих товарищей. Нырнул, но не спустился в трюм, а уплыл в другое место — к другому судну, заранее договорившись с моряками о побеге. Если было именно так, значит, он спасен. Отец прекрасный пловец, ему ничего не стоит преодолеть большие расстояния в море, и если какое-нибудь судно ожидало его, он, безусловно, доплыл до него и уехал на нем… О господи! Как я был бы рад, если бы мой отец действительно уехал!

Сердце забилось, когда я подумал, что могло случиться именно так. Это значит, что он заранее составил план, как улизнуть от властей, осуществил его. Даже бывшие с ним товарищи-моряки не догадались о его замысле. Он всех обманул. А пароход этот — лишь предлог. Извлечение бидонов с горючим — всего-навсего дымовая завеса… Мой отец не умер… И я чуть не вскрикнул: мой отец не умер! — если бы моряк не прервал меня вопросом:

— А теперь?

— Что — теперь?

— Будем продолжать или вернемся на берег?

— Не знаю.

Другой моряк проговорил задумчиво:

— Мы искали во всех трюмах, но не нашли никаких следов.

— Если он утонул здесь, то какой-нибудь след оставил бы… Не могу поверить, что он утонул.

— Тогда куда он исчез?

— В этом-то и вся загадка.

Я подумал: «Да, это загадка. Отец никогда ни от кого не таился, действовал смело и открыто, но обстоятельства вынудили его скрыться. За ним охотились, власти назначили за его голову награду, а отец не из тех, кто покорится и сдастся без сопротивления. Похоже, он решил драться! Бежал из Искандеруна в другую страну. Может, вернулся в Мерсин, уехал в Александрию. В пароходе его нет. И это хорошо, это позволяет надеяться и ждать от отца какого-нибудь известия.