Судьба моряка

Моряки советуют мне побольше отдыхать. «Если ныряльщик устал, то пользы от него никакой». Так сказал один из них. Другой добавил: «Ты очень рискуешь. Будь осторожен и внимателен, жизнью не играют». Я ничего не ответил. Успеха без риска нет. Разве осторожность при некоторых обстоятельствах не граничит с малодушием? Будь мой отец осмотрительным, он не схватился бы один на один со штормом на реке. Что ему стоило спрятаться, как это сделали остальные, в портовом кафе? Когда грозит опасность, какая тут может быть осторожность! У него были свои счеты с жизнью. Он был ее господином, а не рабом. Он оставил мне в наследство свое представление о жизни. «Надо быть ее господином», — завещал он мне. Это прекрасное наследие. Он был смел, не побоялся схватиться с морем и драться на равных, пока море злодейски не убило его. Во всяком случае, это лучше, чем смирение. Если бы он унизил себя тем, что покорился жизни… что передал бы он мне по наследству? Позор? Бесчестье? И я, если покорюсь, опозорю своих будущих детей. Они еще услышат историю своего деда. Люди скажут: «Он утонул, и не нашлось смельчака, который отыскал бы его труп… Ваш отец струсил, не нашел его». Какой урок я им преподам? Каким буду для них примером? Разве смогу тогда быть образцом для них, достойным подражания?

Когда устает тело, активно работает мозг. Я в изнеможении, а мозг — на вершине активности. Мысли настойчиво лезут в голову. Может быть, я думаю, чтобы обрести смелость? Почему именно сейчас я вспоминаю все то, что делал мой отец? Мне нужна поддержка, и воспоминания об отце поддерживают меня, воодушевляют. Делают меня врагом, а не другом моря. Врага невозможно сразить, не питая к нему ненависти… Я должен ненавидеть море: оно убило моего отца.

Я покинул свое место между моряками. Теперь я чувствовал себя воином, которого ждет беспощадное сражение. Море вокруг тихое. Но эта тишина меня не обманет. Это ведь только поверхность. А меня интересует глубина. Мне придется иметь дело с глубиной. Там море совсем не такое. Мне хорошо известен его хищный оскал, я знаю, как оно рычит, как оно набрасывается. Теперь нам придется схватиться друг с другом. Я перед морем совершенно открыт, а оно, коварное, скрытное, любит преподносить сюрпризы, никогда не угадаешь, какие неожиданности в нем скрываются. Нужно быть готовым ко всему… Я поплыл: перед тем, как нырнуть, необходимо немного поплавать. Оказавшись над квадратной прорезью трюма, я набрал побольше воздуха и нырнул в нее. Оба моряка наблюдали за мной, пока я не скрылся в трюме.

Пылинки, роящиеся в лучах солнца, проникающих через окно, я увидел и в воде, в солнечных прядях, пронизавших воду. Рыбы лежали на дне, грелись в пятнах солнца. В трюмах парохода они находят себе достаточно пищи. Самые же крупные рыбины водятся в портах, у причалов. Там много корма… Если я не найду тело, оно тоже станет кормом для больших рыб. Могут появиться и акулы. У этих чудовищ острое чутье. Они придут издалека. В начале лета они всегда голодны. Их привлекает запах крови, от которой они приходят в неистовство. Я не оставлю отца на съедение морским чудовищам. Вступлю с ними в единоборство, если они явятся прежде, чем я найду тело.

Мне нужно было свернуть налево. Трюм был продолговатый. Большинство трюмов такие. Чаще всего они повторяют форму судна. В противоположной стороне я уже искал. В прошлый раз я пошел направо. Теперь — налево. Я спустился на дно. Если нужно проплыть какое-то расстояние под водой, лучше прижаться ко дну. Так легче бороться с подводными течениями. Здесь течений нет, трюм как бассейн. Я достиг дна, поплыл вдоль него. К счастью, прошло немало времени с тех пор, как пароход сгорел и утонул. Плававший ранее на поверхности керосин исчез. Волны и зимние штормы обновляли воду в трюмах, очищали ее от нефтяных отходов, которые просачивались из бидонов и двигателей. Если бы не это, спуск в трюмы был бы невозможен. Если в воде много нефти, пловец может задохнуться. Даже рыба погибает. Я это знаю по порту.

Да и моряки рассказывали мне много разных историй.

Еще не добравшись до стены, я обнаружил дверь в другие отсеки парохода. Нет, это не дверь. Здесь бушевал пожар, огонь перебросился и на деревянную стенку. Это следы пожара. Большая щель в стене, сквозь нее волнами плещет вода. Неужели отец вошел через эту дыру? Сомневаюсь. Ведь он был занят бидонами с керосином. Клада он не искал. Сундуков с драгоценностями, которые соблазняют пиратов на пассажирских судах, на транспортах нет. Клады и драгоценности, капитанский сейф с деньгами и судовыми документами пусть поищут водолазы со специальным снаряжением. Это дело требует целой экспедиции. Мой отец был моряком и знал эти азбучные истины, не стал бы лезть в щель без крайней на то нужды. Не был излишне любопытным. И если он погиб в трюме, то вода не могла занести его внутрь, а выбросила бы тело, вытолкнула бы его движением волны изнутри дыры в трюм. Мне нет дела до этой дыры. Нужно искать в трюме. Там бидоны. В самом дальнем левом углу и по бортам тоже стояли бидоны. Пожар не позволил экипажу разгрузить пароход. Отец спустился сюда. Вот он, настоящий рудник, где он добывал свои камни. Я поднялся кверху, подплыл к грузам. Бидоны с керосином стоят на месте. Одинаковый размер помог положить их впритык один к одному настолько плотно, что между ними даже гвоздь или колышек вставить невозможно. Они не могли бы завалить того, кто попытался бы их разобрать. И на дно бидоны свалиться не могли: заполняющая трюм вода подняла бы их на поверхность. Таким образом, на отца бидоны не обрушились. Тайна его гибели ставила меня в тупик… Двигаясь налево, я уже достиг самой дальней стены. Обошел вокруг бидонов. Осмотрел щели между ними. Снова почувствовал давление воды. Уши подали сигнал предупреждения. Видимо, пора кончать. Надо поворачивать обратно. На обратном пути я тоже буду искать. Терпи! Терпи! Твои легкие выдержали даже такую нагрузку. Терпи! Я терпел! Ощутив тяжесть в груди, положился на силу своих рук и ног, но чувствовал, что задыхаюсь. Надо спешить. Только быстрота спасет меня. Но чтобы плыть быстрее, надо спуститься ниже. Спустился немного, ракетой устремился вперед. Желание жить дает человеку неестественную силу. Наверх! Скорее наверх! Я будто схватился за веревку. О свет, о спасительный люк, я поднимаюсь, дольше терпеть невозможно. Поднимаюсь вертикально, наконец голова выходит из люка, а тело упирается в его края. Я напрягся, нажал что есть силы… В ушах звенит, стучит, гремит… И вдруг я перестал существовать, меня не стало…

Очнувшись, я увидел вокруг себя моряков. Известие о моих поисках уже достигло квартала, и несколько человек пришли на берег. Моряки решили не ждать новостей от нас. Трое бросились в море и поплыли к нам. Сильные, ловкие, они тоже хотели нам помочь, не обращая внимания на опасность. Я взглянул на них и ничего не сказал. Если тело где-то на поверхности, то мне они не нужны, все сделаю сам. Моряки предлагали мне любую помощь. Однако, если тело находится внутри парохода, спуск в трюм небезопасен, ныряльщик может не выбраться. Поэтому искать должен только я — и никто другой. Это мой долг, моя судьба. К тому же надо уметь нырять, а это требует здоровых легких, умения сдерживать дыхание и особой силы. Среди этих моряков вряд ли кто-нибудь был пригоден для поисков, не говоря уже об опасности.

И все же моряки помогли мне: они, поочередно сменяя друг друга, поддерживали меня, вытаскивали из люка. Волновались за меня, ныряли, чтобы меня найти. Они разместились у входа в трюм и, едва показывалась моя голова, бросались ко мне и тащили наружу, потом удерживали меня на плаву, покуда я приходил в себя.

Самый старший моряк сказал:

— На сегодня хватит, мы не позволим тебе больше спускаться.

Тень улыбки бродила на моих губах. Я не ответил.

— Саид будто нарочно ищет смерти, — заметил другой.

— Мы предупреждали его… Просили не рисковать…

— Разве предугадаешь, что может произойти там, внизу… Будь проклят этот пароход!

— Надо бы сообщить властям… Быть может, они помогут, пришлют водолаза.