Простое море

Механик разливает остатки коньяка по стаканам.

— Ладно, — говорит он. — Выпьем за то, чтобы тебе разрешили посмотреть мир. Может быть, это принесет тебе пользу и ты поймешь, что сколько стоит.

Ветер дует с моря.

Он волком воет в проводах и срываете крыш черепицу. Военные патрули прячутся за углами и не задерживают матросов, поднявших воротники. Жестоко штормуют суда, застигнутые в море ветром. Свирепо матерятся шоферы, и стонут голуби на чердаках.

Высокий тощий пономарь обходит пустую кирху и поминает имя господне, когда сам собой начинает гудеть древний орган.

Швейцар ресторана «Балтика» обулся в валенки и стоит в вестибюле. А наверху тонко звенит посуда, хлопают пробки и женщины улыбаются хмельным кавалерам. Здесь никому нет дела до ветра — ни тем, кто улыбается, ни тем, кто грустит.

— Мы так и будем пить без тостов? — спрашивает Август.

— Тосты выдумали жадные буржуи — для того, чтобы какой-нибудь шустрый гость не перехватил лишнюю рюмку. Зачем нам тосты?

— И верно. Ни к чему.

— Что это за женщина, которую ты назвал прекрасной? — спрашивает Александр.

— Женщину невозможно описать словами, — говорит Август. — Если я скажу, что у нее красивые ноги, губки бантиком и еще многое в том же плане, ты все равно не поймешь, что это за женщина. Ее надо слышать.

— Что она делает в этом мире? Ведь каждый должен что-то делать.

— Служит экспертом в управлении МВД. Ей-богу, я сначала не знал.

— И тебе не страшно?

— Жутко целоваться, когда она в форме. Особенно, если на улице.

— Куда как сложен мир, — вздыхает Александр. — Я не люблю милицию.

— Я растроган откровенностью.

— Хочется к эксперту?

— Вероятно.

— Иди.

— Не хочу тащить к любимой женщине свою нетрезвую образину. Ее это гнетет. Пойду завтра, если нас не погонят спасать какого-нибудь остолопа. Терпеть не могу утопающих, — говорит Август и медленно льет в рот вино. Александр тычет ножом в яблоко. Он разламывает его пополам и одну половину подает Августу.

— Выходит, ты терпеть не можешь свою работу?

— Трудно разобраться, — говорит Август. — Я люблю ее странно. Люблю, когда работаю наверху — веду судно, завожу буксир, тушу пожары. К сожалению, такое случается не часто. А когда я мокрый, как сукин сын, прихожу в каюту и начинаю чувствовать, что меня долго и с аппетитом жевала корова, тут я проклинаю свою работу и завидую тем штурманам, которые всю жизнь занимаются только кораблевождением, грузом и судовыми документами. Я проклинаю работу, когда за мной ночью прибегает взмыленный матрос и я обязан кидать теплую Неле и галопом мчаться в порт только потому, что какой-то олух терпит бедствие по собственной глупости. Уважающий себя штурман никогда не посадит судно на камень, не позволит, чтобы ему пропороли борт, и не потеряет своего места в море, дуй хоть сам дьявол вместо ветра. Выпьем за хороших штурманов!

— Это добрый тост. Ладно, выпьем. А потом пойдем к тому перекрестку, где мы встретились. Сейчас на Балтике скверная погода, и суда часто терпят всякие неприятности. Не все же такие безупречные штурманы, как ты.

— Мы пойдем к ней вместе, — предлагает Август категорическим тоном.

— Там будет видно. А работа у тебя прекрасная. Мне бы такую! — Александр треплет его волосы. Август улыбается и спрашивает:

— Надолго?

— Не знаю...

До камней осталось меньше мили. Демидову, капитану моторной шхуны «Аэгна», кажется, что он видит их черные спины, до блеска отполированные морем. Осталось последнее — попробовать удержаться на якорях. Он знает, что цепи не выдержат. Но все средства надо испробовать... Якоря отданы. Цепи вытравлены до жвака-галса. Машина работает полным ходом на ветер. Цепи натягиваются, как нервы. Помощник капитана лежит животом на фальшборте и смотрит на цепи немигающими глазами. Первый раз в жизни он вспоминает бога — только бы выдержали! Но бог, видимо, поглощен другими заботами. Волна накрывает нос, корма взлетает кверху, и цепи лопаются. «Аэгна» разворачивается вдоль волны. С бака до капитана доносятся крики и тут же теряются в реве ветра. Демидов с трудом разворачивает судно носом на волну. Теперь надеяться можно только на чудо. Если это чудо не случится — через полчаса «Аэгна» перестанет существовать.

В рубку вваливается боцман и ложится грудью на стол. Он бледен, на лице — гримаса боли. Демидов смотрит на лужицу воды, стекающую на карту с груди боцмана.

— Капитан, — говорит боцман сквозь зубы. — Ты только не впадай в панику.

— Что?

— Один уже готов.

— Что?!

— Помощника смыло, — хрипит боцман и кладет голову в корявые, измазанные тавотом ладони. У Демидова на мгновение останавливается сердце. Он закусывает губу, и на подбородок скатывается рубиновая капля. Оба молчат. Оба знают, что человек уже мертв.

— Куда нас несет? — Боцман смотрит на каплю и не понимает, что это.

— На камни.

— Похоже, что всем труба?

— Похоже, — кивает головой Демидов и вдруг яростно орет: — Иди ты к чертовой матери со своей панихидой! Я тебе, паскудиному сыну, покажу такую трубу! — Демидов бьет кулаком по штурвалу. Глаза его налились кровью, дыхание перехватило.

— Побереги психику, капитан, — морщится боцман. — Она тебе пригодится, когда будем стучать бортом о камни. Поверь мне — я уже испытывал такое удовольствие в жизни. У меня жилы лопались, так я боролся. Кровь горлом шла. Да что я говорю.

— Если б ты знал, как мне тошно тебя слушать...

— Для твоей же пользы говорю.

— Ладно. О моей пользе начальство подумает, — спокойно говорит Демидов. — Иди к матросам. И чтоб никакой паники!

У стола стоят две грустные Неле. Август снимает плащ и кладет его на стул. Две Неле подходят ближе, соединяются в одну. Она берет плащ и выносит в переднюю.

— Остается только радоваться, что ты еще держишься на ногах, — говорит Неле, закрыв за собой дверь.

— Иначе бы я не пришел. — Август пытается обнять ее.

— Возможно, так было бы лучше. — Неле отстраняет его руки.

— Может быть, мне уйти? — Ему совсем не хочется уходить.

— Это уже ничего не изменит. Фу, какой гадости ты наглотался. Будешь есть?

— Не стоит терять время. Александр говорит, что годы летят, как по осени утки: стаями и быстро.

— Твой Александр любит говорить банальности. Кто это?

— Моряк. Я не видал его три года. Понимаешь, три года меня никто не называл Васькой! И случайно мы встретились на твоем перекрестке. Они пришли из Лондона, кажется. Теперь ты меня простишь хотя бы наполовину?

— He стой столбом посреди комнаты.

— Ты только не сердись. — Август обнимает Неле и садится с ней на диван. — Он зайдет за мной завтра пораньше, часов в восемь утра. Мы не будем тебе мешать и сходим на улицу Виру. Там как раз в восемь открывают столовую...

Лицо Неле застывает. Август ждет.

— Когда это кончится? — наконец произносит она. — Неужели нельзя провести время с другом как-то иначе?

— Можно. Если ты разрешишь посидеть у тебя. Он интересный человек.

— Я завтра могу пойти на работу после обеда, — говорит Неле.

— Я же знал, что ты умница. Ты всегда делаешь так, как лучше. Выходи за меня замуж, Неле. Где я впервые встретил твое имя? Кажется, в книжке, которую читал очень давно.

— Мне не хочется выходить за тебя замуж, — говорит Неле, не глядя на него. — Но я это сделаю, если ты в решающий момент не раздумаешь. А книжку, о которой ты говоришь, я тебе дам завтра. Перечитай ее.

— Ты хочешь сказать, что я свинтус, а у тебя высшее образование?

— Свинство — это не от образования, Август. Это от собственной бесхарактерности.