Контрабандисты

Ничего больше он не сказал. И не стал отвечать на дальнейшие расспросы, словно внезапно оглох.

Карета въехала в деревню и завиляла по узким улочкам. Кучер кричал и щелкал кнутом, отец проснулся. Он с криком вырвался из своих кошмаров, закрываясь от чего-то руками.

— Спокойно, мистер, — сказал Ларсон. — Лежите и отдыхайте. Мы почти приехали.

Поворот, еще поворот. Я слышал храп лошадей. Наконец карета простучала по мосту и остановилась перед старинной каменной гостиницей. Она называлась «Баскервиль», и это была двухэтажная постройка с каменным фундаментом, безрадостная, как тюрьма.

Кучер с фонарем спустился вниз и открыл дверцу кареты. Он был серым от дорожной пыли, которая дымкой отделялась от его рук и ног. Мы с Ларсоном подхватили отца с двух сторон и помогли выйти. Я захватил отцовскую трость. Мы направились к глубоко сидящей в стене двери, кучер поспешил вперед и забарабанил в дверь тяжелой железной колотушкой. Звук разнесся по всему зданию гостиницы.

Отец висел на наших плечах. Его трясло так сильно, что дрожь проходила через нас с Ларсоном, казалось, мы дрожим все трое.

Кучер снова забарабанил в дверь.

— Эй, харчевня! Эй, кто живой! — кричал он.

Послышались шаги, затем скрежет засовов. Из-за толстой деревянной двери послышался старушечий голос:

— Кто там? Флеминг, ты? — Заскрипели петли. — О, Флем, наконец ты.

Она была маленького роста, хрупкая, сгорбленная, похожая на клюку. Серебристо-пепельные волосы свисали жидкими прядями, едва прикрывая череп. Глаза бледные и неподвижные: женщина была слепа. Она высунулась из двери, как крот из норы, двигаясь ощупью вдоль каменной стены. В руке она держала дорожную сумку из кожи и брезента, и при виде этой сумки меня охватила безмерная жалость. Сумка была полусгнившей.

Ручки износились до нитей. Кожа была вытертой, местами проеденной насекомыми и мышами, из дыр свисали лохмотья, свалявшиеся и почерневшие, покрытые паутиной. Она сжимала сумку так, как будто готова была бросить ее в карету и немедля отправиться в путь.

— Флеминг? — снова спросила она с отчаянием в голосе.

— Нет, миссис Пай, — ответил кучер. Он орал, словно она была еще и глухой. — Это не Флеминг. — Он взял ее за руку и повернул. — Вот человек, которому нужен ужин и постель. Мужчина с сыном, миссис Пай.

Она поставила свою сумку возле двери, на старый ковер, в этом месте он почти не выгорел. Очевидно, собранная сумка простояла там много лет.

— Ну что же, веди их, — сказала она. — Капитан в гостиной, я принесу туда ужин. — Она зашаркала по коридору, темному, как угольная шахта. Ей не нужны были свечи и лампы.

Кучер посмотрел ей вслед.

— Она совсем слепая, бедная миссис Пай, — пояснил он. — Каждый стук в дверь, каждый услышанный шаг пробуждает надежду, что муж вернулся с войны. Она встречает его с дорожной сумкой в руке.

— И когда он ушел на войну? — спросил я.

— Да уж лет тридцать назад. — Он пошел к карете за нашим багажом. — Она тогда была в «Баскервиле» проездом, — сказал он, вскарабкиваясь на карету. — Там, наверху, есть окошко, выходящее на море, и у этого окна она просиживала дни напролет, ожидая своего Флеминга, который вернется и заберет ее домой, в Ромни.

Он снял с крыши кареты два небольших мешка и бросил вниз. Отец вздрогнул, когда они стукнулись оземь.

— Она ослепла, но все равно продолжает сидеть у окна. Так долго она тут жила, что стала совсем своей. Теперь она вроде управляющей.

Когда наши мешки оказались внизу, отец снова уже мог идти, опираясь на трость.

— Молодцом! — одобрил кучер с довольной улыбкой. — Снова на ногах!

Но, когда пришла пора войти в гостиницу, Ларсон заупрямился.

— Это слишком неосторожно, — таинственно прошептал он. — И для меня, и для вас.

Отец почти умолял его остаться, предлагая оплатить ночлег и ужин ему и кучеру, но Ларсон хотел поскорее убраться. Он даже оставил свою шляпу, в которой лежали отцовские деньги и вещи. Вскочив в карету, он приказал кучеру погонять.

— Увидимся в бухте Пегвел, — пообещал он. — Найдешь меня, Джон.

Он оказался прав, я действительно встретил его там. Но странной и скорбной оказалась эта встреча.

3.

Старый капитан

Гостиная в «Баскервиле» оказалась громадным помещением из кирпича и дуба, темным и мрачным. Потолок и балки были черными от осевшей на них сажи. Во всем этом напоминавшем пещеру зале горели три лампы. В камине места было достаточно, чтобы сжечь ведьму, но в нем мерцала лишь кучка угольков. В комнате находился один человек.

Он поднял глаза, когда мы с отцом появились в дверях. Обеими руками он держал стоявший на столе стакан с бренди, как будто боялся, что тот соскользнет на пол. На его плечи был накинут бушлат, но и без этого я бы сразу понял, что перед нами старый моряк. Каждая морщинка на его лице, каждый изгиб тела дышали морем. Глаза, изъеденные солеными ветрами и солнцем, казались маленькими темными бусинами, вшитыми в складки кожи. Он посмотрел на нас, потом отвернулся, чтобы наполнить стакан бренди с водой.

Отец уселся в кресло перед камином, как можно ближе пододвинув его к угасающим уголькам. Я взял кочергу с решетки и разворошил угли, давшие чуть больше тепла. Отец протянул к ним руки.

В камзоле и жилете зияла сквозная дыра. Через нее виднелась рубаха, прожженная и пожелтевшая.

Отец, поймав мой взгляд, дотронулся до дыры. Он наклонился к ней, прижав бороду к груди.

— Я знал, что на Треднидл-стрит делают прекрасные ткани, — сказал он. — Но здесь они превзошли себя. Эта ткань прочней брони.

Он дразнил меня. Конечно, никакая ткань не может спасти от пули.

— Наверное, вышла осечка, — продолжал отец. — У этого бандита была дюжина пистолетов, и он выбрал тот, который отказал. — Он снова задрожал. — Хотел бы я видеть, как его за это повесят.

— Эть, не, не надо бы — произнес зычным голосом подвыпивший моряк. Он говорил с явным шотландским акцентом. — Никогда не

видели, как вешают? Не, не надо. Гадкое зрелище, скажу я вам. Отец вздрогнул.

— Прошу прощения, — строго сказал он. — Я с вами, кажется, не знаком.

— Капитан Кроу, — прогрохотал моряк, как будто стараясь перекричать шторм. — Капитан Тернер Кроу. И раз я видел, как вешают. Скажу я вам. Да. Близкого мне человека. — Он неожиданно рассмеялся. — Вишь ты, близкого и дорогого.

Отец фыркнул:

— Если он был мерзавцем, то заслужил это. Я бы вешал каждого разбойника. И каждого контрабандиста тоже.

— Эть, дел бы у вас было… Долго трудиться пришлось бы не вздохнувши, не отдохнувши, спины не разогнувши, — посочувствовал капитан Кроу.

— Но я был бы доволен. Честный купец едва сводит концы с концами из-за всей этой лихой братии. Если положение с контрабандой не изменится, то я скоро окажусь в богадельне. И пол-Лондона со мной вместе.

Бедная слепая миссис Пай вошла в комнату, проделав долгий путь из буфетной. Она принесла суп, кувшин воды и толстый каравай хлеба.

— Капитан Кроу, — позвала она. — Помоги мне, дорогой. — Но я уже встал и взял у нее из рук поднос.

— Эть, тащи сюда, паренек, — сказал капитан Кроу. Он выпрямился и придвинул к себе стакан, широким жестом пригласив нас к нему присоединиться. — Если лондонские не побрезгуют нашей простой компанией, — добавил он. Что оставалось делать отцу? Он встал с кресла у камина и подсел к моряку.

Бушлат был бел от соли, ткань похожа на корку хлеба. Но капитан поплотнее завернулся в него, словно в саван.