Фрегат Его Величества Сюрприз

— Но вернемся к вашему другу: его женитьба не поможет ему уладить дела? Я читал объявление в «Таймс», и, насколько понимаю, юная леди является довольно богатой наследницей. Леди Кейт говорила, что ее состояние весьма велико — одно из лучших сельских поместий.

— Что так, то так. Но оно находится в руках ее матери, а мамаша эта — одна из самых неромантичных тварей, которая влачила когда-либо свою противную жирную тушу по лону стонущей от того земли. Джек же — иное дело. У него самые причудливые понятия о достоинстве, и он питает глубочайшее презрение к искателям богатых невест. Романтическое существо. И самый скверный лжец на свете. Когда я сообщил ему, что испанские сокровища — не приз, что он снова нищий, он пытался сделать вид, будто только того и ждал: смеялся, утешал меня нежно, словно женщина, говорил, что уже расстался с мыслью о них за эти месяцы — не хотел меня огорчать. Но я-то знаю: той ночью он писал Софии, и внутренне убежден, что Джек освободил ее от всех обязательств. Но это, конечно, не окажет на нее, этот сдобный пирожок, ни малейшего влияния, — закончил он, с улыбкой откидываясь на подушки.

Вошел Бонден, покачиваясь под весом двух бадей с углем, и занялся огнем.

— Не желаете ли кофе, сэр Джозеф? А может стакан мадеры? У них тут есть превосходный серсиал, который я могу от души порекомендовать.

— Спасибо, спасибо. Разве что воды. Стакан холодной воды был очень кстати.

— Стакан воды, Бонден, и графин мадеры. И если я снова увижу чашку рома с разбитым в нее сырым яйцом, Бонден, я вылью ее тебе на голову. Таков, — продолжил он, потягивая вино, — самый прискорбный аспект моего путешествия. Причем даже еще болезненнее, чем то, что я, с вашего позволения, буду называть допросом, есть факт, что творили это французы, представители нации, к которой я питаю нежнейшие чувства.

— Такое не подобает цивилизованным людям? Стоит отделять их от правителей, политиков, революционеров, с этим жутким engouement [16] к Бонапарту.

— Верно. Но эти люди были не из новой формации. Дютур служил инженером при старом режиме, а Ожер был драгуном — настоящим, кадровым офицером. Вот что жутко. Мне казалось, что я изучил этот народ вдоль и поперек: жил там, учился в Париже. Ну да у Джека Обри разговор с ними вышел короткий. Да. Как я говорил, он романтик: после этого дела он выбросил в море свою шпагу, а мне известно, как она была дорога ему. И вот еще: ему нравится воевать — никто не сравнится с ним в битве, — но после нее ведет себя так, словно на войну шел не за тем, чтобы убивать врагов. В этом есть противоречие.

— Я так рад, что вы едете в Бат, — произнес сэр Джозеф, которого внутренний конфликт в душе капитана фрегата волновал значительно меньше, чем здоровье друга. Хотя в обычных обстоятельствах шеф морской разведки больше напоминал айсберг, чем человеческое существо, он питал неподдельное, живое расположение к Мэтьюрину. — Мне приятно, поскольку вы сможете повстречать там моего преемника, да и я буду вырываться время от времени. Меня вдохновляет возможность побыть в вашем обществе, и заодно получше познакомить вас с ним. — Он отметил, как напрягся взгляд Стивена при слове «преемник», смолк на минуту и продолжил.

— Да, я вот-вот вернусь к моим сабинским жукам, у меня есть небольшое имение в Фенсе — сущий рай для колеоптер. [17] Как я жду этого момента! Не без некоторого сожаления, конечно, но оно умеряется тем фактом, что я передаю свои… наши дела — в надежные руки. Вы знакомы с этим джентльменом.

— Неужели?

— Да. Когда вы просили прислать надежного человека, который мог написать рапорт вместо вас — по причине состояния ваших рук — о, какое варварство, какое варварство, говорить так о вас… Я обратился к мистеру Уорингу. Вы провели с ним часа два! — заявил сэр Джозеф, наслаждаясь триумфом.

— Вы удивляете меня. Я изумлен, — буркнул Стивен. Но потом лицо его расплылось в улыбке: этот серый, совершенно не привлекающий внимания человек, этот мистер Уоринг, подходил просто идеально. Он работал без малейшей суеты, эффективно, вопросы задавал только по существу, не выказывая ничего: ни специальных знаний, ни частного интереса. Он мог сойти за недалекого респектабельного исполнителя, занимающего место в средней части иерархической лестницы.

— Он восхищается вашей работой, и прекрасно разбирается в ситуации. Ему предстоит скрываться за ширмой в лице адмирала Сиврайта — намного более удачная система — но вы после моего ухода будете вести дела непосредственно с ним. Вы, уверен, не станете спорить: он профессионал. Именно ему пришлось заниматься ныне покойным месье де Ла Тапеттерье. Кстати, уверен, вы дали ему понять, что у вас имеются иные бумаги и наблюдения, помимо указанных в рапорте.

— Да. Не окажете ли мне любезность передать вон тот переплетенный в кожу предмет? Спасибо. Конфедерасио сожгла дом — как эти парни любят огонь! — но перед отходом я попросил их вожака захватить важные документы, из коих предлагаю вам этот в качестве моего личного подарка к вашей отставке. Он принадлежит вам по праву, поскольку в нем упоминается ваше имя: les agissements néfastes [18] сэра Блейна на третьей странице и le perfide [19] сэр Блейн на седьмой. Это рапорт, составленный формально полковником Ожером, но на деле гораздо более способным Дютуром вашему гомологу в Париже, показывающий современное состояние военной разведывательной сети в восточной части Пиренейского полуострова, включая Гибралтар, с оценкой агентов, деталями их оплаты, и так далее. Он не окончен, поскольку автора прервали на середине абзаца, но достаточно полон и достоверен, даже пятна крови настоящие. Вас ожидает несколько сюрпризов, в частности, в отношении мистера Иуды Гриффитса, но в целом, я надеюсь, останетесь довольны. О, заполучить такой документ для Англии! В моем вчерашнем понимании вещей такой документ должен был быть передан из моих рук исключительно в ваши руки, — произнес Стивен, протягивая папку.

Сэр Джозеф схватил ее с горящими глазами, устремился к свету, и, сгорбившись, принялся с жадностью читать письма, отчеты, списки.

— Пес, — воскликнул он вполголоса, — хитрый пес. Эдвард Гриффитс, Эдвард Гриффитс: молись, парень… В самом посольстве? Значит, Осборн был прав… Скотина… упаси Господь мою душу.

— Так, — уже громко произнес он. — Конечно, мне придется поделиться с моими коллегами из Конной Гвардии и Форин-оффис, но сам документ я сохраню — le perfide сэр Блэйн — чтобы почитать на досуге: каков документ! Я так благодарен, Мэтьюрин!

Он вскочил, видно намереваясь пожать ему руку, но опомнился, глянув на ладонь Стивена. Бережно коснувшись ее, сэр Джозеф сказал:

— Уж если вести речь об обмене сюрпризами, то вынужден признать: вы вышибли меня с ринга.

Почтальон был редким гостем в Мэйпсе. Бэйлиф миссис Уильямс жил в деревне, ее поверенный бывал у нее каждую неделю, знакомых, с которыми она состояла в переписке, было мало, да и те писали редко. Но все равно старшая дочь хозяйки дома прекрасно различала звук шагов почтальона, скрип открываемых им железных ворот, и едва заслышав их, она выбежала из кладовой, промчалась через три коридора и лестницу в холл. И все-таки опоздала. Дворецкий уже положил на поднос «Модный осведомитель для леди» и единственное письмо и направлялся к столовой.

— Есть что-нибудь для меня, Джон? — воскликнула она.

— Только журнал и трехпенсовое, мисс София, — ответил дворецкий. — Я несу их хозяйке.

София тут же ухватилась за возможность, и заявила:

— Немедленно отдайте мне это письмо, Джон.

— Хозяйка сказала, что я все должен отдавать ей, во избежание ошибок.

— Вы обязаны отдать его прямо мне. Вас могут схватить и повесить за укрывательство чужих писем, это незаконно.