Трое с площади Карронад

ласковым. Дальние берега и темный горбатый Курган видны были сквозь тонкую золотистую пыль.

Славка смотрел на Город со спокойной радостью. Теперь это был навсегда его Город. И не потому, что Славка рисковал со снарядом. Этой истории могло и не случиться (и лучше бы никогда не случалось!). Это был его Город, потому что Славка прикипел к нему сердцем.

Когда-то Славка (смешной он был человек!) думал, что найдет здесь безоблачную жизнь. Что не будет здесь огорчений и боли. Все было. А Город стал еще дороже. Славку приковали к Городу цепью, заперли замок и выбросили ключи в глубокое море...

В тот день ветерок был слабый, поэтому ходили под парусом недолго. Занятий с новичками не было. Славка и Тим ушли с базы раньше обычного. Но по Городу они еле брели, потому что домой не хотелось. Когда поднялись на площадь, уже вечерело.

Над площадью стояло безветренное тепло. Стрекотали кузнечики. Сначала показалось, что здесь никого нет. Потом они увидели мальчика в голубой школьной рубашке. Он сидел на старинной, вросшей в землю скамейке из решетчатого чугуна. Недалеко от стены. Держал на коленях не то альбом, не то папку. Быстро водил карандашом.

— Смотри-ка, там Аверкин, — сказал Славка и смущенно взглянул на Тима.

Тим остановился, будто споткнулся. Поскреб на подбородке веснушку и спросил:

— Может быть, подойти?

— Ты же не хотел раньше...

— Ну, почему я не хотел... Просто причины не было.

— Тогда пошли?

— Да, — сказал Тим. И добавил, будто оправдываясь: — Нельзя же стоять просто так, когда он нас увидит. А уходить тоже... Это наша площадь.

Славка окликнул Аверкина, чтобы он не подумал, будто они с Тимом хотят застать его врасплох:

— Женя...

Аверкин поднял голову. Вздрогнул. Захлопнул папку Но не встал, не собрался уходить. Он неловко заулыбался, отложил карандаш, обнял себя за плечи. Сидел и ждал.

Тим и Славка медленно подошли. Славка спросил:

— Ты здесь что делаешь, Жень?

Вопрос был глупый. По всем правилам Женьке следовало ответить, что он косит траву или торгует рыбой. Но Женька перестал улыбаться, переглотнул и даже побледнел слегка.

— А вот помнишь... ты про памятник рассказывал... чтобы нарисовать. Вот я... пробую...

Они помолчали. Женька ссутулился на скамейке и водил тупым концом карандаша по закрытой папке. Славке вдруг показалось, что Аверкин выцарапывает на коже буквы NC.

И тогда Тим, словно через пограничную полосу, шагнул:

— Женя... Покажешь?

Женькины щеки вспыхнули, он согнулся, будто грудью хотел прикрыть папку. Но тут же выпрямился. Прошептал:

— Только еще не готово. Набросок еще...

— Ну и что! — быстро сказал Славка. Он сел рядом с Женькой, а Тим обошел скамейку и встал сзади.

Женька медленно отвернул крышку.

На серовато-желтом листе была нарисована площадь: дома в отдалении, камни, остатки стены, трава и голуби. Но это было не главное. Главными были ребята. Они втроем стояли на низкой каменной площадке сдвинувшись плечами и взявшись за руки.

Они были почти такие,