Испытание огнем

Обвязав вокруг пояса страховочный линь, Сергей передал конец лейтенанту и подошел к борту. По лицу с маху хлестнули тяжелые брызги набежавшей волны. По спине пробежал холодок, свело скулы. Сергей до хруста сжал пальцы в кулаки.

Было очень темно. С рокотом поднимались и опадали высокие волны. В темноте море казалось зловещим, враждебным.

Лейтенант не торопил. Выбрав подходящий момент, Сергей набрал в легкие побольше воздуха, зажмурился и, с силой оттолкнувшись от палубы, бросился за борт.

Холодная вода обожгла тело. Сильно натянулся и тут же ослаб страховочный линь. Сергея взметнуло на гребень прибойной волны, завертело, ударило о борт лодки и отбросило в сторону. На секунду он потерял сознание, а очнулся уже далеко от лодки.

Волна накрыла его с головой и потянула в глубину. Он напряг все силы, чтобы вырваться на поверхность. Вынырнув, широко раскрытым ртом вдохнул мокрый воздух.

Подводная лодка рядом. Она поднимается из воды черной колышущейся скалой. Вокруг нее бурлит пена. Отчетливо видно, как волны врываются в шпигаты в борту, выплескиваются оттуда, вновь бросаются на подводную лодку.

— До лодки — метры. Набежавший вал поднимает его. Выше, еще выше! Он — над лодкой. Гребень волны изгибается, готовый рухнуть.

Молнией вспыхивает в мозгу: “Не ждать, действовать самому, иначе разобьет о борт!”

Он откидывается назад. Ноги резко выброшены вперед. Ступни ударяются о борт лодки. Дикая боль пронзает тело. Он делает рывок, изогнувшись всем телом, и вытягивает перед собой руки.

Пальцы скользят по мокрому металлу, судорожно выискивая, за что бы уцепиться. Но волна проваливается под ним, и он бесконечно долго летит вниз.

Поток воды с грохотом обрушивается на него, захлестывает, душит и мнет. Полузадохшийся, оглушенный, он выскакивает на поверхность, ждет очередную прибойную волну и снова устремляется к лодке.

Лишь на восьмой или девятой попытке — он потерял им счет — Сергею удалось ухватиться за вырез шпигата и устроиться возле торпеды.

Он висит над бортом подводной лодки, то глубоко погружаясь в воду, то взлетая над черными валами. Несколько минут он не может приступить к работе: нужно отрегулировать дыхание и унять дрожь в уставших руках. Впрочем, свободна только одна рука, другой он должен держаться изо всех сил, чтобы не сорваться в море при каждом ударе волн.

Немного отдышавшись, Сергей протягивает правую руку к торпеде и нащупывает ударник. Тот взведен в боевое положение. Действуя одной рукой, с крайней осторожностью, Сергей пытается вывернуть его, но это не удается: ударник прочно засел в гнезде. Тогда Камышев кричит на палубу, чтобы подали ключ.

С ключом дело подвинулось, да и море, будто смягчившись, присмирело. Нос подводной лодки мерно поднимался и опускался вместе с прилепившимся к нему матросом. Сергей сделал два оборота ключа. Но лодку вдруг резко развернуло, несколько раз подбросило кверху, и налетевшая сбоку волна смыла Сергея за борт. Он свалился в воду и выронил ключ.

Очнулся на палубе лодки. Он лежал и глядел на посветлевшее небо, на низко стелющиеся тучи. Голова раскалывалась, от боли вопил каждый мускул, каждая клеточка жестоко избитого волнами тела.

“Надо спешить, — думал он и приказывал себе: — Вставай!… Вставай же!…” Но подняться не было сил. Так пролежал он несколько минут, потом решительным рывком поднялся на ноги.

— Может быть, другой пойдет? Вы устали, Камышев, — сказал лейтенант, отводя глаза.

— Нет, — упрямо мотнул головой торпедист. — Пойду я…

Просунув ногу в вырез шпигата, левой рукой вцепившись в скобу возле якорного клюза, Сергеи висит над водой, прижимаясь грудью к торпеде. Волны толкают его под бок, хлещут в затылок, в лицо. Ударник заело в резьбе, он не вывинчивается. Напрягая последние силы, сцепив зубы, Сергей тянет ключ на себя, но тот все время соскальзывает. Набежавшая сзади волна бьет Сергея в спину, и он, инстинктивно взмахнув рукой, сильно ударяет ключом по головке ударника.

Мозг пронзает страшная мысль: “Сейчас рванет!”

Ему кажется, он слышит звонкий щелчок спущенного бойка. Воображение мгновенно рисует картину — острое жало ударника, брошенное вперед туго скрученной пружиной, врезается в капсюль-детонатор.

Он инстинктивно поджимает ноги и сжимается в комок.

Сейчас взрыв!… Сейчас!…

Но взрыва нет.

Он чуть расслабляет мышцы. Тело его налито усталостью, дыхание стеснено, во рту сухо. Так велика потребность хоть на минуту прикрыть глаза, отключить сознание, волю! Он заставляет себя не думать об ударнике, приказывает успокоиться. Он знает: нужна передышка. Успокоятся нервы, руки снова станут сильными, ловкими, и дело пойдет. “Возьми себя в руки!” — приказывает он себе. И начинает считать, медленно выговаривая цифры побелевшими губами…

…Пять раз он бросался в ледяную воду и пять раз возвращался на палубу лодки, побежденный морем. И всякий раз, подходя к борту, думал: “Все! Больше не выдержу… Пусть идет другой… Я сделал все, что в человеческих силах…” Но чувство, более сильное, чем усталость и страх, не позволило ему произнести эти слова вслух.

И море покорилось.

Он вывернул ударники и сбросил их в воду. Коротко плеснуло море, навеки похоронив консервированную смерть в своей глубине. С помощью лейтенанта Сергей взобрался на палубу лодки. Две-три минуты стоял, не шевелясь, натужно дыша. Потом направился к мостику. Шел медленно, пошатываясь от усталости, с трудом переставляя прилипающие к палубе ноги. Шагавший сбоку лейтенант заглянул ему в лицо и — поразился. Камышев улыбался. Счастливая улыбка осветила лицо матроса; оно казалось необыкновенно красивым. Лейтенант хотел что-то сказать ему, даже раскрыл рот, но тревожный выкрик сигнальщика остановил его:

— Самолет противника справа двадцать! Летит на нас!…

Мостик и палуба “Щуки” опустели. Щелкнула крышка рубочного люка. Вода забурлила и расступилась под телом подлодки.

Спустя минуту там, где дрейфовал подводный корабль, море катило пустынные волны.

Сильнее смерти

Могучий удар потряс лодку. В грохоте взрыва потонул ровный гул дизелей. Оцепеневших от неожиданности людей расшвыряло по сторонам. Град стеклянных осколков пробарабанил по палубе. Мигнув раз-другой, погас свет. Сквозь скрежет железа и клокотанье воды на мгновение прорвались и тут же захлебнулись пронзительные гудки ревунов.

Этот тревожный сигнал помог людям сбросить оцепенение, заставил их вспомнить о долге и необходимости бороться за жизнь.

Старшина торпедистов Андрей Мазин рывком поднялся с колен и бросился к переборке. Он действовал почти автоматически. Движения, выработанные годами службы, были скупыми и расчетливыми.

Задраив дверь в отсек, он метнулся к вентиляционному клинкету. Из трубы хлестала тугая, как сжатая пружина, струя воды. Старшина с трудом дотянулся до маховика. Вой воды оборвался. Толстая струя превратилась в журчащий ручеек. Где-то рядом послышался отчаянный голос Никушева:

— Старшина! Старшина! Где же ты, старшина?

— Здесь я, — спокойно откликнулся Андрей.

Никушев что-то сказал, однако слов Андрей не расслышал — их заглушил грохот нового взрыва. Удар, еще более сильный, чем первый, оторвал его от маховика и сбил с ног. Перед глазами замельтешили радужные круги. Андрей попытался подняться, но руки подломились, и он ткнулся лицом в палубу.

Сознание возвращалось к нему медленно. Ноющая боль в затылке мешала сосредоточиться, он долго не мог понять, что с ним произошло. Отсек тяжелым непроницаемым пологом накрыла темень. Казалось, за ней уже нет ничего — только провал в бесконечность. Тишина, пришедшая на смену грохоту, была зловещей и какой-то вязкой.

Окончательно в сознание его привел тихий, едва слышный стон. Андрей вспомнил все. Новый стон заставил его встать на колени и, цепляясь за клапаны, подняться на ноги. Боль, которой он не почувствовал в первые секунды, острыми крючьями впилась в тело, в ушах нарастал звон. Он рос, крепчал, ширился, пока не превратился в разрывающий черепную коробку трезвон колоколов громкого боя. Андрей изо всех сил сопротивлялся надвигающемуся обмороку. Несколько минут он стоял покачиваясь на тяжелых, негнущихся, как поленья, ногах, потом, шатаясь, побрел в темноту.