Уэверли, или шестьдесят лет назад

– Полковник Мак-Ивор, – сказал Эдуард (он вовсе не хотел, чтобы ему указывали путь, на котором он уже поставил крест, да еще и подгоняли в этом направлении), – я глубоко ценю предложенное вами посредничество, и, без сомнения, своей заботой вы оказываете мне большую честь. Но так как решение мисс Мак-Ивор было совершенно свободно и добровольно, а в Эдинбурге все знаки моего внимания были приняты более чем холодно, я не имею права, уважая достоинство вашей сестры и свое собственное, согласиться на то, чтобы ее снова беспокоили по этому поводу. Я бы и сам заговорил об этом раньше, но вы видели наши отношения, и я полагал, что вам и так все ясно. Если бы только я думал иначе, я бы уже давно переговорил с вами; но мне, естественно, не хотелось касаться предмета, равно мучительного для нас обоих.

– Превосходно, мистер Уэверли, – надменно произнес Фергюс. – Все кончено. Свою сестру я никому не навязываю.

– А я не намерен набиваться на новый отказ со стороны этой молодой особы,

– в том же тоне ответил Эдуард.

– Однако же я наведу справки, – сказал предводитель, не обращая внимания на слова Уэверли, – и выясню, что моя сестра об этом думает: тогда будет видно, должно ли все кончиться на этом.

– Касательно таких справок – действуйте, как вам заблагорассудится, – сказал Уэверли. – Я уверен, что мисс Мак-Ивор своего мнения не изменит; но, если бы такая невероятная вещь и случилась, для меня вполне ясно, что своего решения я не изменю. Я говорю это только для того, чтобы предотвратить в будущем какое-либо ложное толкование моих слов.

С каким наслаждением довел бы в эту минуту Мак-Ивер ссору до поединка! Его глаза бешено сверкали, он смерил Эдуарда с головы до ног, как будто отыскивая место, куда бы он мог нанести смертельный удар. Но хотя в настоящее время мы не разрешаем своих ссор по правилам и канонам Карансы note 424или Винченцо Савиолы note 425, Фергюс прекрасно знал, что для поединка насмерть должен быть какой-то приличный повод. Например, человека можно вызвать на дуэль за то, что он наступил нам на мозоль, или притиснул нас к стенке, или занял наше место в театре; но современный кодекс чести не позволяет нам затевать ссору, основываясь на праве заставить человека ухаживать за родственницей, когда та уже ему отказала. Итак, Фергюсу пришлось проглотить эту мнимую обиду до той поры, пока круговорот времени, за которым он собирался теперь пристально следить, не принесет ему желанной возможности отмщения.

Слуга Уэверли всегда вел для него оседланную лошадь позади его батальона, хотя хозяин редко ездил на ней. Но сейчас, взбешенный высокомерным тоном и неразумным поведением своего недавнего друга, он отстал от колонны, сел на коня и решил разыскать барона Брэдуордина, чтобы просить у него разрешения перейти в его отряд из полка Мак-Ивора.

«Вот была бы история, – размышлял он, сидя на коне, – если бы я породнился с этим великолепным образчиком гордости, самомнения и заносчивости! Полковник! Да ему самое меньшее быть генералиссимусом! Эка важность командовать какими-нибудь тремя-четырьмя сотнями людей! Этому гран-синьору хватило бы гордости на целого татарского хана или Великого Могола note 426! Слава богу, что я от него избавился. Если бы даже Флора была ангел во плоти, она преподнесла бы мне нового Люцифера note 427честолюбия и злобы в качестве шурина».

Барон, эрудиция которого (подобно шуткам Санчо Пансы в Сиерре Морене) начинала покрываться плесенью от недостаточного применения, радостно ухватился за предложение Уэверли послужить в его полку, так как это давало ему возможность несколько поупражнять ее. Добродушный старик приложил, однако, все усилия, чтобы примирить бывших друзей. Фергюс остался глух к его убеждениям, хотя и почтительно выслушал их. Что же касается Уэверли, он не видел, почему он должен делать первый шаг, чтобы возобновить дружбу, которую предводитель нарушил так безрассудно. Барон упомянул об этой истории принцу, который, желая предупредить раздоры в своей небольшой армии, обещал лично пожурить полковника Мак-Ивора за неразумность его поведения. Но в суматохе переходов прошло еще два дня, прежде чем он успел оказать на него надлежащее воздействие.

Между тем Уэверли пустил в ход науку, которую он почерпнул в бытность свою в полку Гардинера, и помогал барону обучать солдат в качестве своего рода адъютанта. «Parmi les aveugles un borgne est roi» note 428, – гласит французская пословица, и кавалерийский отряд, состоявший главным образом из помещиков Нижней Шотландии, их фермеров и слуг, составил себе самое высокое мнение о талантах Уэверли и весьма полюбил его. К этому примешивалось и удовлетворение при виде того, что знатный английский доброволец бросил горцев и стал в их ряды, так как между кавалерией и пехотой существовала тайная неприязнь, вызванная не только различием оружия, но еще и тем, что большинству этих джентльменов, живущих по соседству с горными кланами, пришлось хоть раз да поссориться с ними, а все они с завистью смотрели на то, что горцы претендуют на большую доблесть и заслуги в армии принца.

Глава 58. Смятение в лагере царя Аграманта

У Уэверли вошло в привычку иной раз отъезжать в сторону от колонны, чтобы обозреть какой-либо любопытный предмет, встретившийся на пути. Теперь, когда они проходили Ланкашир, Эдуард, заинтересовавшись одним укрепленным замком, на полчаса покинул эскадрон, желая поближе посмотреть его и сделать с него беглый набросок. Когда он возвращался верхом по аллее, ведущей к замку, он повстречался с прапорщиком Мак-Комбихом. Этот человек как-то привязался к Эдуарду еще тогда, когда он впервые познакомился с ним в Тулли-Веолане и провожал его потом в горы. Но когда Уэверли поравнялся с ним, он только подошел к его стремени, произнес единственное слово: «Берегитесь!» – а затем быстро зашагал вперед, не желая вступать в дальнейшие объяснения.

Эдуард, несколько озадаченный этим предостережением, проводил его взглядом, пока он не скрылся за деревьями. Слуга Уэверли Алик Полуорт, ехавший за ним следом, также поглядел на удаляющегося горца, а подъехав к своему хозяину, воскликнул:

– Я не я, если эти мошенники не замышляют чего-нибудь против вас!

– С чего ты это взял? – спросил Уэверли.

– Мак-Иворы, сэр, вбили себе в башку, что вы обидели сестру их вождя, мисс Флору; и я от многих слышал, что они недорого бы взяли, чтобы подстрелить вас, как тетерева. Вы же знаете, какой это народ: достаточно вождю мигнуть – и они пустят пулю в кого угодно, хоть в самого принца, а может, и этого им не надо, и так сделают, лишь бы знать, что они ему угодят.

Уэверли, хоть и был уверен в том, что Мак-Ивор неспособен на такую низость, далеко не был убежден в выдержке его сторонников. Он знал, что там, где, по их мнению, дело шло о чести вождя или его семьи, тот, кто смог бы отомстить за обиду первым, почитал бы себя счастливейшим человеком. Он часто слышал от них поговорку: «Тем лучше месть, чем она скорее и вернее». Связав все это с намеком Эвана, он почел за благо пришпорить коня и поскакать к своему эскадрону. Но не успел он выехать из длинной аллеи, как мимо него просвистела пуля и он услышал пистолетный выстрел.

– Это чертов сын Каллюм Бег! – воскликнул Алик. – Я видел, как он прошмыгнул в кусты.

Взбешенный, как и следовало ожидать, этим предательским покушением, Эдуард галопом бросился из аллеи и в некотором отдалении увидел батальон Мак-Иворов, двигавшийся по выгону, на который она выходила. Он также увидел какого-то человека, который изо всех сил старался догнать отряд. Он решил, что это должен быть не кто иной, как стрелявший. Действительно, ему стоило только перемахнуть через изгородь, и, срезав угол, он мог гораздо скорее добраться до колонны, чем можно было за это время проскакать на лошади не в силах сдержать себя, Уэверли приказал Алику немедленно отправиться к барону Брэдуордину, ехавшему во главе своего полка примерно в полумиле расстояния, и поставить его в известность о случившемся. Сам он бросился в полк к Фергюсу. Как раз в этот момент предводитель подъезжал к своим людям: он только что вернулся от принца. Увидев, что Эдуард едет к нему, он пустил коня к нему навстречу.