Стоунхендж

— Они могут искать всё, что угодно, — сказал он, когда закончил, — но её они никогда не найдут. И её ребёнка.

Первый человек, его звали Веннар, поворошил костёр, вызвав множество искр, и искоса взглянул на Сабана.

— Ты не боишься быть здесь с нами?

— Если бы я боялся, — сказал Сабан, — меня бы здесь не было.

— Тебе не нужно бояться, — очень тихо сказал Веннар. — Дирэввин сказала, что ты не должен быть убит.

Сабан улыбнулся. Всё лето он подозревал, что Дирэввин где-то рядом, и что в тайне от завоевателей Каталло она поддерживает связь со своим племенем. И с ним тоже, так как она приказала оберегать его жизнь.

— Но если вы попытаетесь помешать доставить камни в Рэтэррин, — сказал он, — я буду сражаться с вами, и вам придётся меня убить.

Веннар покачал головой.

— Если мы не будем перемещать камни, — сказал он, — это сделает кто-нибудь другой.

— Кроме того, — добавил игрок на флейте, — наши женщины опасаются гнева Лаханны, если ты погибнешь.

— Гнева Лаханны? — недоумённо спросил Сабан. Мести Рэтэррина, возможно, но гнева Лаханны?

Веннар нахмурился.

— Некоторые из наших женщин говорят, что Орэнна — это сама Лаханна.

— Она очень красива, — сказал второй мечтательно.

— А Слаол не забрал её жизнь, — сказал Веннар. — Разве это не правда?

— Она — не Лаханна, — твёрдо сказал Сабан, испугавшийся мести Дирэввин, если она услышит такие разговоры.

— А женщины говорят, что — Лаханна, — настаивал Веннар, а Сабан заключил из его интонации, что Веннар сам не знает, во что верить — он разрывался между преданностью Дирэввин и благоговением перед Орэнной. Сабан сомневался, что сама Орэнна поддерживала эти слухи, но он подумал — не Камабан ли это. Похоже на него. Люди Каталло лишились колдуньи, а что лучше заменит колдунью как не богиня?

— Разве Чужаки не поклонялись ей как богине? — не унимался Веннар.

— Она — женщина, — настаивал Сабан, — просто женщина.

— Как и Санна, — сказал Веннар.

— Твой брат утверждает, что он Слаол, — сказал игрок на флейте, — так почему же Орэнне не быть Лаханной?

Но Сабан больше не хотел говорить на эту тему. Он лёг спать, или вернее, завернулся в плащ и стал смотреть на сверкающие звёзды, густо усеивающие небо над колеблющимся пламенем костра. Он начал думать, что возможно, Орэнна действительно превратилась в богиню. Её красота не увядала, её безмятежность не исчезала, а самоуверенность была непоколебима.

Одиннадцать дней ушло на доставку первого камня в Рэтэррин, и как только он был на месте, Веннар и его люди повели волов и салазки обратно в Каталло за следующим камнем, а Сабан остался в Храме Неба. Первый камень был одним из самых маленьких, предназначенных для одной тридцатой части Небесного Круга, поднятого на колонны. Камабан обозначил кольцо на земле, нацарапав на земле пару окружностей, и теперь настаивал, чтобы камень уложили на эту полосу.

— Камень должен быть такой формы, — сказал Камаабн Сабану, — чтобы его внешний край изгибался по внешнему кругу, а внутренний край — по внутреннему кругу.

Сабан пристально посмотрел на каменную глыбу. Камень был выпуклым и далеко выступал за границы начертанных кругов, но Камабан настаивал, чтобы ему были приданы размеры маленького отрезка широкого кольца.

— Все тридцать камней небесного круга должны быть одинаковой длины, — с энтузиазмом продолжил Камабан, — но не затупляй их края. — Он взял кусок мела и бросил на плоскую поверхность камня. — Один конец должен иметь выступ, а другой — прорезь, чтобы выступ одного камня входил в прорезь следующего по всей длине кольца.

«Человек может с таким же успехом отрезать кусок солнца, — подумал Сабан, — или высушить море пухом от чертополоха, или подсчитать листья в лесу». А нужно было выточить не только тридцать камней небесного круга, но и тридцать камней, которые поднимут его высоко в небо, и пятнадцать огромных камней Дома Солнца, который будет ещё выше. Камабан рассчитал размеры каждого камня и нарезал по ним ивовые прутья. Сабан держал их в своей хижине, которую он построил возле храма. Эта хижина стала его домом. У него были рабы, собиравшие хворост, носившие воду и готовившие еду, и ещё много рабов, чтобы обтачивать первые шесть камней, которые прибыли к середине зимы.

Шесть серых валунов, как и все камни с гор Каталло, были плитами. Их верхняя и нижняя поверхности были параллельными и почти плоскими. И все камни были почти одинаковой толщины, так что, чтобы сделать колонну или перекладину, было необходимо откалывать края до тех пор, пока углы не станут прямоугольной формы, а размеры не будут соответствовать длине ивовых прутьев из хижины Сабана. Но камень был очень твёрдым, намного тверже, чем валуны из Сэрмэннина, и сначала рабы Сабана просто ломали об него свои молотки, так что Сабану пришлось подобрать камни потвёрже. Каменные топоры представляли собой шары размером с череп, и рабы неустанно поднимали и опускали их, поднимали и опускали. Каждый удар рассеивал вокруг облако пыли и каменных осколков. И кусочек за кусочком, осколок за осколком, крупинка за крупинкой, камень приобретал форму. Рабы постепенно совершенствовали свою работу. Было быстрее, обнаружили они, бить по неглубоким канавкам на поверхности камня, а затем сбивать оставшиеся края. На некоторых камнях были лёгкие темноватые линии, едва видимые на их серых поверхностях, и Сабан догадался, что они выдают изъяны в валунах, которые можно использовать, если они проходит там, где нужно отбить часть камня. Дюжина топоров, ударяющих вместе по коричневой линии, иногда могли отделить крупный кусок. А если это не получалось, Сабан разводил костёр вдоль всей линии, подкладывал в него дров, чтобы разгорелся посильнее, и выливал струйкой свиной жир, который разносил жар по поверхности камня. Жир шипел и горел и камень раскалялся почти докрасна, а затем его работники лили холодную воду на огонь, и почти всегда камень трескался по всей линии. Иногда камни были уже треснувшими, и рабы вбивали клинья в щели и разбивали камень на части. А морозными ночами наполняли щель водой, чтобы она замёрзла и духи воды, заключённые во льду, разбили камень на части, чтобы освободиться. Но большинство камней можно было выточить только тяжёлой однообразной работой — постоянным шлифованием, непрерывными ударами. Так что грохот молотков и скрежетание шлифовальных камней никогда не прекращались. Даже во сне Сабану слышались удары, треск и скрежетание камней друг о друга, его кожа стала такой же серой, как валуны, а волосы и борода были наполнены песчаной пылью.

Восемь камней прибыли на следующий год, ещё одиннадцать на третий, и Сабану понадобилось ещё больше работников, чтобы дробить, отбивать, раскалывать и обжигать камни. А большему количеству работников требовалось на столько же больше рабов, чтобы готовить еду и носить воду в храм. Камабан всё чаще посылал военные отряды во все края в поисках пленников. Некоторые из этих отрядов он возглавлял сам. Теперь он носил меч и был одет в рубаху с нашитыми на неё бронзовыми пластинами, на голове у него был облегающий головной убор, сделанный из бронзовых пластин, хитро скованных друг с другом в форме чаши. Люди считали его таким же великим воином, как Ленгар, и более могущественным колдуном, чем Санна, потому что тех, кого копья не могли одолеть, пугали и приводила к покорности его слава.

Но колдовство не могло придавать форму камням, а Камабан в перерывах между своими захватническими набегами становился всё более нетерпеливым. Он услышал, как рабы поют во время работы, и этот звук разозлил его.

— Заставь их работать усерднее!

— Они работают так усердно, как могут, — сказал Сабан.

— В таком случае, откуда у них дыхание, чтобы петь?

— Песня придаёт работе ритм, — объяснил Сабан.

— Кнут придал бы им ритм побыстрее, — проворчал Камабан.

— Кнутов не будет, — сказал Сабан. — Если ты хочешь, чтобы они работали побыстрее, присылай побольше еды. Пришли шкуры для одежды. Они не враги тебе, брат, а люди, которые строят нашу мечту.