Человек с железным оленем

– Давайте с тыла! — скомандовал Глеб. Он уже освоился с сюрпризами вулкана и дважды вставал ведущим, попеременно с учителем.

– Вера, заходи первой! — Глеб остановился, пропуская девушку.

Наконец у всех вырвалось дружное ура. Перед альпинистами зияла огромная зазубренная воронка кратера. Снега не было, под ногами хрустел темно-красный вулканический шлак. Отвесные стены в расщелинах. Дно кратера загромождено гигантскими остроконечными и круглыми глыбами. Из-под камней выбивались струйки пара и газа. В центре песчаная площадка. Песок удивительный: вся его зыбкая масса жила. На ней, как на манной каше, то и дело вздымались песчаные пузыри. Лопаясь, они рассыпались, выбрасывая газ. И любопытно, что то место, где они рождались и исчезали, сразу же покрывалось ярко-желтым пятном серы. Слышался подземный гул…

– Автор библейского ада, прежде чем описать его, наверное, побывал здесь, — полусерьезно заметила Вера. — А какая красота кругом!

И в самом деле: темно-зеленые просторы, окаймленные лентой океана на востоке, и горы, горы, горы…

Через день экскурсанты вернулись в Петропавловск. В Авачинской бухте стоял пароход, первый в эту навигацию. На нем и прибыл велосипед.

***

Каменным узлом перевязала природа начало двух главных камчатских хребтов — Срединного и Восточного. Их ветви, увенчанные конусами вулканов, протянулись отсюда далеко на север полуострова. Между хребтами широкая долина реки Камчатки. Когда еще никто в Европе не знал о существовании полуострова, эта река уже значилась на карте и получалось так, что текла она на материке, где то по соседству с Амуром…

Идея пройти из Петропавловска-Камчатского на велосипеде в долину Камчатки родилась как продолжение испытания в "местных" условиях, предложенного Новограбленовым.

Еще в 1910 году почтово-телеграфное ведомство, сооружая телеграфную линию с восточного побережья полуострова на западное, проложило от Петропавловска до села Большерецка дорогу протяженностью в двести верст. Проходила она через долину реки Авачи, куда и намеревался попасть прежде всего Глеб.

Август — лучший месяц на Камчатке, где природа передвинула времена года на три-четыре недели назад. Раннее утро в камчатском лесу отличается, может быть, тем что здесь не слышно голосов певчих птиц, во всем остальном оно такое же, как и на Псковщине. Но лес другой. Глебу полюбилась каменная береза, привольно раскинувшаяся по холмам. Он видел в ней своего товарища по духу. И мощный, закаленный холодными ветрами ствол с толстой бронзовой корой, и отсутствие плакучести у кроны, и своеобразное направление роста вершиной по ветру — все приспособлено к борьбе с суровым климатом. Ее массивы, перемешанные с подлеском из тальника, жимолости и рябины, уходили с одной стороны к морю и к гряде курившихся вулканов — с другой. Красно-оранжевые склоны Авачинской сопки, обложенной по лощинам длинными, лучами ледников, сияющая вдали синь океана и удивительно яркое солнце над головой — все неповторимо, прекрасно, величественно…

Дорога бежала вдоль телеграфных столбов. Она несколько раз спускалась в пади, кажущиеся сверху бездонными из-за темно-зеленого бархата густой растительности. От многочисленных спусков и подъемов Глеб порядочно вспотел, на ладонях отпечатался узор рукояток руля. Длинные волосы — он уже почти год ходил без кепки — пришлось стянуть ремешком. Но велосипед столь же быстро катил по дороге. Кое-где на колею выбегал какой-нибудь отчаянный куст красней смородины или жимолости — камчатской вишни. Тогда Глеб, не останавливаясь, только протянув руку, захватывал гроздья спелых сочных ягод и набивал ими рот.

Открылась дельта реки Авачи, окруженная с обеих сторон тундрой. Но дорога благоразумно вильнула в сторону вулканов и снова посуху заюлила меж камней к паромной переправе. На другом берегу Авачи-село Елизово, названное по имени погибшего в гражданскую войну командира партизанского отряда учителя Георгия Матвеевича Елизова. Село большое и богатое. Дома, как в Петропавловске, крытые тесом и даже железом. О достатке хозяина камчатского селения проще всего судить по крыше, так как срубить дом из дарового леса не трудно, но крыть… Если беден, то только корьем.

Живут в селе потомки русских, смешавшиеся с коряками, эвенами, ительменами. Речь русская, но с большой путаницей в шипящих, которые больше произносят, как "с" и "ц".

Впрочем, Глеб не ставил перед собой задачи вести этнографические изыскания, единственное, что он постарался точно разузнать, это как держаться, чтобы выйти на перевал — Начикинский косогор.

От Елизова дорога все уже и уже. В тени, в низинах — застоявшиеся лужи, на солнцепеках пыль. У небольшого селения Коряки она круто повернула влево и запетляла по падям. С юга вздымались лесистые сопки, с севера, будто крепостная стена, — Ганалы. Ганальский хребет, увенчанный пиками-"востряками", сплошной стеной падает в Авачинскую долину. В обход по его западным отрогам с незапамятных времен проложена тропа. На нее-то и хотелось попасть Глебу.

"…На севере, словно крепостная стена, поднимались Ганалы"

Чем дальше в горы, тем уже и глубже тропа и к тому же сильней ветер. Секрет прост — через ущелье ветру свободный проход с Охотского моря в Тихий океан. Вот он и дует, почти не переставая, в эту геологическую "трубу".

Через каждые тридцать-сорок километров — село, десяток строений у реки. Возле домов юкольники — в несколько рядов жерди с навесом, под которым сушат юколу, обезглавленную и распластанную пополам рыбу. Ловят ее во время массового хода на нерест. Река перегорожена нехитрой плотиной из кольев и жердей с несколькими проходами, которые ведут в небольшие огороженные решетками участки. Когда рыбы набьется полно, ее оттуда вытаскивают. Метод нехитрый, но очень вредный для нормального движения рыбы на нерестилища. Ведь икрометание лососей происходит один раз в жизни и обязательно в реках или озерах. Мальки подрастут и уходят в необъятный океан, чтобы возвратиться в свою колыбель взрослыми рыбами. Вымечут икру и тоже погибнут. Глеб видел их — уже потерявших силы, избитых о бесчисленные камни, с изменившимися уродливыми телами, но все еще стремившихся к верховьям реки, чтобы дать жизнь потомству.

Прошло уже три дня, как он выехал из города. От селения Начики, известного на весь полуостров горячими целебными ключами, начался подъем в горы. Перевал особенный: карабкаешься по крутизнам, пересекаешь заросли, гольцы — и вот, когда ты уже почти наверху, высоко под облаками, вглядываешься и видишь перед собой не спуск, даже не камень, а ядовито-зеленое море тундры. Это высокогорная Га-нальская тундра. Она раскинулась почти на сотню километров и лежит в чаше высоченных горных отрогов. До Ганальских востряков теперь вроде бы рукой подать. Пики, которые издали казались одинаковыми, приобрели каждый свои особые формы. Один напоминает крадущегося человека, другой — вставшего на дыбы медведя, в стороне камень поменьше, похожий на собаку, а в итоге — законченная экспозиция медвежьей охоты. Массивы хребтов уходят на восток и запад. Недаром этот горный узел назван вершиной Камчатки. Здесь скат на обе стороны полуострова. В Ганальской тундре начинаются многие реки, одни текут в Охотское море, другие — в Тихий океан. Река Камчатка, в долину которой направился Глеб, впадает в Тихий.

Поселков нет, но тропа, как и всюду, приводит к людям… Что там виднеется впереди? Сначала Глеб подумал, что это стога сена. Ехал быстро, не боясь проколов: тропа чистая и плотная, только колея ее глубока. Приходится иногда сходить с велосипеда, чтобы вытащить из спиц клок травы или прутик карликовой березы — прицепится тоненькая плеть иногда метра два длиной, а на конце торчком миниатюрная крона.

Только разглядев пучки шестов над "стогами", Глеб понял, что это юрты. А вот там, на зеленом склоне горного отрога, словно россыпь серых камней, — оленье стадо пасется. Оттуда слышно потрескивание сталкивающихся рогов.