Македонский Лев

К закату, когда Филипп с перевязаным бедром сел в шатре предводителя своих врагов, почти 1100 пеонийцев лежали мертвые или раненые, против шестидесяти трех павших македонцев — один из которых погиб, когда его лошадь споткнулась и придавила его своим телом. Лагерь был полон грабительской добычи, золота, дорогой утвари, серебряных монет и статуй из драгоценных металлов. Более пятидесяти македонянок содержались здесь в рабстве, и так счастливы были они обрести свободу, что с охотой одарили македонцев теми наслаждениями, которые пеонийцам пришлось бы добывать силой.

Филипп приказал погрузить сокровища на телеги и отправить в Пеллу, а потом, держа данное обещание, собрал людей вокруг себя большим кругом.

— Сегодня, — сказал он, и голос его был раскатист и глубок, достигая ушей каждого без особых усилий, — вы познали радость победы. Противник потерял сотни мертвыми, и север скоро будет свободен от его набегов. Это — сегодня. Это — начало. Поймите меня верно — сегодня состоялась не великая победа. Но она была исторической. Потому что она — первая из многих, которые ждут нас, и, обещаю вам — придет день, когда македонский боевой клич сотрясет сами основания этого мира! Его услышат за океаном, его эхо разнесется над горами. Не будет на свете человека, который бы не услышал и не убоялся его. Это я вам обещаю, воины Македонии. Это — слово Филиппа. — Он погрузился в молчание и посмотрел на них. Не было слышно приветственных возгласов, и беззвучье и неподвижность воинов на миг озадачили его. Но затем он снова взглянул на них и увидел, что на многих нет нагрудников, и лишь у нескольких были шлемы. — Я дам вам оружие, — сказал он, — сияющую броню, острые мечи, латы, шлемы и копья. Я дам вам золото и драгоценности, обеспечу землями, на которых вы будете растить своих сыновей. Но сегодня я даю вам вино. Теперь… давайте пить и веселиться!

Послышались вежливые аплодисменты с подачи Никанора, когда вынесли вина, и люди начали вставать и расходиться, чтобы сесть группами вкруг маленьких бивачных костров. Филипп разыскал Антипатра.

— Нежто речь была настолько плоха? — спросил он воина.

— Вовсе нет, господин. Просто большинство этих людей из Пелагонии и с равнин Пиндоса. Теперь их земли заняли Иллирийцы, и сейчас их жены и дети отрезаны от них. Если бы ты сказал им о походе на Бардилла…

— Но я не могу… и я не стану врать им, Антипатр. Никогда. Завтра ты возьмешь свои пять сотен и отправишься на север. Нападайте на любых горцев, каких только встретите. Гоните их из Македонии.

— Мы потеряем больше людей дезертирами, — мягко произнес Антипатр. — Они захотят домой.

Утром Филипп был снова в числе первых пробудившихся. Он попросил Никанора собрать людей снова.

— Прошлой ночью я дал вам обещания, — обратился он к ним. — Сегодня я скажу вам кое-что другое. Многие из вас поедут с Антипатром — чтобы изгнать пеонийцев из наших земель. Среди вас найдутся те, кто захочет уехать домой, искать своих жен и детей. Я это понимаю. Всё, о чем я хотел вас попросить, это: выберите среди вас отряд из двадцати человек, который отправится в оккупированные земли и соберет вести от потерянных семей. Эти люди будут получать полное месячное жалование в двадцать пять драхм за все время своего отсутствия, и эту плату удержат для них в Пелле до их возвращения; я это обещаю. Но настанет время, когда я призову вас и, если вы люди чести, вы придете на мой зов. По рукам? — Филипп указал на коренастого, темнобородого воина в переднем ряду. — Ты! По рукам?

— Если это правда, то да, — ответил тот.

— Мне нужно лишь время, чтобы доказать правоту своих слов. Но вы — первые из воинов Филиппа — и я никогда вас не подведу. — Его глаза изучали отряд, задерживаясь на каждом лице. — Сначала последуют решения, которые вам будут непонятны, но знайте, что я живу ради Македонии — и всё, что я делаю, я делаю во имя нее. Я прошу, чтобы вы мне доверились.

Прихрамывая, он зашагал к своему коню. За ним коренастый воин встал в полный рост. — Царь! — прокричал он.

— Царь! Царь! — закричали остальные, поднимаясь на ноги.

Филипп поклонился и ждал до тех пор, пока клич не стихнет, и тогда грянул его собственный голос. — Македония! Македония!

Воины воспряли и подхватили клич, когда Никанор подошел к Филиппу. — Нынче твой звездный час, господин, — сказал он. — Ты завоевал их сердца.

Филипп не ответил. Он уже думал о претенденте на престол, Аргае, и об афинской армии.

В последующие дни Филипп работал без устали, собрав людей с юга, наняв отряд из двухсот критских лучников за запредельные сорок драхм в месяц на каждого человека, продолжая переговоры с Эсхином и с болезненным напряжением ожидая вестей из Фракии и Иллирии.

Сокровищница пустела все быстрее, источники золота в Кровзии на востоке иссякали, и теперь монет хватало только на обеспечение одной месячной военной кампании.

Затем пришла весть, что мятежник Аргай высадился в порту Метоны, в двух днях марша от Айгаи. С ним было три тысячи афинских гоплитов, отряд из восьмисот наемников и сотня мятежных македонцев.

Филипп вызвал к себе Антипатра. — Какое войско мы сможем подготовить против них? — спросил он офицера.

— У нас все еще есть пятьсот человек на севере, под началом Мелеагра, для острастки пеонийцев. Тысяча других ожидает приказаний на востоке, с Никанором, против возможной атаки со стороны Фракии. Мы можем призвать оба войска сюда, но тогда останемся открыты.

— Сколько здесь?

— Не более семисот, но из них половина сражалась с тобой в первой битве. Они поскачут с тобой и в Аидово пекло.

— Этого недостаточно, Антипатр — только не против афинских гоплитов. Приведи сюда Эсхина. Будь вежлив, но доставь его сюда быстро.

Филипп искупался и облачился в полный боевой доспех — нагрудник, поножи и обитая бронзой кожаная юбка, подпоясался мечом и стал ждать в тронном зале. Эсхин явился через час, изумленно глядя на Царя, собранного на войну.

— Я не ожидал измены, — сказал Филипп пониженным и печальным голосом. — Я верил тебе и Афинам. А теперь вы высаживаете армию в одном из моих портов. Мои гонцы уже готовы выехать в Фивы, и я с сожалением полагаю, Эсхин, что ты также готов покинуть Пеллу.

— Здесь, должно быть, какая-то ошибка, господин. Прошу… поверь мне, — сказал Эсхин, краснея. — Я отправил много гонцов к нашим правителям, и я уверен, что войско в Метоне не выдвинется на Македонию. Когда они выступили, имело место некоторое недоразумение. Но они ни за что не пойдут войной на союзника — а ты им и являешься, господин. Союзником.

Филипп долго и упорно смотрел на посла, прежде чем ответить ему. — Ты в этом уверен, Эсхин, или ты скорее на это надеешься?

— Сегодня я получил депеши из Афин, и одна из них должна быть переправлена Манилу, командиру гоплитов. Им велено вернуться домой, я тебя уверяю.

Филипп кивнул. — Тогда отправляй свои депеши сегодня же, господин, и не медли. Потому что послезавтра я казню предателя.

Антипатр собрал семьсот всадников, и — невзирая на то, что он сказал Эсхину, — Филипп повел их молниеносным броском к югу, чтобы к рассвету занять позиции в низине между Метоной и Айгаем, скрывшись у дороги.

На рассвете появился неприятель. Филипп прикрыл глаза от солнца и разглядел приближающихся людей. Впереди было более сотни кавалерии, за которой следовало около тысячи гоплитов. Пехота была пестрым сборищем, одни носили шлемы с гребнями, другие были во фракийских кожаных шапках. Гербы на их щитах также отличались разнообразием: крылатый конь Олинфа, Фиванская палица Геракла, скрещенные копья Метоны. Но ни одного шлема Афины. Филипп был удивлен. Афиняне — как и обещал Эсхин — не пошли с Аргаем.

Лежа на животе, Филипп окинул продвигающуюся армию слева направо. У них не было отдельных конных разъездов, и всё войско продвигалось одной нестройной колонной, растянутой почти на четверть мили.

Царь соскользнул с вершины, подозвал к себе Антипатра. — Отправь критян к вон той куче камней. Пусть пускают свои стрелы, как только противник окажется в пределах выстрела. Сам возьми четыреста человек, держись за грядой холмов и ударь на них с севера. Я сначала дождусь тебя, а потом выступлю с юга.