Реликвии тамплиеров

— Воистину я поражен, обнаружив столь прекрасную даму на этом убогом острове, — начал он. Я отметил, что его голос стал ниже на добрую октаву, с тех пор как слышал его в последний раз. А Том тем временем поклонился каждому из нас. — Прошу меня простить, — продолжал он. — У меня не было намерений причинять вам беспокойство. Как я вижу, вы люди благородные, с севера, судя по одежде. Меня зовут Томас из Тробриджа, мы с друзьями направляемся на Кипр. И пристали к этому Богом забытому острову, чтобы взять пресной воды, а потом решили забраться на эту гору. Я рад, что мы встретили вас, потому что немного заблудились. Еще раз прошу меня простить, но я так рад увидеть здесь соотечественников — как нас называют местные? — да, франков!

— Мы также рады, дорогой сэр, — отвечал капитан крайне любезно. Его английский был почти совершенен. — У нас праздник в честь посещения моей госпожой, леди Элени, гробницы святой Тулы. Моя госпожа — герцогиня Граммос, а это ее жених, милорд Аренберг, ныне проживающий в Венеции. Мы возвращаемся в Serenissima, где состоится их свадьба, но моя госпожа услышала об очаровательной местной традиции, о том, что эта святая может даровать плодородие, и… — Он помахал рукой.

— А с кем я имею удовольствие беседовать?

— Меня зовут Джанни Маскьяги, молодой сэр. Я командую эскадрой, находящейся в распоряжении дожа Венеции, но в данное время занимаюсь своими виноградниками в Монемвасии — это на Пелопоннесе. Корабль моих господ получил пробоину в днище во время шторма у мыса Леракс и зашел для починки в мой порт. Я же как раз собирался по делам в Венецию… Забавное совпадение. А вы сами? Кипр весьма далеко от Англии.

— Сперва на Кипр, сэр, а потом в Иерусалим. Я дал обет и поклялся моему господину епископу Бейлстера, на чьей службе состою, — это его герб… — Он указал на свою котту. — И три года буду сражаться с неверными.

— А потом вернетесь на службу к епископу?

— Именно так. Он дал мне понять, что таким образом я смогу сколотить себе состояние. — Том сделал паузу — он почти задыхался — и посмотрел по сторонам. — Значит, это и есть гробница святой Тулы? Какая необыкновенная удача! Я хочу сказать, что мы тащились через эту гору…

— Мой юный друг услышал про это глупое греческое суеверие и решил посмотреть. Извините, что побеспокоили вас, господа, мы уже уходим.

Это произнес другой франк. Он подошел и встал за спиной Тома, положив ему руку на плечо отнюдь не дружелюбным жестом. Я не узнал его, но мне хорошо был известен лот тип людей: обычный бейлстерский громила, — мы, студенты, частенько дрались с ему подобными в субботние вечера. Они обычно идут в стражники или наемные рабочие в кожевенных мастерских. Третий из этой компании был таким же. Сейчас, когда они стояли рядом, было заметно, что Том в сравнении со своими спутниками выглядит вполне прилично. У типа, заговорившего с нами, поросячьи глазки беспокойно шарили по нашим лицам, колючие и злобные. Третий был бледен и тяжело дышал, отвесив нижнюю челюсть. Все имели круглые морды уроженцев Бейлстера, и солнце спалило им кожу чуть не до мяса.

Потом застывший от напряжения воздух вдруг прорезал чистый голос Анны. Она старалась прикрыть свой английский сильным греческим акцентом, какого я никогда у нее не слышал, но слова звучали четко и холодно и падали как градины.

— Вот так, стало быть, ведут себя слуги в ваших варварских землях?

— Если бы… — Поросячьи глазки загорелись воинственным огнем, но Том перебил его и что-то настоятельно зашептал на ухо, обожженное до красноты. — Прошу прощения, ваше высочество, — произнес тот уже другим тоном. — Я не имел понятия, с кем мы встретились…

К моему ужасу, Анна обернулась ко мне и заявила:

— Мой господин, ради вас я отправилась в изгнание, покинула родину, а вы позволяете всяким свиньям оскорблять меня, да еще в моей родной стране?! Неужели в ваших краях моих соотечественников считают полными глупцами?!

Я вперил пристальный взгляд в злобные свинячьи глазки. Мной вдруг овладело чрезвычайное спокойствие, и все вокруг предстало в абсолютной, поразительной четкости. Я протянул руку к блюду, выбрал себе очередную жареную птичку, отломил ножку. Сняв с нее зубами мясо, я положил косточку на стол прямо перед собой. Теперь все взгляды были обращены на меня.

— Любовь моя, неужели тебя оскорбляет вонь свинарника? Свинья ведь не может не вонять собственным дерьмом — такова уж ее участь: всю жизнь валяться с грязным рылом и измазанной дерьмом задницей. Эти несчастные создания из той же породы: англичанин подлого происхождения — это тварь, перемазанная с головы до ног собственным невежеством, как свинья перемазана своим навозом. Не обращай внимания, дорогая. Скотина не может оскорбить благородную даму.

Я взял еще ножку, протащил ее между зубами и положил крестом на предыдущую косточку. Потом запил хорошим глотком вина, осушив свой бокал, и вытер губы кончиком большого пальца.

— Дайте этим кабанам воды. И потом пусть катятся своей дорогой.

— Отлично было сыграно, Пэтч! — заявил Жиль. — Ты выглядел как истинный лорд, до кончиков ногтей! — Мы втроем отошли в сторонку от гробницы якобы облегчиться. И теперь сидели на выступе скалы, нависающей над морем. Позади все еще гремели звуки празднества, а внизу под нами один из многочисленных отрогов с кинжально острым верхом, загибаясь, опускался в синие воды, плескавшиеся в полумиле от нас. Там поблескивала маленькая бухточка, по ее берегу брело стадо коз, выделяясь черными пятнами на белом фоне каменистого пляжа. — Кервизи уже здесь, так что, полагаю, надо сматываться. Уйдем поутру.

— Нет-нет, — возразил капитан. Он пребывал в необычайно хорошем расположении духа после того, как франки убрались обратно за гору.

— Но ведь мы здесь исключительно по делу! — удивленно воскликнул Жиль. — У нас ни перед кем нет обязательств, никто нам не платил никаких авансов. Кервези явно выслал этих болванов на разведку. Теперь он знает, где гробница, и будет драться за эти мощи, а потом весь остров поднимется против франков — и все пропало. Все будет кончено.

— Все будет кончено завтра, — ответил капитан. — Мощи заберем ночью. Нет, друг мой… — поднял он руку, — мы вполне можем это сделать. Сам знаешь, что можем.

— Могли бы, — поправил его Жиль. — Да, могли бы. Я не хуже тебя понимаю, что если «Кормаран» причалить вон там, внизу, то наши люди вскарабкаются сюда. Но ведь будет темно, а мы не знаем местность… Надо хорошенько подготовиться.

— Все я могу это сделать сам, — заявил я.

— Ты?

— А почему нет?

— Что это на тебя нашло? — спросил капитан. Он улыбался. Я — нет.

— Смерть, — пробормотал я. — Вы знаете, что вызревает у меня внутри, с тех пор как… — Они оба кивнули. — Ну так вот: если есть возможность нагадить Кервези, пусть даже… облегчить его кошелек — значит, это работа для меня.

— У тебя смелое сердце, Пэтч, никто в этом и не сомневается, — мягко сказал капитан. — Но для такой работы найдется… — Он ущипнул себя за нос, как всегда делал, подбирал нужное слово. — На борту «Кормарана» найдется несколько более опытных людей. В этот раз, мне кажется…

— Сэр, при всем моем уважении, на борту «Кормарана» никто не имеет опыта общения с Кервези — кроме меня. А мой опыт… Сами подумайте, капитан… вспомните этого парня, Тома. Кервези — гнусная навозная муха: откладывает свои яички в плоть невинных жертв, а потом наблюдает, как вылупившиеся из них личинки терзают и пожирают ее — всех этих Томов, Биллов… — Я замолчал. С того момента, когда Том произнес первое слово, ужас той ночи в Бейлстере вновь овладел мной, окутал, словно дыхание мертвеца. Я поднял глаза. Капитан изучающе смотрел на меня, чуть прищурив глаза.

— Что ты почувствовал, увидев этих подонков, свиней Кервези?

— Ничего, — ответил я. — Разве что жалость к Тому. — Я встал и подошел к краю утеса. — Я все детство провел, взбираясь на скалы. И уже ничего не боюсь. Как вы думаете, я один смогу перетащить сюда Тулу?