Храм Фортуны

— Послушай, вождь, — сказал он, — я и мои товарищи сопровождаем внучку римского сенатора, очень важного и знатного человека. Наш корабль потерпел крушение, и его выбросило на берег. Мы хотим добраться до города, в котором есть римский гарнизон и какой-нибудь представитель власти.

Такфаринат понимающе кивнул, но промолчал.

— Помоги нам, — продолжал Селевк, — и тебя щедро отблагодарят. И ты, и твои воины получите много денег и богатые подарки.

Видимо, кое-кто из воинов тоже понимал латынь, ибо среди них возникло какое-то оживление.

— Хорошо, — после недолгого раздумия сказал нумидиец. — Мы поможем вам. Я выслал своих людей в дозор на побережье — проверить, не пристал ли где пиратский корабль. Сейчас я соберу их, и мы сможем отправляться в путь. Переночуем в моей деревне, недалеко отсюда, а завтра я дам вам провожатых и отправлю в Цирту. Пусть там римляне решают, что с вами делать.

— Спасибо, вождь, — с благодарностью сказал Селевк.

У него словно камень с души свалился.

Такфаринат махнул рукой своим воинам и что-то крикнул на непонятном, гортанном языке. Потом снова повернулся к Селевку.

— Где твоя женщина? — спросил он.

— Недалеко, за холмом, — ответил киликиец. — Я покажу.

Один из всадников поднял его к себе на седло, и конный отряд пустился вскачь, огибая поросший густой, зеленой травой холм.

По пути Такфаринат послал нескольких своих воинов с приказом собрать остальные разъезды в условленное место, а сам направился к дереву, под которым отдыхали спутники Селевка.

При виде бородатых всадников те в испуге вскочили на ноги, но киликиец крикнул им, чтобы они не боялись.

— Это друзья! Они помогут нам!

Подъехав ближе, вождь номадов поднял руку, приветствуя знатную римлянку. Сделал он это почтительно, но без раболепия. Корнелия улыбнулась и кивнула в ответ, все еще вопросительно поглядывая на Селевка, который спрыгнул с лошади и подошел к ней.

Киликиец быстро объяснил ситуацию, все бурно выразили свою радость. Наконец-то, кажется, их мытарства заканчиваются. Хвала богам!

— Так это Африка! — воскликнула Корнелия. — Как здорово, ведь сюда мы и плыли. А далеко отсюда до Карфагена? — обратилась она к Такфаринату.

— Далеко, — ответил тот, чуть более пристально, чем того требовали приличия, оглядывая милое личико и стройную, грациозную фигурку девушки.

Ну, впрочем, чего же ждать от варвара?

— Сколько миль? — спросил Селевк. — Нам, вообще-то, нужно в Карфаген.

— Семь-восемь дней пути, — сказал Такфаринат, неохотно отрывая взгляд от Корнелии.

— Наместник Фурий Камилл — мой родственник, — пояснила девушка. — Он ждет меня.

Тут она вспомнила бабушку, и грусть набежала на ее лицо.

— Пора в путь, — сказал вождь номадов. — Мы должны к вечеру добраться до моей деревни. Ночью в горах никто не ездит. Собирайтесь.

Сборы были недолгими. Селевку, правда, не очень нравилось то, что Корнелии, видимо, придется ехать на одной лошади с кем-нибудь из потных, волосатых кочевников, но она сама развеяла его сомнения.

— Я умею ездить верхом, — сказала девушка. — В Риме я брала уроки. Так что, если мне дадут коня, то я справлюсь.

Такфаринат усмехнулся в усы и приказал одному из своих воинов спешиться. Лошадь подвели к Корнелии, и та ловко взобралась ей на спину, мягко опираясь на руку Селевка. Она уселась на попону, свесив ноги на одну сторону, и крепко взялась за повод.

Зато бельгийки понятия не имели о верховой езде, и им пришлось устраиваться сзади воинов-нумидийцев. Впрочем, и тем, и другим это, кажется, нравилось.

Мужчины тоже взобрались на крупы коней и взялись руками за пояса наездников. Можно было отправляться в дорогу.

Скачка получилась довольно утомительной — всадники подскакивали в седлах на неровной каменистой дороге и глотали пыль, поднимаемую ногами лошадей. Нумидийцы не обращали на неудобства внимания — так они проводили почти всю жизнь, но для Селевка и его товарищей эта езда казалась настоящей пыткой.

Корнелия завела разговор с вождем, выспрашивая его о службе у римлян; ей хотелось поскорее встретиться с земляками и отдаться под защиту римского закона и римского оружия.

Такфаринат отвечал неохотно, часто, хмурился.

— Почему ты такой угрюмый? — не выдержала наконец девушка. — Разве тебе не нравится служить нам? Или с тобой плохо обращаются?

Нумидиец в бешенстве скрипнул зубами.

— Я не собака, чтобы со мной обращались плохо или хорошо, — резко ответил он. — И чему я должен радоваться? Римляне захватили мою землю, покорили мой народ. Теперь я, вождь и сын вождя номадов, должен служить им и выполнять чьи-то приказы. Я люблю свободу! Мы, кочевники, никогда не будем рабами!

Понимая, что своими вопросами и римским воспитанием девушка может испортить хорошие отношения с Такфаринатом, Селевк негромко сказал по-гречески:

— Не надо, госпожа. Видишь, он злится. Лучше оставь его в покое. Кто знает, что придет в голову такому варвару?

Корнелия кивнула и замолчала, но в ее взгляде появилась некоторая надменность, с которой она время от времени оглядывала Такфарината и его воинов.

Да, она могла понять его чувства. Дедушка Гней учил внучку истории, и она знала кое-что об отношениях Рима с непокорной, воинственной Нумидией и ее жителями — вольнолюбивыми кочевниками.

Пути двух стран и народов довольно часто пересекались, пока не слились в один — Вечный город проглотил Нумидию, сделав ее своей провинцией, а гордых номадов сделал своими солдатами.

А ведь до того, два века назад, когда близилась к завершению длительная и кровавая вторая Пуническая война, именно нумидийцы помогли римлянам одержать окончательную победу.

Царь Масинисса со своим конным корпусом нанес страшный удар по войскам великого Ганнибала в битве при Заме в Африке. Ливийские наемники не выдержали натиска кавалерии и побежали...

Так карфагенский полководец потерпел первое — и последнее — поражение в своей жизни, а нумидийский царь Масинисса удостоился почетного звания: rex socius et amicus populi Romani — друг и союзник римского народа.

Но недолго длилась дружба — слишком уж обременительным было: для одних — соседство независимого крепкого государства, для других — незримое присутствие могучей державы, откровенный разбой римских купцов, ростовщиков и арендаторов.

Энергичный и безжалостный царь Югурта, стремясь укрепиться на не совсем законно полученном престоле, повел решительную борьбу с конкурентами. А когда после взятия Цирты под горячую руку ему попались несколько тысяч римских граждан, кровожадный номад и их не пощадил.

Вечный город объявил Югурте войну. Боевые действия продолжались шесть лет.

Хитрый и скользкий, как змея, нумидийский царь не перебирал в средствах. Предательство, обман, подкуп, жестокие расправы и грубая лесть — все шло в ход.

В римских войсках царила полная дезорганизация, солдаты и офицеры за горсть золотых монет возвращали врагу захваченное у него оружие и боевых слонов, полководцы за взятки проигрывали битвы, давая нумидийцам возможность собрать силы. Видя такое дело, на сторону Югурты встал и царь соседней Мавретании Босх.

Но наконец терпение римских граждан истощилось — народ поставил сенату резкий ультиматум, и тот вынужден был согласиться с назначением на пост командующего африканским корпусом ненавистного ему Гая Мария.

Марий железной рукой взялся наводить порядок; он в корне реформировал армию, изменив как организацию ее, так и вооружение солдат. А потом в нескольких битвах растоптал нумидийцев, ловким дипломатическим путем поссорил Югурту с мавретанскими союзниками и, наконец, добился выдачи врага.

Связанного Югурту передали квестору Мария — Луцию Корнелию Сулле; он был проведен в триумфальном— шествии победителя, а потом задушен в тюрьме.

С тех пор ненависть поселилась в отношениях двух стран, искра враждебности тлела и тлела.

Пламя вспыхнуло через шестьдесят лет после смерти Югурты — очередной нумидийский царь, Юба, взбунтовал своих кочевников и — выбрав меньшее из двух зол — примкнул к сторонникам Гнея Помпея, которые вели борьбу против Гая Юлия Цезаря.