Храм Фортуны

— Мне нравится, когда ты так говоришь, — заметила императрица. — Это уже слова настоящего правителя. Но почему ты злишься? Что случилось?

Тиберий скрипнул зубами.

— Да этот негодяй Гатерий... Он посмел издеваться надо мной. И над тобой тоже, — добавил он поспешно, чтобы мать не очень радовалась.

— О, это пустяки, — пренебрежительно махнула рукой Ливия. — Дай им погалдеть в последний раз, пусть напоследок почувствуют себя свободными людьми. А потом поставь их на место, которое они заслуживают. На место рабов! — резко закончила Ливия и хищно усмехнулась.

Тиберий мрачно посмотрел на нее и налил себе еще вина. Сделал большой глоток.

— У меня есть к тебе просьба, сынок, — вкрадчиво сказала вдруг императрица. — Небольшая. Надеюсь, ты мне не откажешь сейчас, после того, как мы — хвала богам — восстановили наши теплые и доверительные отношения?

«Начинается, — с тоской подумал Тиберий. — Но пока надо терпеть. Доверительные отношения... еще чего! Змеям нельзя доверять, никогда. Это смерть».

— Слушаю тебя, матушка, — покорно сказал он. — Только не проси того, чего я не смогу выполнить. Ведь пока еще руки у меня связаны довольно прочно.

— Ну, это-то вполне тебе по силам, — усмехнулась Ливия. — Я прошу, всего-навсего, отдать мне сенатора Гнея Сентия Сатурнина.

— Как это — отдать? — не понял Тиберий. — Разве он мой раб или государственный преступник?

— Нет, но я ненавижу этого человека, и хочу отомстить ему. Мне просто нужно, чтобы ты мне в этом не мешал.

— Но что ты собираешься с ним сделать? И как я могу остаться в стороне? Сатурнин, все-таки, сенатор, римский гражданин...

— Это ерунда. Казнить можно и сенатора. Почему бы нам не вспомнить старый добрый закон об оскорблении величия римского народа? Он такой расплывчатый, что под него можно подвести любой проступок. В общем, предоставь это мне. Обещаю, что не буду убивать его из-за угла, это слишком примитивно. Я хочу насладиться местью сполна, и он должен почувствовать это.

— Неужели ты так его ненавидишь? — недоверчиво спросил Тиберий.

— Да, — протянула Ливия злобно. — Вот именно. Не прикидывайся, что не понимаешь меня. Ведь и тебе знакомо чувство ненависти, не так ли?

Она пристально посмотрела на Тиберия, и тот опустил глаза. Мать могла читать его мысли, и это всегда пугало и раздражало.

— Юлия... — сочувственно сказала императрица словно сама себе. — О боги, какую страшную душевную рану нанесла тебе эта женщина, если ты до сих пор не можешь думать о ней без содрогания.

— Проклятая распутница! — в бешенстве крикнул Тиберий. — Да, я ненавижу ее! Это она виновата в том, что лучшие годы моей жизни я провел в изгнании, всеми презираемый. И родосское пятно позора еще не смыто с меня.

— Так давай поменяемся, — предложила практичная Ливия. — Ты отдашь мне Сатурнина, а я тебе — Юлию. Я слышала, что в последнее время Август смягчил условия ссылки, и эта бесстыдница весьма привольно живет в Регии.

Это была ложь, но Тиберий уже не контролировал себя. Он стукнул кулаком по резному столику так, что тот раскололся надвое. Кубок упал на пол, вино разлилось по ковру.

— Нет, я не допущу этого! — крикнул он, — Она еще запомнит меня, потаскуха!

— Значит, договорились? — весело спросила Ливия. — Ну и отлично. Видишь, какая хорошая штука власть. Ты можешь делать с людьми все, что захочешь, и не нести никакой ответственности за это. Даже если совершишь преступление. Что позволено Юпитеру, не позволено быку. До сих пор ты был быком, дорогой сын, но теперь с моей помощью...

За дверью послышался какой-то шум, и появился испуганный раб-номенклатор.

— Госпожа, — сказал он торопливо, — там прибыл курьер из Далмации. У него срочное донесение.

Тиберий недовольно поморщился. Ливия заметила это и ободряюще погладила сына по плечу.

— Ничего, теперь придется терпеть. Ты же повелитель Империи, а это накладывает свои обязанности. Пусть войдет, — бросила она рабу.

Тот исчез, и тут же на пороге появился молодой центурион в запыленных доспехах. Он отсалютовал, переводя взгляд с Ливии на Тиберия, но потом, все же, выбрал цезаря.

— Донесение от легата Седьмого легиона достойного Юния Блеза! — громко возвестил центурион.

— Что там, говори, — нетерпеливо бросил Тиберий. — Как чувствует себя мой сын?

— Хвала богам, хорошо, — ответил центурион. — Легат просил сообщить...

— А почему легат? — насторожился вдруг Тиберий. — Почему не Друз?

Офицер смутился.

— Твой достойный сын, цезарь, еще не добрался до места. Я встретил его по дороге...

— Как не добрался? — рявкнул Тиберий, вскакивая на ноги. — Да за это время можно было до Александрии пешком дойти! Где он сейчас?

— В Брундизии, цезарь. Когда я выезжал, он как раз готовился сесть на корабль.

— В Брундизии? — заорал Тиберий, позабыв о своей всегдашней невозмутимости. — Да я его под суд отдам!

Ливия положила руку ему на плечо.

— Успокойся, — шепнула она так, чтобы не слышал центурион. — Ты же знаешь Друза — он наверняка не пропустил ни одного кабака и ни одного публичного дома по дороге. Сам виноват — нашел кого назначить главнокомандующим.

— А что, у меня был выбор? — огрызнулся Тиберий, понемногу успокаиваясь.

Посланец терпеливо ждал, когда они закончат переговариваться и соизволят выслушать донесение Юния Блеза.

— Ну, — спохватилась, наконец, Ливия, — докладывай, центурион. Что там еще случилось?

— Данувийская армия взбунтовалась, — выпалил офицер, выпучивая глаза. — Солдаты требуют увеличения жалования и сокращения срока службы. Убиты несколько трибунов и центурионов. Легат просит дать ему инструкции...

Это известие, как громом, поразило Тиберия и даже Ливию. Три далматийских легиона — серьезная сила, с которой надо считаться. А что, если они бросят границу и двинутся на Рим, чтобы силой заставить цезаря выполнить их требования?

Не говоря уж об угрозе вторжения варваров из-за Данувия, которые только и ждут удобного момента, самому Тиберию тоже придется очень туго.

Ливия, опомнившись первой, начала расспрашивать центуриона о подробностях. Тот охотно отвечал.

Он сказал, что письменного донесения не привез, поскольку вынужден был пробираться через лагерь бунтовщиков, и опасался, как бы его не обыскали и не нашли документ. В подтверждение своих слов он предъявил лишь дубликат печати легиона, данный ему легатом Блезом.

Дело обстояло так: при известии о смерти Августа кто-то распустил слух, что покойный цезарь распорядился сократить срок службы с двадцати до шестнадцати лет, а жалование увеличить на треть, но сенат воспротивился этому да еще и урезал сумму денежного подарка, предназначенного для легионеров. Легат Седьмого легиона Юний Блез, выполнявший обязанности командующего, заявил, что ему на сей счет ничего не известно, и предложил подождать официального сообщения из столицы. А чтобы успокоить солдат, дал им три дня отдохнуть от службы.

Но это лишь ухудшило ситуацию — легионеры смогли вволю пообщаться друг с другом и выработать план действий. Когда на четвертый день они отказались возвращаться в строй, легат приказал офицерам навести порядок. Однако их усилия ни к чему не привели, а при попытке арестовать зачинщиков бунта солдаты оказали вооруженное сопротивление. Погибли два трибуна и пять центурионов. Ситуация ухудшается день ото дня.

Выслушав посланца, Ливия отпустила его и повернулась к Тиберию, который сидел на стуле и выглядел чернее ночи. Он нервно поигрывал желваками.

— Ничего страшного, — небрежно сказала императрица, желая успокоить сына, хотя и сама пребывала в немалой тревоге. — Обычные беспорядки...

— Вот она — твоя власть! — не выдержал вдруг Тиберий. — Зачем я тебя послушался? Ведь это же все равно, что схватить волка за уши — в любой момент он может вырваться и напасть, Да лучше быть быком, чем таким Юпитером!

— Не паникуй! — резко оборвала Ливия. — Ты цезарь, а не раб-плакальщик. Ты должен и можешь справиться с любой ситуацией. Надеюсь, в дальнейшем ты будешь держать себя в руках. А пока я займусь этим.