Наследники Великой Королевы (др. изд.)

— Никаких кораблей не видно?

— Нет, а что?

— Мы должны были уже соединиться с остальным флотом этой ночью, — сказал я. — Завтра может быть слишком поздно. Который теперь час?

— Около полуночи. Ты лежал без памяти больше двух часов, Роджер. Я уже начал опасаться худшего.

Хирург дал мне какое-то питье. Должно быть лекарство было очень сильное, потому что мне сразу же стало немного легче. Потом все вышли из каюты, и я вскоре уснул.

Вернулись они, когда уже занимался день, и лучи солнца проникали через иллюминатор. Я попытался сесть, но не смог. Тем не менее, чувствовал я себя уже лучше. По крайней мере в глазах больше не рябило и шпага спокойно висела на своем месте. Голова, однако, еще болела.

— Горячий ветер с африканского побережья пока не стихает, — сказал Джоралемон. Микль осторожно ощупал мою челюсть. Я заметил, что кожа на их лицах потемнела и как будто съежилась. Каково же было Климу в его деревянной клетке?

— Кость цела. У вас на редкость крепкая челюсть, молодой человек.

— Флот не появился?

— Нет.

— Как далеко еще до Марса Али?

— Трудно сказать. Пока земли еще не видно.

Итак, все мои надежды рушились. Ведь мы уже должны были достичь оконечности Сицилии, где был назначен пункт сбора наших кораблей. Или мы отклонились к западу в поисках неприятеля? Если это было так, то моя последняя надежда спасти Клима рухнула.

— Как он, — спросил я слабым голосом.

Несколько мгновений Джоралемон не отвечал.

— Еще час назад Клим находился в полном рассудке, — ответил он наконец. — Я разговаривал с ним. Да простит меня Господь, я убеждал его перерезать веревку. Зачем продлевать такие страдания? — Он даже улыбнулся при этом.

Я не мог произнести ни слова. Потом все-таки выдавил из себя.

— Сколько это еще может продлиться?

Ответил хирург.

— Боюсь сегодня жара будет еще нестерпимее. Я уже бывал в подобных переделках. Такая жара редко длится меньше пяти дней. Трудно сказать, сколько сможет выдержать Клим. Он ведь такой здоровяк…

Я повернул свою раскалывающуюся от боли голову к Джоралемону.

— А что команда? Могут они что-нибудь предпринять?

— После вчерашнего все ведут себя кротко, как ягнята. Капитан Уорд еще не показывался. Поздно вечером я сообщил ему обо всем случившемся, и о настроениях команды. Его ужин стоял на столе нетронутый. Он пил и потребовал, чтобы я убирался.

Потом все удалились. Должно быть некоторое время я впал в какое-то странное забытье. Мне казалось, будто я сам нахожусь в «Корзине». Видение было на редкость реальным и отчетливым. Я сидел, почти упираясь коленями в подбородок, потому что сидеть иначе мне не позволяла теснота. Клетка казалась мне такой хрупкой, что при каждом порыве ветра я невольно старался затаить дыхание, боясь рухнуть вниз. Солнце палило нещадно. Доски нагрелись так, что к ним было невозможно прикоснуться. Я старался сжаться в комок, лишь бы не дотрагиваться до них. Горло горело так, будто меня заставили наглотаться раскаленных углей.

Когда я отваживался бросить взгляд вниз, мне казалось, что подо мной полыхают языки пламени. Было ли это море? Или я висел над озером вечного огня?

Временами я приходил в сознание, но затем почти сразу же опять погружался в мир леденящих душу видений.

Один раз я увидел Хьюберта, капитанского денщика. В руках он держал винную флягу, и я слышал, как он сказал.

— Капитан передает вам привет, сэр.

Я с трудом приподнялся на локте.

— Флот уже показался?

— Нет, сэр. Могу я налить вам стакан вина?

— Отнесите его назад капитану и передайте ему мою благодарность.

Он с упреком взглянул на меня и сказал.

— Это ведь мускат.

Но я уже снова «очутился» в клетке и не видел, как он ушел.

Прошло много времени, прежде чем вернулся Джоралемон. Он выглядел мрачным.

— Который теперь час?

— Уже темнеет.

Я попытался сесть.

— Я лежал весь день? Наверное был без чувств. Что за это время случилось, Джор?

— Ты находишься здесь уже два дня. Мы навещали тебя каждые несколько часов. У тебя была сильная лихорадка.

— Мы соединились с остальным флотом? Он уже встретился с испанцами?

Джор покачал головой.

— О флоте ни слуху ни духу. Джон уже начинает тревожиться. — Он помолчал немного, а потом печально произнес.

— Роджер, Клим мертв.

Я почувствовал, как у меня задрожали руки. Нет ничего более страшного, чем неотвратимость смерти. Клим ушел навсегда. Я не сумел спасти его. В течение двух дней валялся в своей каюте, бросив его на произвол судьбы. А теперь предпринимать что-либо было уже поздно.

— Он так и не воспользовался ножом. Я был уверен, что в конце концов он это сделает. Но я не знал всей силы его духа. — Джор положил руку мне на плечо, словно стараясь утешить. — Десять минут назад я заметил, что он упал на пол. По моей просьбе один из матросов спустился вниз по веревке. Он сообщил, что все кончено. Я собираюсь провести похоронную службу.

— Я должен быть там.

Он нахмурился. Лицо его выражало сомнение.

— Думаешь, у тебя хватит сил?

Вместо ответа я спустил одну ногу на пол. Голова у меня так кружилась, что встать я мог лишь с его помощью. Колени у меня так и норовили подломиться. Денщик Джона оставил-таки у меня на столе флягу с вином, и Джоралемон налил мне полный стакан. Мускат — великолепное, крепкое вино, и, осушив стакан, я почувствовал как силы понемногу возвращаются ко мне. Однако, когда я сделал шаг вперед, то с трудом сумел нащупать ногой пол.

— Крепкое вино, если пить его на пустой желудок, — произнес Джоралемон, беря меня под руку. — В другой руке он держал Библию. Члены экипажа, свободные от вахты, толпою двигались за нами. Шли мы медленно, и медлительность нашей процессии словно символизировала неотвратимость судьбы.

Когда мы остановились у кормового флагштока, Джоралемон произнес.

— Приготовьтесь, Джоунз!

Я с удивлением увидел, что команда эта относилась к Пьянчуге. С ножом в зубах он пополз по деревянной укосине и вскоре дополз до того места, где на веревке была подвешена «Корзина». Я вспомнил, что настоящее имя этого отчаянного моряка было Эдвин Джоунз.

Я не оборачивался, но чувствовал, что палуба сзади нас полна народу. Джоралемон открыл Библию и начал читать. Его голос приобрел звучность и, казалось, заполнил все пространство вокруг меня. Когда он дошел до слов: «и потому мы предаем его тело морской пучине», — он поднял руку, и я увидел, как в вечерних лучах солнца сверкнул нож Пьяницы. Мгновением позже раздался глухой всплеск. «Корзина» погрузилась в морскую волну. Последняя трагическая страница жизни моего друга Клима оказалась перевернутой.

Я оглянулся назад и увидел Джона. Обнажив голову, он стоял позади толпы. Лицо у него было мрачное и какое-то несчастное. Потом он направился на шкафут.

Я услышал, как за моей спиной Пьянчуга сказал.

— Он был единственным из всех посаженных в «Корзину», кто не перерезал веревку. — В голосе его слышалась гордость за товарища. Клим держался мужественно до последней минуты, и это вызывало восхищение его друзей.

Внезапно я почувствовал, что меня душит смех.

— Эдвин Джоунз! — воскликнул я, с трудом стараясь подавить приступ истерического хохота, — это имя для торговца скобяной лавки. Оно вовсе не подходит для такого человека как Пьянчуга!

Джоралемон обнял меня за плечи.

— Держи себя в руках, Роджер. Я понимаю твое горе, но не давай себе распускаться.

Он подвел меня к поручням с тем, чтобы освободить проход для остальных. Я бросил взгляд на запад, и сердце в моей груди подпрыгнуло. На горизонте я увидел семь парусов. Это были корабли главной части флота.

25

Джоралемон настаивал на том, чтобы я лег в постель, но я решительно воспротивился. Я слышал, как Джон сказал подошедшему Гарду.

— Никакого порядка. Посмотри на их строй, взгляни на паруса. Уверен, никаких добрых вестей нас здесь не ждет.