Разбойничий тракт

Тогда же он поинтересовался, не спохватился ли о разворованном схроне хозяин подворья на острове Ситэ, ведь сокровища были немалые.

– Как только прознал тот мусью о пропаже своих драгоценностей, так сразу слег в постель, – засмеялся Гонтарь. – Мы уж в обратный путь трогаться настроились, а он накрыл голову красным капюшоном и уткнулся носом в подушку. Прощаться ни с кем не захотел, видать, догадался, кто его обобрал.

– Никуда жаловаться не бегал?

– Как побежишь, когда его самого под ихнюю гильотину тут же и подпихнули бы. Дело-то нешуточное. Ты сам рассказывал про кардинальские знаки отличия и про то, чего пришлось за них пережить, а он при тех иконках с цепками был первое лицо. – Друг подправил молодецки закрученные усы и продолжил: – Испугался француз крепко, да еще баба его обмолвилась о каком-то бриллианте чуть не с голову ребенка, о королевской диадеме с императорскими чапурами, чи как их там. Откуда у него такие богатства?

– Я сам в тех погремушках разбирался, как осел в чихире. Прошлогодний он или нынешнего урожаю – лишь бы хмель бил в голову, – соглашался Дарган с доводами боевого товарища. – Передал Софьюшке все скопом, она и пристроила по своим дальним родственникам да по французским богатеям.

– А тот поповский хомут надо было вообще в первую очередь спихнуть, тогда за вами не бегали бы, – продолжал развивать мысль Гонтарь. – А так, кто его ведает, может, и сейчас те кардиналы разыскивают свои бирюльки. К тому ж, брат казак, не в обиду тебе будь сказано, но Софьюшка твоя – француженка.

– На что ты намекаешь? – посмотрел на друга Дарган.

– Это ж ихний национальный амулет, чи как его, могла и припрятать до лучших времен.

– Мы от него едва не в первую очередь избавились. Как я почувствовал неладное, так сразу и зашевелился, рванул от греха подальше.

– Да знаю я про все. Нам, казакам, те сокровища до одного места. Еще Степан Разин черпал их горстями из сундуков, отнятых у русских бояр, и разбрасывал в народ. Это я к слову, – перестал слушать друга Гонтарь. – Спасибо, на первое время есть, чем поживиться, я вон хату новую присмотрел. Другие как ушли на войну с одной лошадью, так с нею и остались.

На том расспросы про хозяина парижского схрона закончились, как и разговоры о драгоценностях. Они между друзьями не возникали больше никогда.

Но увести разговор в другое русло не получилось, затронутая другом тема пробудила у старшего сына хозяина дома явный интерес. Метнув на отца настороженный взгляд, он задал вопрос, отвертеться от которого не представлялось возможным:

– Дядюка Гонтарь, а почему ты сказал, что на левый берег нам ходу нет?

– Ты давно там бывал? – вытаскивая глиняную трубку и набивая ее табаком, усмехнулся тот.

– Вчера только от чеченцев, – вдруг признался Панкрат.

Оба друга разом уставились на молодого урядника: отец с тревогой, а Гонтарь – удивленно.

– С чего это тебя туда занесло? – наконец справился с волнением Дарган.

– Мое дело, – потупил глаза Панкрат.

Перечить отцу он не имел права, и все равно было видно, что недалек тот день, когда проблемы свои он начнет решать самостоятельно. Но сейчас парень надумал открыться:

– Скуреха у меня там.

Известие это было настолько неожиданным, что старшие не сказали ни слова, они молча пытались осмыслить услышанное. Дарган не курил, но, как всегда при волнении, глаза его не слезали с Гонтаревой трубки, тот же, забыл ее запалить.

– Своих девок мало? – сердито похмыкал в усы отец. – Уж тропу к воротам пробили, а тебе все не слава богу.

– Доперебирается, как тот Матвейка-бобыль, – поддержал правдивые его слова друг. – Краше казака в округе не водилось, а сейчас на охоте днями пропадает, а когда приспичит, по любушкам таскается. Разве это жизнь, без семьи, без детей?

– У меня есть все, – упрямо нагнул чуб Панкрат, давая понять, что разговора на эту тему не потерпит. – А семья с детьми подождут.

– Она чеченка или какая другая татарка? – всмотрелся в сына отец. – Недавно за немирным аулом какое-то племя обосновалось, чи с Дагестана, чи с Туретчины… В просторных шароварах бегают.

– Однова татары, – махнул рукой Гонтарь. – Туда, что ли, тебя занесло?

– Моя невеста – чеченка, – твердо сказал Панкрат.

– А если прознают? – не отставал Дарган. – Ты подумал о своей голове?

– Мне без разницы, я все равно ее украду.

– А кто она, из какого тейпа?

– Из того самого, из Дарганова, – как обухом по голове огрел старший сын. – Младшая сестра Мусы, нашего лютого кровника.

Глухая тишина опустилась на плечи мужчин, сидящих за столом, заставив каждого снова обратиться в себя, в проеме двери застыла мать, она все слышала и теперь пыталась найти выход из создавшегося положения. Но его не находилось.

– Ты раньше знал, что этот бирючок мой кровник? – Дарган нервно покусал края усов.

– Только сейчас услыхал от дядюки Гонтаря, – тоже зло сверкнул глазами Панкрат.

– Я про месть сколько раз вот тут, за этим столом, рассказывал.

– Там половина аула из тейпа Даргановых. Кто же ведал, что ее брат и есть тот самый Муса?!

Снова в комнате на время установилась тревожная тишина, хозяин дома погладил пальцами тронутые сединой виски. Он подумал о том, что девушка, о которой идет речь, вполне возможно, и есть тот самый ребенок, который был в утробе старшей из дочерей Ахмет-Даргана, когда она с ватагой соплеменников решила осуществить кровную месть. Вместе с матерью казак оставил жизнь и этой девушке, теперь уже взрослой. Это было невероятно, и в то же время вполне допустимо, потому что со дня сотворения мира пути Господни оставались неисповедимыми. Но размышлять об это сейчас было некогда.

Дарган сдвинул изогнутые брови и спросил сурово:

– И что будем делать?

– Он мне ни сват, ни брат, а теперь стал кровником и для меня. – Молодой урядник поправил черкеску, засобирался из-за стола. – Батяка, мне пора на кордон, сегодня в секрете малолетки, за ними нужен присмотр.

– Сынок… – Женщина сделала шаг вперед, но Панкрат уже открывал входную дверь. – Пако… – попробовала она остановить его еще раз.

– Не волнуйся, мамука, – не оборачиваясь, буркнул он. – Все будет хорошо.

У подножия гор особенно буйно цвели дикие жерделы и грецкий орех, кизил и шиповник вперемешку с кустами душистой акации. Волны жаркого и холодного воздуха, часто сменяющие друг друга в этих местах, закаляли деревья, наливая их силой. Но климат абсолютно не походил на резко континентальный, он был субтропическим. Все из-за того, что с левой стороны Терека, где расположились казачьи станицы, за узкой полосой леса, вытянувшейся вдоль побережья, желтели бесконечные ногайские барханы, которые сливались с Кайсацкими степями. Оттуда накатывались обжигающие волны жары. А с правой стороны реки, за Кочкалыковским хребтом, виднелись Черные горы, за которыми высоко в небе сверкали снежные вершины неприступных скал. Оттуда несло ледяным холодом.

Смешиваясь, жара и холод как бы усмиряли друг друга, порождая благоприятное тепло. В этих местах, между двумя мощными природными проявлениями, и образовался самый настоящий земной рай с чудным климатом и обильными дарами животного и растительного мира. Жить бы в этом раю в мире и согласии всем, кто пришел на эту землю и поселился здесь навсегда, тем более что люди подтверждали это сами – в каждом ущелье они говорили на собственном языке, уважая языки одинаковых с собой по внешности соседей, если бы вместе с благостью и всепрощенчеством Господь не наделил человека противоположными качествами – ненавистью и стяжательством.

Обязательно найдется тот, кто из кромешного ада позарится на цветущий рай и захочет прибрать его к своим рукам. На протяжении тысячелетий таковыми дьяволами во плоти были не только воины Александра Македонского или нукеры Чингисхана, но и персидские завоеватели во главе с Тимуром Хромым, и турецкие янычары под водительством султана Гирея. А в начале девятнадцатого века нечистой силой для данных мест стала Российская империя, вознамерившаяся расширять границы государства, и без того немереного, со времен татаро-монгольского ига, до последнего моря.