Шевалье де Мезон-Руж (другой перевод)

— О, да! — ответил Морис, притворившийся непонимающим, но прекрасно знавший, что именно имел в виду его друг.

— И кто же она такая?

— Этого я не знаю.

— Она красива?

— Вот невидаль! — сказал Морис, презрительно скривив рот.

— Бедная женщина, забывшая обо всем во время какого-нибудь любовного свидания.

— Возможно, — прошептал Морис. Эта мысль, с которой он раньше смирялся, внушала ему отвращение. Сейчас он предпочел бы заговорщицу возлюбленной.

— И где же она живет?

— Не знаю.

— Как это не знаешь? Не может быть!

— Почему?

— Ты ведь се провожал.

— Она убежала от меня за мостом Мари.

— Убежала от тебя? — воскликнул Лорэн и разразился громким смехом. — От тебя убежала женщина, вот это да!

— Лорэн, когда ты будешь говорить наконец как все? Ты меня ужасно раздражаешь своими кошмарными стихами.

— Как все! Я говорю лучше, чем все, мне так кажется. Я говорю как гражданин Дсмустье [23], и в прозе, и в стихах. Что же до моей поэзии, дорогой друг, то я знаю одну Эмилию, которая вовсе не находит се плохой. Но вернемся, однако, к твоей.

— К моей поэзии?

— Нет, к твоей Эмилии.

— А разве у меня есть Эмилия?

— Твоя газель, наверное, превратилась в тигрицу и показала тебе зубы. И теперь ты раздосадован, но влюблен.

— Я влюблен! — воскликнул Морис, тряхнув головой.

— Да, ты влюблен.

— Лорэн, — предупредил Морис, вооружаясь ключом, лежавшим на ночном столике, — заявляю, что если ты произнесешь еще хотя бы одну строфу, я тебя ударю.

— Что ж, поговорим о политике, я, кстати, для этого и пришел. Ты знаешь новости?

— Я знаю, что вдова Капета хотела удрать.

— Да ты все уже знаешь!

— Что еще нового?

— Знаменитый шевалье де Мезон-Руж в Париже.

— Правда?! — воскликнул Морис, вскакивая.

— Собственной персоной.

— Когда он прибыл?

— Вчера вечером.

— Под видом кого?

— Переодетый стрелком национальной гвардии. Какая-то женщина, скорее всего переодетая в простолюдинку аристократка, пронесла ему одежду на ту сторону заставы. Через минуту они вернулись, держась за руки. И только, когда они миновали заставу, у часового возникли какие-то подозрения. Вначале — женщина с пакетом, потом — она же под руку с военным. Это было подозрительно. Часовой забил тревогу, за ними погнались. Они исчезли в одном из особняков на Сент-Оноре, дверь в котором открылась словно по мановению волшебной палочки. У этого особняка есть и второй выход — на Елисейские поля. Шевалье де Мезон-Руж и его спутница исчезли — ищи ветра в поле. Особняк снесут, владельца гильотинируют, но это не помешает шевалье еще раз попытаться сделать то, что ему не удалось четыре месяца назад, и вчера — во второй раз.

— И его не арестовали?

— Ха, попробуй-ка арестовать Протея [24], дорогой мой. Я думаю, что самому Аристею [25] это вряд ли удалось бы сделать.

— Берегись, — сказал Морис, поднося ключ к его губам.

— Сам берегись, черт побери! На сей раз ты ударил бы не меня, а Вергилия.

— Да, конечно, ведь ты не пытаешься это перевести, и претензий у меня быть не должно. Однако вернемся к шевалье де Мезон-Ружу.

— Согласись, это отважный человек.

— Конечно, чтобы приниматься за такое дело, нужно обладать большим мужеством.

— Или большой любовью.

— Ты что же, думаешь, что шевалье так любит королеву?

— Я-то в это не верю. Я повторяю то, что все говорят. Впрочем, в нее многие мужчины влюблены, что же удивительного в том, что она и его пленила? Говорят, что и Барнав [26] очарован ею.

— Неважно, главное, что шевалье имеет единомышленников в самом Тампле.

— Возможно.

— Лорэн!

— Но это так.

— Ты что же, думаешь как другие?

— Почему бы и нет?

— Тебя послушать, так у королевы должна быть пара сотен возлюбленных.

— Две сотни, три сотни, четыре сотни. Она достаточно красива для этого. Я ведь не говорю, что она всех их любит. Но они все могут любить ее. Все видят солнце, но солнце не смотрит на каждого.

— Итак, ты хочешь сказать, что шевалье де Мезон-Руж…

— Я только говорю, что его сейчас преследуют, и, если он уйдет от ищеек Республики, то он — хитрый лис.

— А что же делает для этого Коммуна?

— Коммуна сейчас издаст постановление, согласно которому на фасаде каждого дома должен быть вывешен список с именами и фамилиями всех жильцов. Осуществляется мечта предков: почему нет окошечка в каждом человеческом сердце, чтобы всякий смог видеть, что там происходит!

— О! Превосходная идея! — воскликнул Морис.

— Насчет окошка в сердце человека?

— Нет, насчет того, чтобы повесить списки на дверях домов.

На самом же деле Морис подумал, что это поможет ему найти незнакомку или хотя бы укажет хоть какой-то след на пути поисков.

— Не правда ли? — сказал Лорэн. — Я уже говорил, что эта мера поможет нам выявить сотен пять аристократов. Кстати, сегодня утром в наш клуб явилась депутация волонтеров во главе с нашими ночными противниками, которых я покинул мертвецки пьяными. Они явились с гирляндами цветов и в венках из бессмертников.

— Правда? — рассмеялся Морис. — И сколько их было?

— Тридцать человек, они побрились и нацепили бутоньерки. «Граждане клуба Фермопил, — сказал оратор, — мы истинные патриоты и хотим, чтобы союз французов не омрачали никакие недоразумения. Побратаемся снова».

— Ну и?

— Мы опять побратались, соорудив алтарь Родины из стола секретаря и двух графинов, в которые поставили букеты цветов. Поскольку ты был героем праздника, тебя вызывали три раза, чтобы наградить венком. Но так как ты не отзывался, а наградить кого-нибудь нужно было обязательно, то венок водрузили на бюст Вашингтона. Вот так проходила церемония.

Когда Лорэн закончил этот рассказ очевидца, на улице послышался шум, раздалась барабанная дробь, сначала вдали, потом все ближе и ближе.

— Что это такое? — спросил Морис.

— Провозглашение постановления Коммуны, — ответил Лорэн

— Мне нужно бежать в секцию, — сказал Морис, прыгнув в изножье кровати и позвав слугу, чтобы одеться.

— А я пойду спать, — сказал Лорэн, — я ведь этой ночью спал всего два часа из-за этих бешеных волонтеров. Если не будет серьезных споров в секции — не тревожь меня, если же дойдет до большой драки, то пришли за мной.

— А почему ты так сияешь? — спросил Морис, взглянув на собравшегося уходить Лорэна.

— Потому что по пути к тебе я должен был пройти по улице Бетизи, а на этой улице, на четвертом этаже есть окно, которое всегда открывается, когда я там прохожу.

— А ты не боишься, что тебя примут за мюскадена [27]?

— Меня за мюскадена? Меня ведь хорошо знают, как настоящего санкюлота. Впрочем, нужно же чем-то жертвовать ради прекрасного пола. Культ родины вовсе не исключает культа любви: наоборот, одно подчиняется другому.