Оборотная сторона медали (ЛП)

— Да, вполне безопасно, благодарю. Я доверяю монсеньору де Лиллю. В Лондоне есть всего три человека — теперь уже два — знающих, кто я такой. Но боюсь, должен отказаться. За этими хибарами строителей меня ждет экипаж, нужно ехать в Хартвелл.

"Тогда у меня есть время, чтобы упаковать рундук и запросто успеть на карету", — размышлял Стивен.

Но Дюамель продолжил другим тоном:

— Наша встреча... Как вы еще не заболели от постоянных лжи и двуличности, постоянного недоверия? Направленного не только на врага, но против других организаций, и внутри одной группы.

Лицо Дюамеля посерело и исказилось от бушующих эмоций.

— Битва за власть и политическое влияние, фальшь и ложь налево и направо, ни веры, ни преданности. Существует план принести меня в жертву, я знаю. Моего корреспондента здесь, в Лондоне, человека, с которым я охотился, принесли в жертву. Хотя и только из-за денег, а меня — чтобы доказать верность моего шефа императору. Вас намеревались принести в жертву в Бретани, и я не смог бы вас спасти, поскольку люди Люкана организовали арест мадам де ла Фейяд, но раз вы не поехали, то, полагаю, вы все это знаете.

Оно одновременно развернулись и пошли по лужайке обратно.

— Как же я от всего этого устал, — произнес Дюамель, — и это одна из причин, почему я так рад закончить эту миссию — хоть что-то прямое и ясное, наконец. — Дюамель всплеснул руками в жесте презрения. — Послушайте, Мэтьюрин, я хочу избавиться от всего этого, хочу уплыть в Канаду, в Квебек. Если вы поможете это организовать, я дам вам в десять раз больше. В десять раз больше. Я кое-что знаю о ваших делах, и даю слово, то, что я скажу, касается вашей организации и капитана Обри.

Стивен взглянул на него беспристрастным изучающим взглядом и спустя мгновение ответил:

— Я приложу все усилия, чтобы это организовать, и дам знать завтра. Где мы сможем встретиться?

— Да где угодно. Как я вам говорил, в Лондоне меня знают всего двое.

— Вы можете прийти в "Блейкс" на Сент-Джеймс-стрит?

— Напротив "Баттонс"? — спросил Дюамель, взглянув как-то странно, с мгновенно потухшим проблеском подозрения. — Да, конечно. В шесть часов подойдет?

— Определенно, — согласился Стивен. — Значит, до завтра, до шести часов.

Выйдя на дорогу, они расстались, Дюамель повернул на запад, чтобы добраться до своего экипажа, а Стивен медленно пошел на юг, высматривая свободный.

В итоге он нашел один около строящегося дома — еле видимый за телегами каменщиков и тучей пыли — и поехал в гостиницу "У Дюранта".

Там он спросил капитана Дандаса и узнал, не особенно удивившись, что тот вышел.

— Тогда я его подожду, — заявил он и устроился поудобнее, может, на долгие часы ожидания, поскольку записки приносили не туда, сообщения забывали, а если и нет, адресаты, в отличие от отправителя, редко осознавали их срочность. Часы ожидания, которые не прошли без пользы, потому что, как обычно, в этой гостинице останавливались флотские офицеры, и многие желали выразить свою поддержку Джеку, посидев какое-то время с доктором.

Последний из них, полный и учтивый пост-капитан в очках по фамилии Харви, чертыхнулся, что служба лишится такого великолепного моряка, когда американские тяжелые фрегаты так себя проявили.

— А вот и капитан Дандас, — внезапно сменил тему Харви, — и он ощущает это еще сильнее, чем я.

— Присоединяйтесь ко мне оба, пообедаем бараниной, — произнес Дандас, приближаясь к ним.

— Я не могу, — возразил Харви, — у меня встреча, — он задумчиво уставился на часы и с криком вскочил. — Я опоздал, я уже опоздал!

— Со своей стороны, буду рад присоединиться, — отозвался Стивен. Так и было, Дандас ему нравился, он не завтракал из-за проклятого рундука, и, несмотря на беспокойство, чувствовал волчий аппетит.

— Полагаю, вы вскоре отплываете в Северную Америку? — поинтересовался Мэтьюрин, когда они перешли к яблочному пирогу.

— В понедельник, если позволят погода и ветер, — ответил Дандас, — завтра я должен попрощаться.

— Вы не сопроводите меня в курительную комнату? — спросил Стивен, но когда они туда пришли, увидел, что там слишком много людей, поэтому сказал: — Все дело в том, что я хочу переговорить с вами наедине. Может, поднимемся наверх?

Дандас прошел наверх, подвинул ему стул.

— Полагаю, вы что-то задумали.

— Думаю, мы можем оказать Обри серьезную услугу. Я разговаривал с человеком, в котором полностью уверен. Он хочет отправиться в Канаду, а взамен сообщит мне информацию огромной ценности, касающуюся Джека, — отвечая на сомнение и неудовольствие, промелькнувшие на лице Дандаса, Стивен продолжил: — Это все звучит невероятно наивно, согласен, но я связан договором о неразглашении и не могу сообщить все детали, которые вас убедят, но, по крайней мере, могу показать вот это.

Стивен вытащил из кармана "Синий Питер", развернул и подставил под солнечный зайчик.

— Что за удивительный камень, — вскричал Дандас, — разве это не сапфир?

— Это голубой бриллиант Дианы, — пояснил Стивен, — как вы помните, она находилась в Париже, когда меня и Джека посадили в тюрьму. Передачу бриллианта связана с нашим побегом, хотя его и пообещали потом вернуть. Человек, с которым я говорил, передал мне его сегодня утром, сейчас он на пути в Хартвелл. Я говорю все это, чтобы вы поняли хотя бы одну из причин, почему я доверяю его слову и серьезно воспринимаю все им сказанное. Ничто не мешало ему оставить этот камень себе, но он вернул его мне без каких-либо условий.

— Это просто невероятно огромный бриллиант, — заявил Дандас, — не думаю, что видел что-либо лучше, разве что в Тауэре. Должно быть, он стоит целого состояния.

— Вот что так впечатляет: человек намеревается начать новую жизнь в Новом Свете и отдает такое невероятно компактное сокровище. Он не будет говорить впустую.

— Вы знаете, почему он хочет отправиться в Канаду?

— Я бы не стал просить вас взять его на борт, если бы он был обычным преступником, бегущим от закона. Нет, он просто устал от недоверия коллег, разногласий, притворства и хочет скрыться быстро и не оставив следов.

— Он француз, как я понимаю, раз направляется в Хартвелл.

— Не уверен. Он может оказаться уроженцем прирейнских областей. Но, в любом случае, он не бонапартист, это я могу гарантировать.

— А вы не думаете, что достаточно обещания взять его на борт при условии, если его информация окажется полезной Джеку?

— Нет.

— Да, полагаю, что нет. Но какими же простаками мы будем выглядеть, если... — Дандас походил взад-вперед в раздумьях, а затем произнес: — Полагаю, следует его взять. Напишу Бутчеру записку, чтобы его приняли в качестве моего гостя. К счастью, у нас есть свободная каюта — у нас не будет штурмана, пока не прибудем в Галифакс. Он говорит по-английски?

— Да, очень хорошо. Так сказать, бегло, но учил его у няни-шотландки, а потом у шотландца-гувернера, так что это северо-британский диалект. Не то чтобы он невразумительный или невнятный — в нем есть некий дикий архаичный шарм, и только тончайший слух различит иностранный акцент. Это спокойный, доброжелательный джентльмен и, скорее всего, весь путь будет оставаться в каюте, поскольку моряк из него никакой.

— Тем лучше. Это противоречит служебным инструкциям, знаете ли, он же иностранец.

— Также против инструкций брать на борт юных леди, как иностранок, так и соотечественниц, но, как я знаю, такое происходит.

— Ладно, — согласился Дандас, — давайте спустимся и найдем перо и бумагу.

Весь следующий день доктор Мэтьюрин размышлял над своими поступками, совершенными и предстоящими. С точки зрения профессиональных стандартов — невероятное безрассудство.

С персональной точки зрения — тоже совершенно недальновидно. Он компрометировал себя так сильно, как это вообще возможно, и подставлялся под серьезные обвинения. Действия Стивена выглядели преступными и на самом деле содержали состав тяжкого преступления. Он полностью полагался на чутье, но интуиция его вовсе небезупречна. Иногда она следовала за желаниями и в прошлом болезненно подводила Мэтьюрина. Он подбадривал себя, время от времени поглядывая на прекрасный бриллиант в кармане, словно на талисман.